— Рита, я очень люблю тебя.
— Может быть. В данную минуту за недостатком прямых доказательств я готова поверить тебе на слово. Каманский привел ко мне Бар-Нера. Вначале он меня разочаровал. Я совсем не так представляла себе Узи, когда слышала его голос, властный и серьезный, по радио.
— Как он выглядит?
— Маленький и худощавый, с озорной улыбкой. И огромная борода. Бороды, кстати, не возбуждают меня. Но это голова гения. Какие фильмы! Я боялась, что между ним и Кагановым разыграется ссора, но они беседовали как добрые друзья. Вечер прошел прекрасно.
— Ты сейчас говоришь из дома?
— Я не могла дотерпеть, пока Гади уйдет. Он вообще еще не проснулся. Не волнуйся, нас разделяет несколько комнат. Я звоню из круглой гостиной. Здесь до сих пор еще полный разгром. В этой самой комнате я говорила с Узи. Если бы у него были такие бюджеты, как у режиссеров в Америке или в Европе, кто знает, каких высот он мог бы достичь. В прошлом году мы посвятили целых две недели его «Огромному запасу». Интересно, что ты думаешь об этом фильме.
— Я его еще не видел.
— Какая же я дура. Забыла, что тебя не было в Израиле, когда он шел. Но ты можешь посмотреть его у нас на факультете вместе со мной. Там отличная видеотека.
— Может быть, мне не стоит сейчас подвергаться влиянию…
— Совсем наоборот! Если ты не будешь в курсе всего, что здесь происходит, ты не сможешь сделать большой фильм. Так же и писатель бесплоден в отрыве от главных литературных течений его времени. Нет ничего плохого в таком влиянии. Каждый режиссер что-то берет у другого.
— Это уже плагиат.
— Если писатель изображает реальную действительность, говорят, что это натурализм. Но если он использует то, что где-то прочел, это уже считается плагиатом. Чтение книг — часть самой жизни. Почему писатель не может быть под влиянием книги так же, как и под влиянием реального события? Это еще более оправданно, потому что духовная жизнь формируется в рамках культуры. Когда я подумывала продолжить учебу на литературном отделении, где я получила первую степень, то заинтересовалась комплексом проблем такого рода. Это же обширнейшее поле для исследований! Что ты, например, думаешь по поводу писателя, который копирует самого себя? Интересно, правда? Тебе стоит посмотреть этот фильм Бар-Нера. Он сказал, что завтра вы едете вместе выбирать места для натурных съемок.
— Так запланировано, но я еще точно не решил… На этот раз Рита не потеряла самообладания.
— Я не хочу больше этого слышать, — сказала она тихо, но настойчиво, — с меня достаточно одного сердечного приступа тогда в ресторане. Я была страшно рада узнать, что вы выезжаете завтра вместе. Позвони мне сразу же, когда вернешься, ладно? Я хочу знать все. Я не сомкнула глаз со вчерашнего вечера. Всю ночь я обдумывала то, что сказали о тебе, о твоей завтрашней поездке с Узи. Я так… До сих пор я не говорила тебе этого, но должна сказать: я люблю тебя. Ты молчишь?
— Это изумительно.
— Ты знаешь, за последние трое суток не было минуты, чтобы я не думала о тебе. Когда я забирала платье из чистки, то спросила себя, понравится ли оно тебе. Когда покупала вина для вечера, то выбирала те, которые ты любишь. Наверно, в глубине души я надеялась, что ты преподнесешь мне сюрприз и придешь. Когда читала новую книгу Поэтессы, то спрашивала себя, что ты скажешь. Ведь мы до сих пор не говорили о поэзии, не считая упоминания Одеда Бавли.
— Я тоже думал, что нам нужно лучше узнать друг друга, говорить не только о моей работе, а о вещах, которые углубят наши отношения. Поэтесса? Это псевдоним? Ты не одолжишь мне ее книгу?
— Ты наверняка знаешь ее по прежнему псевдониму: Шансонета. Она, как правило, меняет имя, когда переходит к новому периоду творчества. Поэтессой она уже называла себя лет двадцать назад. Тогда у нее был очень похожий период.
— А-а-а … — Итамар наморщил лоб. Неужели он пойдет на попятную? Нет, он не отступит. — О'кей, Рита. Я прочту ее стихи.
— Я не рассказывала тебе, что когда мой отец ухаживал за моей матерью, то читал ей стихи? Как жаль, что этот прекрасный обычай забылся. Почему бы тебе не прочесть мне завтра, когда я приду к тебе, стихотворение Поэтессы? Хотя нет, такие стихи, пожалуй, не очень подойдут. Но мы уж найдем что-нибудь. Ты знаешь, что случилось со мной сегодня утром? Я поймала себя на том, что, когда проснулась — в конце концов я задремала на несколько минут, — ты был первым, кто пришел мне в голову. Точнее, не совсем ты, а сцена из «Возвращения Моцарта». Ты просто заполняешь все мое существование!
— Какая сцена? — полюбопытствовал Итамар.
— Финальная. Моцарт встречается с Пушкиным. Пушкин страшно разозлился на то, что Моцарт им недоволен, и вызывает его на дуэль.
— Это финальная сцена?
— Такой она мне приснилась. Что ты об этом думаешь?
Итамар не спешил с ответом.
— Я представлял себе несколько иной финал, — сказал он после короткого раздумья. — В течение всего фильма Моцарт ищет кого-то, и мы не знаем, кого именно. Только в конце выясняется, что он ищет меня. Режиссера. Я удовлетворенно улыбаюсь, когда узнаю об этом, пока не выясняется, что он вовсе не намерен поблагодарить меня. Наоборот, он разгневан. Для меня это полная неожиданность. Хотя, может, не совсем. Там и сям на протяжении фильма есть намеки на это. За что же Моцарт рассержен на меня? За то, что я вытащил его из могилы и заставил видеть все, что происходит на земле? Вовсе не за это. «Кто позволил вам так меня интерпретировать? — кричит он на меня. — По какому праву?» Здесь фильм, вероятно, заканчивается. Возможно, Моцарт прав. Кто сказал, что мое видение самое правильное?
— Какая идея! Ты сейчас это придумал? Впрочем, не важно. У тебя необыкновенные мозги, мой милый. Ты знаешь, что сценарий — это почти всегда результат совместной работы? Сколь многозначен будет «Моцарт»! Представляю, какую бездну исследований посвятят ему. Итамар, ты должен прекратить изводить себя. Я тебя прощаю. Позвони мне сразу же после поездки с Бар-Нером, ладно? Нет, лучше не рассказывай мне ничего по телефону. Я приеду к тебе. Ой, как я тебя хочу! Несколько дней без тебя — и я уже с ума схожу. Знаю, что и ты горишь желанием, но сегодня я не могу. Мы приглашены на ужин в честь Гарри Фрумкина, американского поэта. Сказали, что он прибудет с коротким визитом, но это неправда. Выяснилось, что он приглашен министром просвещения и творчества провести полгода в Иерусалиме, в Мишкенот-Шаананим, чтобы написать стихи о Святом городе. Мне очень важно, чтобы муж познакомился с ним, потому что он может оказать на Гади влияние. Ты слышал, как он вчера читал по телевизору свои стихи?
— Ты забыла, что у меня нет телевизора.
— Позволь мне купить тебе.
— Ты бесстыдно балуешь меня, как маленького ребенка.
— Но ты нуждаешься в том, чтобы кто-то о тебе заботился. А я… знаешь, я никогда не чувствовала необходимости о ком-то беспокоиться, не испытывала желания делать для кого-то что бы то ни было. Во мне происходит настоящий переворот! Если бы ты позволил мне купить для тебя телевизор, ты бы понял, о чем я говорю. Все равно ведь платишь налог, дурачок. Десять строчек было в том стихотворении. Но каких строчек! Он стоит над унитазом, видит желтую струю и в то же время думает о животе неизвестной женщины. Это было потрясающе, просто потрясающе! Он сказал, что читает это стихотворение впервые у нас. Каждое слово вызывает сложные ассоциации. Мне кажется, его охватывает шок, когда он вдруг осознает, что эта жидкость, исходящая из него, порождение его самого, то есть его тела. Тут видится намек на метафизический смысл творчества и даже на акт Божественного творения. Что ты думаешь по этому поводу?
— Нужно прочесть стихотворение…
— Итамар, не увиливай. Ведь мы договорились обсуждать такие темы вместе. А ты опять пытаешься уклониться.
— Ты права.
— Не сердись на меня, ладно? Мне действительно не ясен смысл этой прекрасной игры с возникающим и исчезающим образом женщины. Твое мнение?
— Может быть, это подсознательное сравнение. С одной стороны, продукт, который он в состоянии извлечь из своего тела, с другой — ребенок из плоти и крови, которого рожает женщина, — высказал предположение Итамар.
— Ты видишь, как важно для нас говорить на эти темы. Завтра принесу тебе книгу Поэтессы. До сих пор жалею, что не использовала возможность прослушать курс лекций Гарри Фрумкина в Беркли. Мне это предложили, когда я делала первую степень по литературе, но я не хотела надолго оставлять Реувена.
— Реувена?
— Ты так быстро забыл его имя? Может, к лучшему, не будешь ревновать. Я вижу, что у тебя весьма развиты защитные инстинкты.
Положив трубку, Итамар вымыл лицо. «Реувен… Да, конечно, бывший любовник…»
Он вынул скрипку из футляра и снова сел на кровать. Перед тем как заиграть, он поставил инструмент на колени, оперся подбородком на его головку и некоторое время витал в пространстве. Легкая улыбка коснулась его губ, когда он вдруг представил себе Риту.
