Таня изумленно наблюдала за ним. Шум шагов внезапно стих. Стало ясно, что опасность миновала.
– Уф, – Сергей покачал головой и вытер лоб рукой, – жарко чего-то стало... Пойду я, пора мне... Но я скоро вернусь, – хмыкнул он и подмигнул.
Через секунду в замке звякнул ключ. Таню начала бить мелкая дрожь, из нее словно выкачали воздух.
– Кошмар! Театр абсурда! – пробормотала она, стуча зубами. С трудом поднялась, влезла обратно в пижаму, в халат. Уселась на пол.
Действительно, театр абсурда. Хичкок облизнулся бы, заполучив такой сюжет. Таня вдруг подумала, что будь она актрисой, она мечтала бы сыграть роль главной героини. То есть саму себя. Но театр тем и отличается от реальной жизни, что там все известно наперед.
Неожиданно что-то привлекло Танино внимание. Что-то, валявшееся под кроватью. Очевидно, это что-то вывалилось из кармана дубленки Сергея. Преодолевая брезгливость, Таня протянула руку и выудила обернутый вокруг шариковой ручки лист бумаги. Стряхнув пыль, Таня освободила ручку, сунула ее в тумбочку, развернула бумагу.
«Институт крови. Отвезти пробирку», – прочла она. Дальше был нацарапан адрес. Таня пожала плечами, скрутила бумагу в тугой шарик и выбросила в корзину.
В понедельник ударил мороз. Белесая дымка паутиной окутала город. Голые ветви покрылись толстым слоем инея, будто кто-то обмотал их колючей проволокой. С бледного неба таращилось никчемное солнце, словно извиняясь за то, что не может помочь замерзающей природе.
Катя не выспалась. В воскресенье она работала с утра до позднего вечера, страшно устала. Мечтала добраться до подушки и уснуть. Но, увы... До рассвета провертелась с боку на бок.
Она решительно откинула одеяло, нащупала босыми ногами тапочки, влезла в них. Поежившись, прошлепала на кухню. В квартире по-прежнему господствовал могильный холод.
Катя включила чайник и посмотрела в окно. На пустынной улице завывал северный ветер. Под стать настроению.
Чайник заворчал и отключился. Катя вздохнула, откупорила банку кофе. Коричневые гранулы возродили в памяти ощущение собственной глупости. Все воскресенье Катя не разрешала себе думать об Антоне. Давалось ей это с трудом. Его образ так и маячил перед глазами. «Нет, – твердила она себе, – ты не имеешь права! Костя... А что Костя? Кости уже четыре года нет на этом свете. А Антон есть».
Катя вспомнила его руки на своем теле, его учащенное дыхание и почувствовала, как запылало лицо. Она тряхнула головой и забралась с ногами на кухонный диванчик. Отхлебнула кофе. Дрожащими руками отодвинула чашку. Ни пить, ни есть не хотелось.
Мысли снова вернули ее в субботний вечер. В ноздри ударил запах свежесрезанных цветов. Кто играет с ней в такие жестокие игры?
Катя не сомневалась, что где-то существуют ответы на эти вопросы. Ведь в жизни все взаимосвязано. Эффект бабочки, так кажется, называется это явление в психологии. Катя когда-то читала об этом в одной умной книге и даже запомнила наизусть основной тезис: «Сегодняшнее трепетание крыльев мотылька в Пекине через месяц может вызвать ураган в Нью-Йорке». Видимо, Катин мотылек давно махнул крылышками. Но сколько она ни силилась, так и не смогла отыскать в дебрях прошлого истинную причину своего погружения в душевный хаос.
«Марина?» – в который раз спросила себя Катя. Первая мысль, которая пришла в голову при виде сигарет, виски и цветов, была о Марине. И именно о ней Катя хотела поговорить с Антоном. Ведь он прекрасно знал Марину, учился с ней в одном классе...
А еще хотела спросить наконец, что же произошло между неразлучными друзьями? Почему вдруг Костя Король вычеркнул верного вассала из своей жизни? Или Антон был инициатором разрыва?
Столько вопросов... Но она забыла обо всем, едва увидев Молчанова.
– Привет, – широко улыбнулась Ангелина и чмокнула Катю в щеку. В салоне автомобиля было тепло и пахло сигаретным дымом – в Люкиных пальцах, унизанных кольцами, подрагивала неизменная «More».
Она позвонила накануне и предупредила, что заедет за Катей. Катя страшно обрадовалась. Перспектива провести выходной в мрачном одиночестве пугала ее.
– Едем ко мне, – заявила Люка, мастерски обогнув резко затормозившую перед носом «Газель». Катя даже зажмурилась, увидев быстро приближающийся брезентовый зад. – Я угощу тебя моей фирменной рождественской индейкой в соевом соусе.
– Вроде до Рождества еще целый месяц, – рассмеялась Катя.
– А мы устроим незапланированное Рождество, – подмигнула Люка и въехала во двор.
Квартира имела такой же запущенный и нежилой вид, как и в первый Катин визит. Тот же пыльный налет на мебели, тот же запах затхлости.
– Ты давай располагайся, а я мигом, у меня уже все готово. Только, бога ради, не снимай обувь. Ни в коем случае. У меня жуткий бардак. – Люка хохотнула, скинула норковую шубку и скрылась на кухне.
Катя прошла в знакомую комнату. Тяжелые портьеры были задернуты, в помещении царил полумрак. На накрытом на двоих овальном столе высился бронзовый подсвечник с зажженными свечами. Белоснежные тарелки Кузнецовского фарфора, вилки и ножи из фамильного серебра, бокалы из потускневшего хрусталя безжалостно мяли дивную льняную скатерть, отделанную по краям кружевом.
Неожиданно возникло ощущение перемещения в прошлое. Снова вспомнилась Фаечка Островская, фарфоровые куклы с отбитыми носами, старинные книги с фантастическими иллюстрациями.
«Интересно, когда Фаина Ильинична возвращается из отпуска?» – подумала Катя, и тут у нее в сумке зазвонил телефон.
– Где это ты шляешься? – послышался в трубке сердитый материн голос. – У тебя же сегодня выходной.
– Я, мам, в гостях.
– Ну конечно! Нет, чтобы отдохнуть, выспаться хорошенько. Что, у тебя дел нет никаких?
– Так я и отдыхаю. Я, между прочим, давно выросла и вправе распоряжаться своим досугом по собственному усмотрению.
– Ну, как знаешь... – обиженно протянула Елена Анатольевна. – Я просто хотела тебе сообщить, что Фаечка уже прилетела. Завтра мы с ней в обед встречаемся в нашей любимой кофейне. Если хочешь, присоединяйся. У тебя же к ней какие-то вопросы. Тайные, – ехидно добавила мать и, не попрощавшись, повесила трубку.
Катя пожала плечами и сунула телефон обратно в сумку.
– Катюш, не поможешь? – крикнула из кухни Ангелина.
– Конечно! – Катя с радостью откликнулась на зов.
Свет, заливающий большую кухню, по контрасту с полутемной столовой больно ударил по глазам. Катя на секунду даже ослепла.
– Держи. – Люка протянула ей фаянсовую плошку с салатом. Слизнула с пальцев капнувший соус, подхватила поднос с аппетитной индейкой, бутылку «Кампари» и простучала каблуками в столовую. – Вообще-то я здесь не живу, – сообщила Ангелина, когда с индейкой было покончено. Налила «Кампари», разбавила апельсиновым соком, бросила два кубика льда. Закурила и откинулась на спинку стула. – Это квартира родителей. Я сохранила ее в том виде, в каком она была при их жизни. Когда хочу пообщаться с ними, то приезжаю сюда и разговариваю, рассказываю, советуюсь... Я уверена, они меня слышат. Их души здесь, в этих стенах. – Люка вдруг улыбнулась. – Знаешь, я не хожу на кладбище. Не люблю. – Глубоко затянулась и яростно затушила окурок. Глаза ее странно блеснули. – Вот ты часто бываешь у мужа на могиле?
– Да, – растерянно ответила Катя.
– И что ты чувствуешь? – Люка закурила новую сигарету. Прищурилась.
– Трудно сказать... – Катя покачала головой. – Боль, горечь и в то же время облегчение. Словно прикоснулась к нему.
– Чушь, – фыркнула Ангелина.
– Почему чушь? – остолбенела Катя, поперхнувшись вином.
– Да потому что нет там ничего, в этой могиле. Все это пережитки язычества, никому не нужные символы. Наши мертвые с нами, они в наших сердцах, в наших телах, в наших домах. Верь мне, я знаю. Я умирала.
– Как это... умирала? – потрясенно пробормотала Катя.
Ангелина вновь наполнила бокал. Дым от сигареты подрагивал в неровном свете свечей.
– Помнишь, я обещала тебе свою историю? Слушай...
Святослав Юрьевич Ковальский, Люкин отец, всю свою жизнь прослужил в разведке. В 41-м, сразу после выпускного бала, добровольцем ушел на фронт, прошел всю войну без единого ранения. Повезло. Он вообще считал себя баловнем судьбы.
В 45-м познакомился с милой семнадцатилетней студенткой инженерно-строительного института. Через полгода женился и ни разу об этом не пожалел. Маргарита Ивановна, Ритатуся, оказалась ласковой и преданной супругой. Вскоре после свадьбы Святослава Ковальского отправили работать за границу, в Иран. Потом были Япония, Китай, Великобритания. Интересная, насыщенная жизнь. Музеи, театры, выставки.
Супруги обожали друг друга, единственное, что омрачало их безоблачный брак, – отсутствие детей. Ритатуся чудовищно страдала, ощущала себя неполноценной, впадала в депрессии, мучилась чувством вины. Святослав успокаивал жену, как мог, окружал любовью и заботой, задаривал подарками. Однажды он преподнес ей старинную вазу необычайной красоты. Из тончайшего китайского фарфора эпохи династии Мин. Так Ритатуся увлеклась коллекционированием антиквариата – все, что находилось сейчас в этом доме, было собрано ее руками. Она с головой окунулась в новое увлечение и на время забыла о собственных проблемах.
