Дядя Паша привык убивать. Была война. Если не ты убьешь, тебя убьют. Но ведь Глаз никого больше не убивал, и то первое убийство сейчас, когда от самого пахло потом, переворачивало душу. Ходить потному — невыносимо.
В воскресенье Глаз пошел в баню. По-быстрому обмылся под душем и, надев чистое белье, пулей выскочил на улицу. Никому в этот раз не прислуживал.
«Господи, как вырваться из зоны? Что, если воспользоваться убийством? В милиции это преступление висит нераскрытым. Пойти к Куму и рассказать, что знаю нераскрытое убийство, свидетелем которого был. Пусть возьмет у меня показания и отошлет в заводоуковскую милицию. Там убийство подтвердится. Они мной заинтересуются и вызовут к себе. Прокачусь по этапу, потуманю им мозги, а потом они поймут, вернее, я сделаю так, чтоб поняли, что я их обманываю и не знаю убийц, и меня отправят назад. Получу от зоны передышку, может быть, в полгода. Вот это да! Я ничего не теряю. Человек убит, свидетелей нет. Меня обвинить в убийстве они никак не смогут, да я и не сознаюсь. Так что была не была. После убийства год прошел».
И Глаз пошел к Куму. Его кабинет находился в штабе.
Глаз придумал нехитрую историю: он случайно стал свидетелем убийства. А преступники новозаимковские, потом их встречал и запросто бы узнал. А мужчина в больнице умер.
— Твои показания я запишу и отправлю в милицию, — сказал Кум, давая понять Глазу, что он свободен.
— Так я же вам не сказал, в какой области совершено преступление. Как же вы в милицию пошлете, вы ведь адреса не знаете.
— Ах да, я забыл. — Кум взял ручку.
Глаз назвал область и район. Кум записал.
— А когда ответ придет?
— Когда придет, я вызову.
Кум попервости отправлял в отделения милиции явки с повинной и показания, подобные тем, что дал Глаз: ребята хотят помочь правосудию. Но со всех концов страны к Куму стекались ответы: многие преступления не зарегистрированы вообще, а известные совершены не так. За некоторые преступления преступники были осуждены и отбывали наказания, а теперь добровольно находились малолетние преступники и брали на себя раскрытые преступления. Наговором на себя ребята старались вырваться из Одляна. Теперь Кум выслушивал ребят, но показания не записывал и, конечно, никуда не отправлял. За пятилетнюю работу Кума ни один из парней не рассказал о собственном нераскрытом преступлении. Все говорили о чужих или выдуманных, а свои упорно скрывали.
Кум сразу понял, что Глаз его обманывает, и записывать показания не стал.
В выходной, после обеда, Глазу сказали:
— Петров, на свидание.
Свиданки проходили на вахте. За столами с одной стороны сидели родители, с другой дети. К Глазу подканал рог отряда Мехля.
— Глаз, к тебе кто должен приехать?
— Отец.
— Возьми у него денег, понял?
— Я спрошу, но обещать не могу.
— Если не принесешь, вообще на полах сгноят. Что хочешь там говори, но принеси. И попробуй мне только спались. Короче, делай!
Прежде чем пустить родителей на вахту, их предупредили: денег сыновьям не давать.
— Здравствуй, папа. — Глаз посмотрел на отца.
Отец достал из кармана скомканный носовой платок и вытер слезы.
— Как живешь, сынок?
— Хорошо, — не задумываясь ответил Глаз.
Отец стал рассказывать новости, а Глаз жадно слушал, ловя каждое слово. Новости с воли — радость.
Родители между тем выкладывали на стол еду. Чего только не появилось на столах для любимых сыновей: мясо, шоколадные конфеты, торты…
Отец Глаза достал из сумки сушки.
— Не знал, что вам такое привозят. Ну ничего, в следующий раз привезу.
Глаз взял сушку, погрыз, а отец тихонько, чтоб никто не слышал, спросил:
— Бьют вас?
Глаз наклонился к нему.
— Да.
— Кто?
— Актив: роги, бугры. И воры тоже.
— За что?
— За все. Они никто не работают. Если что не так — получай.
— Начальство знает?
— Знает.
Отец снова достал платок. Тяжело было ему, бывшему начальнику милиции, слышать от сына, что того в колонии бьют.
Рядом с Глазом сидел вор. К нему на свиданку приехали и отец и мать. Навалили на стол всякой еды, а он к ней не притрагивается. Съел несколько шоколадных конфет, чтоб не обидеть родителей, и разговаривает.
— Здесь есть и роги и воры? — спросил отец.
— Рогов нет, а вор сидит рядом. Ты не смотри на него.
Родители вора предложили Глазу поесть.
— Наготовили для Саши, а он и не притрагивается. Тебе отец что-то одних сушек привез, — сказала мать вора.
— Да не знал я, что сюда все можно, — ответил за сына Алексей Яковлевич. — Первый раз на свидании.
— Ешь, мальчик, — ласково предложила мать вора, — ешь, не стесняйся.
Глаз посмотрел на вора. Тот, понимая, что Глаз к еде не прикоснется, тихо, беззлобно сказал:
— Ешь.
И Глаз стал есть.
Поев, сказал:
— Спасибо, — и, немного помолчав, тихонько проговорил: — Папа, ты не можешь встретиться с начальником колонии? Объясни ему, что ты бывший начальник милиции, пусть поможет освободиться досрочно.
— Нет, — подумав, сказал отец, — не буду с ним встречаться. Не буду его об этом просить.
— Ну хорошо, не хочешь просить, чтоб меня досрочно освободили, попроси, чтоб меня не прижимали. Он бросит запрет, и меня никто пальцем не тронет.
Отец опять подумал.
— Не хочу встречаться и говорить с начальником. Не найду с ним общего языка.
И отец с сыном заговорили о другом.
Два часа пролетело, и свиданка закончилась.
Когда родители ушли, воспитанников тщательно обыскали и запустили в зону.
Не успел Глаз появиться в отряде, как к нему подошел Мехля.
— Принес?
— У отца нет денег. Мало получает. Он мне из еды одни сушки привез. Спроси у Ветерка, мы рядом сидели.
— Ладно, хорош мне гнать — «мало получает». Начну щас дуплить, так на следующий раз будет много получать. Пошел вон.
Многие воспитанники после свиданки активу деньги приносили. За такую услугу их меньше били, не брали в наряд в столовую. А кто регулярно таскал деньги, и помногу, таким вообще жилось легче. Давали поддержку. Но стоило хоть один раз не принести, их начинали морить: бросать в наряды, чаще ушибать.
Роги и воры хранили деньги на освобождение. У рога или вора зоны сумма доходила до тысячи.
О сушках Глаз и в отделении рассказал. Пусть на следующее свидание денег у него никто не просит.
Вечером, после работы, объявили общеколонийскую линейку. Несколько часов назад на работе было совершено преступление. Три новичка, прибывшие две недели назад, не смогли смириться с порядками в колонии и решили во что бы то ни стало вырваться из нее. Договорились между собой, что двое из них иглами, которыми сшивают диваны, нанесут несколько ран третьему. За это их раскрутят, добавят срок и увезут в другую колонию. А потерпевшего отправят в больничку. Он будет отдыхать на больничной койке, а они балдеть в тюрьме.
Спрятав под робу иглы, парни направились в туалет. Дождавшись, когда воспитанники вышли. Толя шмыгнул в туалет. Следом — Игорь и Михаил.
— Ну что, ребята, — сказал Толя, — не коните. Время дорого. Сюда могут прийти. Колите меня.
Игорь и Миша достали иглы. Такими иглами можно проткнуть человека насквозь. Оба парня за свою жизнь никого ножом не ударили. Сидели за воровство. Но теперь надо колоть друга. (Они подружились на этапе.)
Игорь, худощавый, высокий, стоял с иглой в руках и смотрел то на конец иглы, остро заточенный, то на Толю.
Не мог решиться. Не хватало духу и Мише. Он был коренастый, на целую голову ниже Игоря, и стоял на полшага дальше. Конец иглы опустил вниз, как пику, и глядел под ноги. Колоть Толю ему не хотелось. Но они договорились, и надо исполнить. Иначе с Одляна не вырваться. Жить им тогда до восемнадцати два года. А парням не хочется, чтоб им отбивали грудь, опускали почки…
Толя, щупленький, с родинкой на щеке, казался совсем ребенком. Ему недавно исполнилось пятнадцать. За две недели Одлян ему опостылел. Он согласен, он хочет этого, он сильно хочет, чтоб его искололи иглами. Да посильнее. Чтоб в больничке подольше поваляться. А в больничке ведь можно совершить какое-нибудь преступление, чтоб добавили срок и отправили в другую зону. А можно и себя порезать. Самому. Тогда в больничке оставят.
— Ну что вы стоите? Игорь, Миха, — колите! — Толя закрыл глаза, ожидая ударов.
Парни не могли решиться. Тогда Толя, открыв глаза, заорал на них:
— Да колите же вы, колите, чего ждете? Придет сейчас кто-нибудь!
Толя готов заплакать. Его не колют. Не видать ему больнички. Снова будут ушибать, заставлять шестерить, уговаривать, чтоб взял за щеку. А потом бить.
