БИЛЛИ
Что тебе сказать? Домашняя еда — это прекрасно, но время от времени мужчине хочется перекусить вне дома.
ЭМЕРИК обдумывает эту фразу, внезапно останавливается и пристально смотрит на БИЛЛИ.
ЭМЕРИК
Ты ведь берешь ее с собой в Голливуд, да?
БИЛЛИ
Мне прислали только один билет.
ЭМЕРИК
И как долго ты будешь отсутствовать?
БИЛЛИ (принимается шагать дальше)
Это билет в один конец.
ЭМЕРИК
Но она знает, так? Билли, ты ведь сказал ей, что уезжаешь?
БИЛЛИ
Для таких разговоров нужно выбрать момент. Подходящий момент и подходящее место.
ЭМЕРИК
Вряд ли таким местом может стать авеню Ваграм.
Разочарованный в своем друге Эмерик поворачивается и уходит прочь. БИЛЛИ смотрит ему вслед.
АВЕНЮ ВАГРАМ. ДЕНЬ.
БИЛЛИ шагает вразвалочку по тротуару, в каждом дверном проходе стоит улыбчивая проститутка. Кажется, эти девочки видят его не впервые. Наконец он берет под руку одну из них, и они исчезают в подъезде паршивенького отеля. Сцена один в один из его фильма «Нежная Ирма».
БИЛЛИ (ГОЛОС ЗА КАДРОМ)
Знаю, знаю. Я был прохвостом тогда. Молодым, жаждущим вкусить всего и сразу и слишком глупым, чтобы ценить то, что имеешь. Кстати, подходящие момент и место мне подвернулись, иначе и быть не могло, — за пять минут до моего отъезда в Англию.
КОМНАТА В ОТЕЛЕ. ДЕНЬ.
В дверях стоит БИЛЛИ с чемоданом. Спиной к нему на кровати лежит ГЕЛЛА. Он подходит к ней, чтобы поцеловать на прощанье. Она не оборачивается. Он целует ее нежно в шею, но она по-прежнему неотрывно смотрит в окно, из глаз ее текут слезы. БИЛЛИ этого не видит.
Не дождавшись отклика, он уходит, закрывает за собой дверь. Спустя несколько секунд дверь открывается, ГЕЛЛА выходит следом за ним в коридор.
ГЕЛЛА
Ты забыл.
Она протягивает ему шляпу. БИЛЛИ берет шляпу, он и ГЕЛЛА смотрят друг другу в глаза, а затем страстно целуются. Вскоре они разжимают объятья.
ПАНСИОН, ЛОНДОН. ДЕНЬ.
Мансарда прямо под крышей, маленькая, но уютная, с крошечным оконцем, выходящим на Гайд-парк и Альберт-холл. БИЛЛИ стоит у окна, словно околдованный открывшимся ему зрелищем.
БИЛЛИ (ГОЛОС ЗА КАДРОМ)
В тот раз я пробыл в Лондоне недолго. Дня три, четыре, не больше. Во второй раз я приехал в конце войны и провел там около месяца. А в третий раз, в 1960-х, я прожил в Лондоне почти год, снимая «Частную жизнь Шерлока Холмса». Но те три-четыре дня, мои последние дни в Европе накануне отъезда в Голливуд, произвели на меня глубокое впечатление.
Надевает ботинки, пальто, берет с собой шляпу.
БИЛЛИ (ГОЛОС ЗА КАДРОМ)
Лондон — это вам не Берлин и даже не Париж. В Лондоне я вдруг почувствовал себя… скажем так, в безопасности. Может, все дело в их островной ментальности, кто знает? Эти странные люди с их странной манерой произносить слова, с их странными неписаными правилами поведения и странно устроенным обществом… Я чувствовал, что могу на них положиться. Они не совершат никакой глупости. Не бросят тебя в трудную минуту. В Париже у меня такого ощущения не возникало.
Он выходит из комнаты и начинает спускаться по лестнице на первый этаж. Одолевает множество лестничных пролетов. И чем ниже он спускается, тем приличнее и наряднее выглядит пансион.
БИЛЛИ (ГОЛОС ЗА КАДРОМ)
На их языке я ни слова не знал и практически ни с кем не разговаривал в то первое посещение. Купил несколько романов с намерением прочесть, пересекая океан, и с мыслью, что пора бы, наверное, заняться английским. Во многих отношениях в Лондоне я чувствовал себя более чужаком, чем когда-либо в Америке.
И все же мне казалось, что если Британия устоит, тогда и у Европы появится шанс на спасение, и…
УЛИЦА В КЕНСИНГТОНЕ, ЛОНДОН. ДЕНЬ.
Из пансиона БИЛЛИ выходит на Квинс-гейт. Перед тем как сойти с крыльца, надевает шляпу. С головным уборам что-то не так. БИЛЛИ снимает шляпу, выворачивает наизнанку — в подкладке какая-то выпуклость. БИЛЛИ поддевает пальцем подкладку и вытаскивает пачку банкнот — сотни франков. А также записку:
«Береги себя. Некогда твоя Г.»
БИЛЛИ (ГОЛОС ЗА КАДРОМ)
…и тогда жизнь во всем мире наладится.
Кладет деньги в карман пальто, опять надевает шляпу и утирает глаза.
Далее идут кадры, снятые общим планом: от пансиона БИЛЛИ направляется к Гайд-парку. Затем исчезает из кадра. Камера задерживается недолго на пансионе, крепком старом здании в георгианском стиле, его шесть высоких этажей устремлены в ярко-голубое небо, вечное и бесстрастное.
УЛИЦА В КЕНСИНГТОНЕ, ЛОНДОН. ДЕНЬ.
ТИТР: «ОДИННАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ».
БИЛЛИ стоит на той же самой улице напротив пансиона. Точнее, напротив того места, где находился пансион. Ныне здесь лишь огромная куча щебня. Все здания вокруг разрушены полностью либо частично. Мальчишки резвятся на этой импровизированной игровой площадке, взбираются на горки из битого кирпича, на балки и ригели, торчащие из стен, будто сломанные кости.
БИЛЛИ (себе под нос)
Бог мой… Что тут произошло?
БИЛЛИ теперь выглядит иначе. Юношескую лихость он утратил, на смену ей явился более изысканный формат горделивой самодостаточности. БИЛЛИ похож на человека, достигшего — либо почти достигшего — определенных высот в своей профессии. На нем добротная дорогая одежда (за исключением шляпы, на первый взгляд неотличимой от той, что он носил десять лет назад). Портсигар, из которого БИЛЛИ вынимает сигарету, вроде бы тоже недешев — чистое серебро? Очень может быть.
Он ошеломленно смотрит на уничтоженный бомбежками пансион, затем двигается дальше.
ХОЛЛ ОТЕЛЯ «КОННОТ» В МЕЙФЭРЕ, ЛОНДОН. ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР.
Часа два спустя БИЛЛИ входит в отель «Коннот», он явно устал, ноги его еле держат. КОНСЬЕРЖ кивает ему.
КОНСЬЕРЖ
Добрый вечер, полковник Уайлдер.
БИЛЛИ
Добрый вечер.
НОМЕР В ОТЕЛЕ. НОЧЬ.
БИЛЛИ лежит на кровати и курит, уставившись в потолок.
БИЛЛИ (ГОЛОС ЗА КАДРОМ)
Все верно, вы не ослышались. Полковник Уайлдер, армия Соединенных Штатов, а полностью мое звание звучит так: полковник Билли Уайлдер, директор секции кинематографии, театра и муз. творчества в подразделении психологических методов военных действий при Главном командовании союзных сил. Замучаешься, пока выговоришь. Наверное, стоит объяснить, как я сподобился такой должности.
К тому времени я обретался в Голливуде лет десять с лишним. Сперва сочинял сценарии, потом, осатанев от режиссеров, искажавших мои замыслы, взялся снимать сам. На моем счету было четыре картины. Третья, «Двойная страховка», получилась довольно хорошей и в прокате показала себя с лучшей стороны. Потом мы с Брэккетом — так звали парня, с которым мы на пару писали сценарии, Чарлз Брэккет, симпатичный человек, хотя и республиканец — решили экранизировать роман, назывался он «Потерянный уик-энд». Роман был отнюдь не развлекательный, главный персонаж запутался в своих отношениях с алкоголем. Словом, не совсем то (или совсем не то), что обожает публика. Отсняв картину, мы устроили несколько предварительных просмотров, и все они были провальными. Зрители не знали, как к этому относиться. На экране им никогда ничего подобного не показывали, а кое-кто даже принимал «Уик-энд» за комедию, и в зале раздавался смех. Студия грозилась вообще не выпускать картину в прокат. А моей карьере, и без того краткой, грозил бесславный конец. Сейчас идею экранизировать ту книгу я считаю одной из худших в моей профессиональной жизни.
