Я это знаю потому, что однажды мне было негде спать, и они пустили меня к себе на пол в кухне, под одно ворсистое одеяло с собакой. До их кровати оттуда было всего два фута, а им не хватило благовоспитанности удержаться от своего тошнотного ритуала, пока в доме был гость. Хотя, с другой стороны, я, наверное, был для них скорее приблудным котом, которого берут в дом лишь потому, что не могут перебороть вину, когда видят, как он подыхает от голода. Скорее им, чем другом, а потому им и не было неловко от того, что я стал свидетелем их интимного чистилища.
Вот такими я их и запомню.
1986/1994
Я свинья, и от меня смердит. Мистер Мамерз — мой бог, это он так считает. Он всегда прав. Я лижу ему зад. Я всасываю все в свои кишки. Я никогда не обсираюсь. Тело мое алчно (я ничего не могу с этим поделать). Я обрюзг. Я раскис. Я вешу 349 фунтов. Я жирная мразь. Я презираю себя. Я сижу в розовых пижамных штанах, которые мне подарила мама на 15-летие. Они по-прежнему мне впору. Я ненавижу их, однако ношу. В промежности они заскорузли от разной еды, которая туда падала, и старой спермы, которую я никогда не вытирал. Моя сперма сладка. Много спермы оказалось там из-за мистера Мамерза, поэтому мне нравится. Мне нравится отколупывать ее чешуйки и растирать пальцами, думая о нем. А потом мне становится от себя противно, но я люблю так ему сочувствовать. Мне бы хотелось, чтобы он насрал мне на лицо, а я бы лежал на тротуаре, а люди толпились бы вокруг и смеялись. Он бы ткнул пальцем в меня и сказал, что я это заслужил, а они бы снова одобрительно захохотали. Мне бы стало хорошо. Мне нравится, когда мне хорошо. Нравится трогать себя, особенно притворяясь кем-то другим. Иногда в ресторане я теряю себя. Забываю, что существую. Украдкой засовываю руку под рубашку и чешу волоски, собравшиеся вокруг пупка. Они мягкие, как пушок на голове младенца. Я распаляюсь и чувствую свою вонь. Задыхаюсь в собственной подмышке, потом кончаю, но ничего не чувствую. В промежности я нахожу лужицу спермы. Я торопливо расплачиваюсь и ухожу, опасаясь, что заметят. Когда я кончаю, у меня не встает. Я люблю себя, но я себя ненавижу. Меня следует уничтожить. Люди смотрят на меня и считают омерзительным. Ненавидят меня. Мне нравится, что они меня ненавидят, поскольку в этом они правы. У меня встает, когда я думаю о конкретном человеке, который меня ненавидит. Вот тогда у меня встает, но кончить я не могу. А в других случаях я кончаю, точно гной выступает из язвы, но даже не твердею. Мне нужно, чтобы меня ненавидели, чтобы от меня тошнило. Вот тогда я получаю то, что заслужил.
Мистер Мамерз — мой начальник. Он дал мне работу. Хоть его от меня тошнило, хоть он возненавидел меня с первого взгляда. Меня окружала моя вонь. От меня воняет гнилым повидлом. Его должно было стошнить мне в лицо, но он меня нанял, хоть и ненавидел. Я заслуживаю всего, что от него получаю. Я хочу от него получать. Каждый день я изыскиваю способы заставить его унизить меня — но так, чтобы его не стошнило окончательно и он меня не уволил. Я умру, если он меня уволит. Я ему поклоняюсь. Он мне нужен, ибо сокрушает меня. Он требует, чтобы я отвечал его условиям, и наказывает меня, если я не могу. Не знаю, почему он меня не уволил, — ведь я слаб. Я постоянно ошибаюсь. Я люблю его волосатые руки, его волосатую грудь, его волосатую спину. Мастурбируя, я мысленно вижу, как жую его волосы,
И затем, когда я не кончаю, мне хорошо, потому что я не заслужил кончить. Я лишь кончаю ради него, когда не мастурбирую. Когда я кончаю ради него, это он заставляет меня кончить. Когда я совсем не ожидаю, чтобы мне стало нехорошо. Но потом, когда я лежу в постели и думаю об этом, мне хорошо. Он знает, как применять свой авторитет. При нем я чувствую себя жирным деформированным младенцем: сижу в углу в своем подгузнике и сру против воли, пока не выдавится на пол. Заходят мои родители, орут на меня и бьют. А когда они уходят, я, чтобы показать, какой я хороший, соскребаю говно пухлыми ручонками и съедаю. Сам себе доказываю, что я могу от него избавиться и быть хорошим. Вот так вот мне становится от него. И мне нравится, когда мне так. Платит он мне немного, я жирный недотепа. Я не заслуживаю хорошей платы. Я хочу спрятаться в его мире. Он меня кормит. Я хочу никогда его не покидать. Мне тоскливо уходить с работы домой, от него. От него мне хорошо.
Он мой начальник: он заставляет меня делать разные штуки. Я на складе стаскиваю с верхней полки карбюратор, и под моей тяжестью ломается стремянка. Я падаю, как мешок сгнившего желатина. Я себя ненавижу. Мне не больно, потому что меня защищает слой сала. Я не встаю. Мне нравится лежать на спине и смотреть вверх. Я старая корова, что подыхает у дороги, ждет, когда придет хозяин и увезет ее на бойню. Мне хочется, чтобы мистер Мамерз пришел посмотреть, что за шум, и тут бы увидел меня на спине. Ведь когда он на меня орет, мне хорошо, потому что я лежу на спине и чувствую себя очень глупо. Он врывается и орет на меня, еще толком не разобрав, что произошло. «Что тут такое! Быстрей! Что ты тут делаешь!» Подбегает и пинает меня в бок, словно пытаясь определить, жив я или умер. А мне будто снится прекрасный сон: я заглядываю снизу в его огромные разозленные ноздри, в его холодные черные глаза. В ноздрях его сопли затвердели и пристали к волоскам
крупными кристаллами, будто сахар. Я думаю, как чудесно было бы вползти ему в ноздрю и свернуться там, питаться этим сахаром, греться теплом его дыхания. «Извините, мистер Мамерз. Больше не повторится. Простите меня!» Но не успеваю я закончить извиняться, он говорит: «С тобой все в порядке?» И выходит в торговый зал, не дожидаясь ответа. Мне нравится, как он посмотрел на меня: я — плохая собака. Я поднимаюсь на ноги и спешу в ванную, как разжиревший пудель. Спускаю штаны и стою секунду-другую, прислушиваясь, как он орет на покупателя. Покупатель скулит, что запчасть, которую он купил для своей машины, не работает. Мистер Мамерз отказывается в это верить. Велит покупателю убираться вон из магазина — немедленно. Я слышу, как закрывается дверь. Никто не в силах противостоять его авторитету. Я тереблю себя, думая о сахаре в его ноздрях. У меня — крохотный пенис. Сдрачивая, я могу удержать его между двух пальцев. Я притворяюсь, что дою корову-малышку. Чтобы проявить к мистеру Мамерзу уважение, дроча, я бью себя в лицо. Из носа течет кровь, но я не останавливаюсь. К унитазу прилип небольшой кусок говна. Я опускаюсь на колени, не переставая дрочить, и слизываю его. Теперь уже мистер Мамерз барабанит сюда: «Давай! Быстрее! Что ты там делаешь! Быстро на работу!» Я слышу, как он уходит. Лучше бы выломал дверь. Я хочу, чтобы он знал: ради него я на все готов. Я почти кончаю. А когда не кончаю, я рад. Это было бы святотатство. Если он обнаружит меня здесь с говном на губах, ему станет противно. Может, он меня даже побьет. Он меня уволит. Или вызовет легавых. Легавые мне нравятся, только я их боюсь. Если меня упекут в тюрьму, лишь от них будет зависеть все, что я делаю и думаю. Само по себе это хорошо. Но у меня тогда не будет мистера Мамерза.
С работы домой я возвращаюсь пешком. От меня воняет сиропом. Мне хочется сожрать себя, чтобы исчезнуть.
Сквозь одежду проступает моя слизь. На меня смотрят люди. Посмеиваются себе под нос, выставляя свое отвращение напоказ. Они по запаху чуют, когда я прохожу мимо. Мне нравится моя вонь, но они же не виноваты, что ненавидят ее. Я омерзителен.
Темнеет. Я сам не знаю, где иду. Я забыл, что мне нужно домой. Я останавливаюсь на школьном дворе. Стою у ограды, смотрю внутрь, соплю. Я не могу дышать. Ходьба меня утомляет. Мне нужно отдохнуть. Поскольку уже почти совсем темно, мне тут безопасно. Никто меня не заметит. На школьном дворе какие-то дети играют в ручной мяч. Ненавижу, как они визжат. Мне от них противно. Слишком непослушные. Достало бы мне мужества, подошел бы и поотрезал им головы перочинным ножиком. Но я трус, а кроме того, не смогу их поймать, потому что я слишком медленный и жирный. Надо мной посмеются и наплюют на меня. Я это заслужу, но все равно мне хочется их поубивать. Когда я был моложе, они прижимали меня к земле и сморкались мне в рот. Меня тошнило, а они заставляли меня есть мою блевоту и только потом отпускали. Я приходил домой и блевал в ванной сам, без распоряжений, чтобы доказать самому себе, что я способен вынести наказание и больше не доставлять никому никаких хлопот. Но их я все равно ненавидел — ведь они наказывали меня не задумавшись, только чтобы самим было приятно. А так быть не должно. Тут должно быть чувство долга. Если наслаждаешься своим чувством долга, то все в порядке, — тут тебе самое место. Мистер Мамерз — хороший, поскольку ставит меня на место. Да и свое знает.
В углу школьного двора спит алкаш. Дети его, похоже, не замечают. Просто груда тряпья и мяса. Его рот открыт — дыра в этой груде. Рот словно просит, чтобы его набили, — сам по себе, алкаш об этом ничего не знает. Вот один из мальчишек замечает алкаша. Я так и знал, что это рано или поздно случится. Именно за этим я тут и остался. Мальчишка подзывает остальных. Они толпятся вокруг алкаша. Сначала им боязно. Подбираются поближе, потом вдруг отскакивают, хихикая, и снова придвигаются. Теперь им уже не страшно. Некоторые плюют на алкаша. Он не шевелится. Первый малыш набирается храбрости. Он изо всех сил швыряет мяч алкашу в голову. Раздается резкий хруст. Мяч отскакивает высоко в воздух. Алкаш не реагирует. Ему снятся тошнотворные сны. Вот первый малыш извлекает из ширинки пенис и ссыт на голову алкаша. Все смеются. Голова дымится от горячих ссак. Малыш достает из кармана баночку жидкости для зажигалок и брызгает из нее на алкаша. Все чиркают спичками. Он становится грудой мяса, покрытой голубыми язычками пламени. Он ничего не замечает. Пламя пока не добралось до его кожи через тряпье. Детишки начинают паниковать. Они истерически орут. Боятся, что их поймают, что накажут родители. Первый малыш пытается по- ссать на алкаша, чтобы загасить огонь, но ссать он больше не может, поэтому убегает. Когда он скрывается из виду, я захожу на школьный двор и ссу на алкаша. Меня никто не видит. Уже темно, и уличные фонари по большей части разбиты. Я опускаюсь на колени и смотрю на него. Грязный пес, хуже меня. Воняет. Мне нравится его вонь, ибо она сладка, как и моя. Он бормочет какую-то невнятицу. Его слова — из тошнотворного сна. Я разбираю только «Пожалуйста» и «Спасибо».
