— От чего лечиться, мама? Я выкурил один косяк — и все.
— И все? И сразу попал в список наркоманов!
— Ты о чем беспокоишься — о том, что я выкурил косяк, или о том, что меня занесли в список?
Она развернулась и ударила сына по лицу. Рони оттащил ее:
— Успокойся, этим ты ничего не уладишь.
— А как ты, черт тебя побери, собираешься это улаживать?
— Все парни курят, мама.
— Я тебе не верю.
— А почему ты веришь, когда нас называют укурками?
— Называют кем?..
— Не меня, всех.
— Кто тебе его продал? — спросил Рони.
Хуани не ответил.
— Кто тебе его продал, так тебя и разэдак, я ему морду набью!
— Никто, папа.
— А откуда ты его взял?
— Со мной поделились.
— Кто?
— Кто-то, не знаю кто, пошел, купил, принес, и мы все курили.
— Мне не важно, что все курят, я не хочу, чтобы ты курил.
— Папа, я курил раза два-три, самое большее — четыре.
— Больше не смей.
— Почему?
— Потому что в конце концов ты попадешь в больницу после передозировки! — закричала мать.
— Потому что я этого не хочу, — сказал Рони.
Хуани ничего не ответил, он смотрел на носки своих ботинок, держа руки в карманах.
— Подумай, проверь себя, тебе хочется снова курить?
— Нет, я уже сто лет как не курил.
— Так больше и не кури.
— О'кей.
— «Больше не кури», так-то ты все уладил? — спросила Вирхиния.
— А как ты хочешь все уладить — сумасшедшим криком?
— Что же мне остается, если сын наркоман? Только кричать!
— Я не наркоман, мама.
— Марихуана — это наркотик.
— Антидепрессант Trapaх — тоже.
Вирхиния снова попробовала залепить ему пощечину, но Хуани увернулся. Тогда она, плача, стала подниматься по лестнице. Рони налил себе виски. Хуани взял ролики и надел их.
— Ты куда? — спросил у него отец.
— К Ромине.
Они посмотрели друг на друга.
— Можно?
Рони не ответил. Хуани ушел. Рони поднялся наверх, чтобы поговорить с женой. И застал ее за обыском. Она осматривала все ящики в комнате сына, все карманы, все сумки, заглянула под кровать, перелистала все журналы и все книги, поискала и в коробках с CD-дисками, и за компьютером. Рони понаблюдал за этим и не стал ей мешать. Назавтра обыск повторился. И на следующий день — тоже.
— И долго ты еще будешь тут все перетряхивать? — спросил Рони.
— Всегда, — ответила жена.
Тано проверил свою электронную почту. Рекламная рассылка, приглашение на курсы «Управление предприятием в новом тысячелетии», письмо от бывшего товарища по университету, к которому тот приложил свое резюме — «на случай, если вдруг что-то узнаешь», — тоже надеялся на его связи, но Тано попросту стер письмо. Еще была экономическая рассылка, где объясняли, как Standard & Poor's вычисляет индекс кредитного риска для страны, и еще два или три ненужных послания. Ни одного ответа от хедхантеров на сообщение о поиске работы. То есть одно письмо все-таки пришло: «Подбор кандидатов на открывшуюся вакансию временно приостановлен, мы будем держать Вас в курсе дела, большое спасибо». У него оставалось немного свободного времени, и он прочел заголовки основных газет. От какой-то статьи сложилось ощущение — скорее эмоциональное, чем логическое, — что ситуация в стране начинает меняться к лучшему. А если все изменится, если у иностранцев снова возникнет доверие и желание инвестировать, то и голландцы тоже вернутся. В таком случае, возможно, они пригласят его обратно, ведь на самом деле они против него ничего не имеют, его уволили не за плохую работу. Наоборот, голландцы были более чем довольны его деятельностью. Он ни в чем не виноват. Никто не виноват в том, что он оказался не нужен. А если все изменится, если они опять поверят в перспективы страны и вернутся, он опять станет востребован, ему еще раз предложат возглавить отделение Troost в Аргентине, и все будет как раньше. Почему бы и нет? И не то чтобы у него не было гордости. Именно из гордости он хотел бы получить ту же должность. Не какую-нибудь, а именно ту же. Или другую, но лучшую. Только не равноценную — никто не меняет одну работу на другую, точно такую же. Этому его учил отец. Уходят на лучшие условия, чтобы развиваться, чтобы продвигаться дальше по карьерной лестнице. Так было всегда. И так должно быть. И для отца, и для него.
Без десяти минут восемь он выключил компьютер и пошел завтракать. Тереса в халате наливала детям кофе с молоком. Завтрак всегда подавала она сама, служанка находилась поблизости на случай, если что-нибудь понадобится.
— Кто-нибудь хочет еще тост?
Ответа не было, но Тереса все равно опустила в тостер два ломтя хлеба. Потом подошла к стойке и взяла буклет. Реклама отдыха на острове Мауи, в пятизвездочном отеле, «все включено», возможна ночь в Гонолулу. Тано взглянул на буклет. Читать не стал, лишь взглянул. Голубой и зеленый.
— Попроси у своей секретарши, пусть проверит, как там на самом деле.
— О'кей.
Он положил буклет к себе в портфель.
— Было бы неплохо… да? Или можем снова поехать в Бэл-Харбор или в Сарасоту, но мне хочется чего-то нового. Сколько раз мы уже были в Майами?
Дети сели в лендровер. Тано высадил их у школы и поехал дальше, на работу. Как всегда по утрам. На противоположной стороне шоссе, по направлению в провинцию, перевернулся грузовик. «Скорая помощь», пробка на дороге, рядом с грузовиком два разбитых автомобиля, полиция, кто-то схватился за голову. Из-за любопытства тех, кто, как и он, ехали в столицу, ему пришлось снизить скорость, и в офис он приехал на двадцать минут позже обычного. Припарковал машину на улице. Он больше не заезжал на стоянку: слишком много хлопот, когда проводишь в офисе лишь пару часов. Кроме того, его место для парковки поменяли, теперь ему следовало оставлять машину в дальнем углу, рядом с трубами. И само парковочное место слишком маленькое, на стене остались вмятины от тех машин, что пытались сюда втиснуться. Тано и не пробовал. А еще был сторож компании Troost, который поднимал шлагбаум для въезжающих и выезжающих автомобилей. Он до сих пор смотрел на Тано довольно странно, не так, как раньше, но Тано боялся дать определение такому взгляду. Так что он припарковался как гость, у тротуара. Довольно далеко от входа. Закрыл машину и вошел в офис. Ровно пятьдесят восемь шагов понадобилось, чтобы дойти от входной двери до его нового кабинета. Поменьше прежнего, но вполне приличного. Выделенного ему после увольнения. Пятьдесят восемь шагов и еще чуть-чуть. Он стал считать их после того, как оставил пост генерального директора компании Troost. Раньше он ни разу за всю свою взрослую жизнь не считал собственные шаги. Только в детстве, тогда он точно знал, сколько шагов от его комнаты до любого другого места в доме. Но, став взрослым, — никогда. До последнего времени у него и без того было о чем подумать по дороге: финансовое положение компании, проведение due diligence[34] с головным офисом, прибыли, которые он принесет голландцам, и бонусы, которыми они вознаградят его за успехи. Не считая того, что по дороге он всегда встречал кого-нибудь с бумагами, которые нужно срочно подписать, с вопросом, решение которого нельзя отложить, или раздавался телефонный звонок, на который нужно ответить. Но после его увольнения все изменилось. Не в первый день и не во второй — некоторые вещи меняются медленно и постепенно. Но однажды Тано открыл входную дверь, глянул по сторонам и хотел было пройти привычный путь, но понял, что все изменилось. Пребывая на грани отчаяния, он пытался раскопать в собственной памяти, как в ежедневнике, хоть что-нибудь: какой-то нерешенный вопрос, какую-нибудь проблему, встречу, которую нужно было отменить, совещание, которое нельзя было пропустить, хоть какую-нибудь тему для размышлений. Но ежедневник оставался пустым, а люди вокруг занимались своими делами, разве что иногда здоровались или улыбались ему. Он опустил голову и увидел свои ботинки. Пятьдесят восемь шагов и еще четыре дюйма, если быть точным. Включая лестницу. Все эти последние месяцы, сидя в своем новом кабинете, он ждал, что вот-вот зазвонит телефон, кто-то войдет и скажет, что его ждут, или придет письмо по электронной почте, он снова станет кому-нибудь нужен, все равно кому. Он не раз спрашивал себя, сколько шагов он проделывал ежедневно до другого кабинета, который теперь не занимает, — до кабинета генерального директора. Должно быть, больше шестидесяти пяти, но меньше семидесяти одного. Несколько дней назад он набросал на бумаге план офиса и подсчитал приблизительное количество шагов. Но туда он больше не ходил. Потому что теперь он, как и сегодня утром, шел в другую сторону. На сорок пятом шаге располагалась дверь в кабинет Андреа, его бывшей секретарши, она сейчас разговаривала по телефону с каким-то, очевидно, очень настойчивым собеседником. Он поздоровался с ней и, так как не хотел отрывать от дел, снова опустил взгляд на свои ботинки: сорок семь, сорок восемь, сорок девять. Поэтому не увидел, что Андреа, не кладя трубку, замахала ему рукой, чтобы он остановился. Пятьдесят семь, пятьдесят восемь. У двери своего кабинета Тано открыл портфель и начал искать ключ. Перерыл бумаги. Это был небольшой плоский ключ, такие замки служат не для безопасности, а скорее для ограничения личного пространства, и у Андреа была копия. Наконец он нащупал что-то металлическое, ключ, но не успел его достать — дверь кабинета распахнулась, ударив его по лбу. Портфель упал на пол, бумаги рассыпались.
