Ознакомительная версия.
— Но ведь Бог велел трудиться в поте лица, — припомнил Деснин.
— Да, но ради хлеба насущного, то есть был бы достаток, а больше ни к чему, — ничуть не смутился Скипидарыч. — Труд — это наказание за первородный грех, чтоб Бога не забывать, а то многие вкалывают и уже забывают зачем. Бабки ради бабок. Остановиться, оглядеться — уже времени нет. Не люди, а роботы, никаких интересов, одна пустота душевная, ей Богу ампутация души, прям по твоему Аббату. Сказано же: «Все труды человека — для рта его, а душа его не насыщается». Работа — это всего лишь добывание средств к существованию, многим никакого морального удовлетворения она не приносит вовсе, а значит и пользы для души от нее нет. То есть Богу угодна далеко не всякая работа, не всякий способ добывать в поте лица хлеб. Моя любимая притча у Христа знаешь какая? «У одного богатого человека хорошо уродила земля. И он сказал: Вот что я сделаю: снесу мои амбары и построю большие и соберу туда всю мою пшеницу и все мое добро. И скажу душе: Душа, у тебя лежит много добра на много лет; отдыхай, ешь, пей, веселись. И Бог сказал ему: Неразумный, этой ночью потребуют у тебя твою душу; а то, что ты приготовил, кому достанется? Так бывает с тем, кто копит сокровище для себя и не богат по отношению к Богу». Это ждет и все общество потребления, мать его за ногу! Потому что не хлебом единым. Человек, живущий лишь земным и временным, постепенно прирастает к предметам, сливается, а потом и разрушается вместе с ними. Гниет, и ничего от него не остается.
— Это все ясно, но без денег — как? — Снова попытался приземлить Скипидарыча Деснин.
— Да я не против денег, в конце концов. Человек, конечно, должен иметь деньги, но не деньги человека. Я за то, чтоб не они были главным, чтоб не в них смысл, не в стяжательстве. Потому что сказано: «Корень всех зол есть сребролюбие, которому, предавшись, некоторые уклонились от веры и сами себя подвергли многим скорбям. Кто предаётся любостяжанию, тот оскверняется идолослужением». Знаешь, кто из апостолов сейчас был бы героем? Иуда. Он знал: чтобы воскреснуть, Христос должен умереть. И смог заработать на этом бабки.
— Угу, а потом удавился, — напомнил Деснин.
— Ну это совесть потому что была. Теперешний бы не повесился. Пустил бы эти тридцать серебряников в дело, разбогател, а потом церквушку бы отгрохал в память о том, кто помог ему заработать стартовый капиталец. И был бы героем, в пример всем ставили. И молились бы на Иуду, не на Христа.
Скипидарыч молитвенно сложил руки и противным голосом запричитал:
— Иудушка, Иудушка!
— Все! — не выдержал Деснин. — Вечно ты как чирей какой. Хватит выступать. Жрать давай. У тебя вон все выкипает.
— Да, заболтался я, — признался Скипидарыч, разливая похлебку по мискам. — А вот ты пока ешь, я тебе еще притчу расскажу о Втором пришествии.
Деснин посмотрел на своего мучителя умоляющим взглядом.
— Не, она такая… легкая. Представь, что я — телевизор, а ты передо мной ешь. Вот, значит… Послал как-то Бог архангела Гавриила возвестить о скором своём пришествии на Землю. Архангел как с небес спустился, так и пошёл прямо в церковь. Подходит к попу и говорит: «Так, мол, и так: послал меня Бог известить о скором своём пришествии». А поп его выругал и вытолкал из церкви, крича при этом, что тому самое место в психушке. Ну архангел и пошёл прямиком в психбольницу. Приходит и говорит: «Так, мол, и так: я — архангел Гавриил, послан Богом». А там все обрадовались и говорят: «Вот и ладненько. Подселим мы тебя прямо к Сатане в восьмую палату, а то он там один всё скучает». Привели архангела в палату. Он смотрит, а перед ним и впрямь сам Сатана сидит. Подивились они встрече такой, и Сатана рассказал архангелу свою историю о том, как пришёл он на Землю и заявил, что он есть Антихрист. Ну его сразу в психушку и доставили. Долго архангел с Сатаной думали и гадали, что же делать. А пока думали — глядь, а к ним самого Господа Бога ведут со связанными назад рукавами смирительной рубашки. Подошёл к нему Сатана и говорит: «Вот ведь, до чего люди распустились. Ни в Бога, ни в чёрта не верят. Пора бы их проучить как следует — устроить суды, казни и прочее». А Бог и говорит: «Я наказание похлеще придумал — никогда больше и смотреть не буду на этих людишек. Пусть без меня перегрызутся как собаки!» Плюнул, топнул ногой и вознёсся на Небо, прихватив и архангела с собой. А Сатана и рад. Вышел из психушки, заплатил сполна всем, кто помог ему разыграть весь спектакль этот, и стал править миром.
— Злой ты, Скипидарыч, — сказал Деснин, откладывая ложку. — Все не как Никодим говоришь, словно Аббату вторишь… А может… может это ты его и спалил?
— Я? — совсем растерялся Скипидарыч и чуть не выронил из рук кастрюлю с похлебкой. — Да я Никодима… Эх ты…
— Ну ладно, стой. Станешь тут с тобой подозрительным. Всю плешь переел со своими разговорами. И как у тебя в башке столько понамешано? И как ты вообще с такой башкой живешь?
— Так вот я и пью, чтоб не думать, потому как знания умножают скорбь. А насчет подозрений… Смотри, что у нас имеется.
Скипидарыч закурил и принялся ходить из угла в угол, о чём-то соображая. Наконец он остановился и, непонятно к кому обращаясь, проговорил:
— Значит, это всё же заказное убийство.
— Так ты ж мне сам об этом сказал, — искренне удивился Деснин.
— Не говорил я этого. Предполагал только, — Скипидарыч выпустил клуб дыма. — И куда это только мир катится? Священников заказывать стали. Да каких!..
— Скипидарыч! — одернул его Деснин, боясь, что тот снова уклонится от темы.
— Итак, что у нас имеется на сегодняшний день? — Скипидарыч вновь выпустил клуб дыма. В этот момент он чем-то походил на Холмса, только окарикатуренного. — Первое: версия следака — сатанисты. И Аббат твой о них поминал. На грани фантастики, хотя…
Скипидарыч подошел к окну, некоторое время задумчиво глядел на церковь.
— Второе, — продолжал он, — Григорий — знаю я этого Григория. Главбух при епархии, а не монах. При Никодиме он сюда и носу не совал, а с Пафнутием сразу скорешился, едрень фень. Но чтобы он… Хотя кто их знает, может, чтоб потом канонизировать… Нет, не может быть.
— А мне так показалось, что мог бы.
— На грани фантастики, хотя современная церковь…
— Скипидарыч! — вновь одернул его Деснин.
— И есть еще третье, — Скипидарыч выдержал небольшую паузу. — Я уже говорил, что ты не единственный, кого Никодим привел к покаянию. Исповедовались ему многие, подобные тебе. А сейчас, может, кто-то из них стал крупной шишкой, может, куда-то очень высоко метит. Насмотрелся кругом, забыл Никодима, разуверился даже в том, что кто-то еще может свято хранить тайну исповеди, вот и…
— Вот и Аббат на это намекал, — оборвал Деснин. — Но я пробил эту тему. Андрей, письмо которого ты мне подсунул — не мог. Он сам сейчас подключился, по своим каналам.
— Даже так? — Скипидарыч был слегка удивлен. — Но это еще ничего не значит. Ты проверил только Андрея, а он не один такой. Да и на слово верить щас никому нельзя. Есть и еще версия. Я ведь на пожаре не только Мокрого видел… Хм, нездешний он — я сразу приметил. А недавно снова видел его — с Пафнутием о чем-то говорили. Я его и рассмотрел. Такой длинный, со шнобелем, чернявый, странный. Во всем черном и шрам на щеке, узкий такой…
— На левой? — перебил Деснин.
— Вроде да. А ты откуда знаешь?
— Да я, кажись, с этим черным сюда на поезде ехал. Про себя рассказывал, про… Никодима. А может, он тоже с Аббатом как-то связан? Тоже все про души говорил.
— Вот! Если не Андрей, то кто тебя сдал Аббату?
— Кто сдал, тот и заказчик. Мне это еще Вован говорил.
— Вот, еще и Вован…
— Тихо! — вспомнил Деснин. — Аббат говорил, что Мокрый тоже видел, как из церкви выходили люди.
— Вот! Вот! — чуть не подпрыгнул Скипидарыч.
— Что «вот»? Совсем все запуталось.
— Ничего не запуталось. А свет в церкви ночью — это что?
— Что?
— Вот ты и сходи. Все равно терять нечего. Или ты боишься?
— Да ничего я не боюсь. Я себя боюсь. Но схожу, уговорил.
— Вот и ладно. А пока надо еще одно дело проверить. Я тебе говорил, что на кладбище не того происходит, ну там могилы развороченные. А недавно кресты с табличками спилили — есть возможность проверить кто. Может, вот эти самые, — Скипидарыч покосился на пентаграмму, которая так и валялась с вечера на полу. — Там и выясним.
— Где там? — не понял Деснин.
— В скупке цветмета. Один я не полез бы, а с тобой можно.
— Что-то я не врубаюсь.
— А и не надо. Я — мозг, а ты прикрытие. Кстати, насчет прикрытия. Придется пожертвовать этим.
Скипидарыч вынул из шкафа алюминиевую кастрюлю, снял с гвоздя половник и сковородку.
— Ох-хо-хо-х, — вздыхал он, запихивая в холщовый мешок алюминиевую утварь, — всю ведь страну в утиль сдали. И кто разрешил?
Ознакомительная версия.
