— Эдуард знает Макарова. Говорит, что он живет на севере. В трех километрах отсюда. Прямо у берега озера. Поезжайте по той дороге. Небольшой каменный дом с трубой.
Сюзанна улыбнулась и кивком поблагодарила за информацию, а затем услышала, как человек с той стороны площади кричит:
— Юлиус, Юлиус!
К палатке подбежал мальчик лет двенадцати. У него были светло-каштановые волосы и хорошенькое личико. Продавец что-то сказал парнишке, затем мальчик подбежал к ней. Прямо позади рынка стая уток взлетела с озера в бледно-голубое утреннее небо.
— Вы ищете Макарова? — спросил мальчик — Это мой дедушка. Я могу показать вам, где он живет. — Его юные глаза обшаривали ее грудь.
Ее улыбка стала шире:
— Тогда показывай дорогу.
Мужчинами любого возраста было так легко манипулировать!
Кельхайм, Германия
Суббота, 17 мая, 9.15
Рейчел взглянула на сидящего рядом Кристиана Кнолля. Они мчались на юг по шоссе Е533 и уже находились в тридцати минутах езды от Мюнхена. Через тонированные окна «вольво» просматривалась местность — призрачно вырисовывающиеся сквозь завесу тумана вершины, шапки снега на склонах высот, внизу одетых зелеными елями и лиственницами.
— Здесь так красиво, — сказала она.
— Весна — лучшее время, чтобы приехать в Альпы. Вы первый раз в Германии?
Она кивнула.
— Вам очень понравятся эти места.
— Вы много путешествуете? — поинтересовалась Рейчел.
— Все время.
— А где вы живете?
— У меня квартира в Вене, но я редко там бываю. Моя работа гоняет меня по всему миру.
Рейчел разглядывала своего загадочного шофера. Его плечи широки и мускулисты, шея крепкая, руки длинные и сильные. Он опять был одет в повседневную одежду. Клетчатая суконная рубашка, джинсы, ботинки и легкий запах сладкого одеколона. Кристиан был первым европейским мужчиной, с которым она по-настоящему общалась за последнее время. Может быть, очарование было именно в этом. Он безусловно возбудил ее интерес.
— В отчете КГБ сказано, что у вас двое детей. А муж есть? — спросил Кнолль.
— Раньше был. Мы в разводе.
— Это довольно широко распространено в Америке.
— Я рассматриваю сто или даже больше таких дел за неделю у себя в суде.
Кнолль покачал головой:
— Просто позор.
— Люди как будто не могут жить вместе.
— Ваш бывший муж адвокат?
— Один из лучших. — Какая-то «вольво» просвистела мимо по левому ряду. — Удивительно. Эта машина, наверное, едет сто миль в час.
— Почти сто двадцать, — сказал Кнолль. — Мы сами едем почти сто.
— Это так не похоже на Атланту.
— Он хороший отец? — продолжал допытываться Кнолль.
— Мой бывший муж? О да. Очень хороший.
— Отец из него получился лучше, чем муж?
Странные вопросы. Но она не возражала против того, чтобы ответить; анонимность незнакомца сглаживала вторжение в ее личную жизнь.
— Я бы не сказала. Пол хороший человек. Любая женщина хотела бы быть с ним.
— Почему же не вы?
— Я не сказала, что не хотела. Я просто сказала, что мы не можем жить вместе.
Кнолль, кажется, почувствовал ее колебания.
— Я не хотел совать нос в чужие дела. Просто меня интересуют другие люди. У меня самого нет постоянного дома и корней, и мне нравится выспрашивать других. Просто любопытство. Ничего более.
— Ничего страшного. Я не обижаюсь. — Несколько мгновений она сидела молча, затем сказала: — Мне надо бы позвонить и сообщить Полу, где я остановилась. Он присматривает за детьми.
— Вы можете связаться с ним сегодня вечером.
— Он вообще недоволен тем, что я поехала. Он и мой отец говорили, что мне надо держаться подальше от всего этого.
— Вы обсуждали поиски Янтарной комнаты с вашим отцом перед его смертью?
— Вовсе нет. Он оставил мне письмо вместе с завещанием.
— Тогда зачем вы здесь?
— Просто я должна это сделать.
— Я понимаю. Янтарная комната — достойная награда для многих. Люди ищут ее с войны.
— Мне так и говорили. Что делает ее такой особенной?
— Трудно сказать. Искусство по-разному воздействует на людей. Но что интересно, Янтарная комната одинаково поражает всех. Я читал отчеты девятнадцатого и начала двадцатого века. Все соглашаются, что она великолепна. Представьте себе: целая комната, покрытая янтарем.
— Звучит удивительно.
— Янтарь очень ценится. Вы много знаете о нем? — спросил Кнолль.
— Почти ничего.
— Это просто ископаемая древесная смола, в возрасте от сорока до пятидесяти миллионов лет. Сок растений, отвердевший за тысячелетия и превратившийся в драгоценный камень. Греки называли его электрон — солнечное вещество — за его цвет и еще потому, что, если его потереть, он производит электрическую энергию. Шопен перебирал янтарные четки, прежде чем сесть за пианино. Он теплый на ощупь и забирает испарину.
— Я этого не знала.
— Римляне верили, что если вы Лев по знаку зодиака, то ношение янтаря принесет вам удачу. А если вы Телец — то неприятности.
— Может, мне стоит приобрести немного янтаря. Я Лев.
Он улыбнулся:
— Если вы верите в такие вещи. Средневековые доктора предписывали янтарные ингаляции для лечения воспаления горла. Его пары во время кипения очень душисты и предположительно обладают лечебным эффектом. Русские называют его морским фимиамом. Они также… Извините, я, наверное, докучаю вам.
— Вовсе нет. Это интересно.
— Пары могут ускорить созревание плодов. Есть арабская легенда об одном шахе, который приказал своему садовнику принести ему свежих груш. Проблема была в том, что был не сезон и фрукты не могли созреть еще в течение месяца. Шах пригрозил обезглавить садовника, если он не достанет спелых груш. Поэтому садовник сорвал несколько незрелых груш и провел ночь, молясь Аллаху и куря янтарный фимиам. На следующий день в ответ на его молитвы груши были розовыми, сладкими и вполне пригодными для еды. — Кнолль пожал плечами. — Правда это или нет, никто не знает. Но янтарные испарения действительно содержат этилен, который стимулирует раннее созревание. Он также может смягчать кожу. Египтяне использовали эти испарения в процессе мумификации.
— Я знаю только ювелирные украшения из янтаря, и еще я видела картинки с насекомыми и листьями внутри.
— Фрэнсис Бэкон назвал их королевскими могилами. Ученые рассматривают янтарь как капсулу времени. Художники думают о нем как о краске. У него более двухсот пятидесяти оттенков. Голубой и зеленый — самые редкие. Красный, желтый, коричневый, черный и золотой — наиболее часто встречающиеся. В Средние века возникали целые гильдии, которые контролировали распространение янтаря. Янтарная комната была изготовлена в восемнадцатом веке, высшее творение человеческих рук.
— Вы так хорошо знакомы с этим предметом.
— Это моя работа.
Машина замедлила ход.
— Наш поворот, — сказал Кнолль, когда они съехали с шоссе по короткому склону, и затормозил внизу. — Отсюда поедем на запад. Мы уже недалеко от Кельхайма. — Он крутанул руль направо и быстро переключил передачи, набирая скорость.
— На кого вы работаете?
— Не могу сказать. Мой наниматель — частное лицо.
— Но очевидно, богатый.
— Почему вы так решили?
— Посылает вас в разные уголки земного шара в поисках предметов искусства. Это хобби не для бедного мужчины.
— Разве я сказал, что мой наниматель — мужчина?
Рейчел усмехнулась:
— Нет, не сказали.
— Хорошая попытка, ваша честь.
Зеленые поля с редко стоящими высокими елями простирались вдоль шоссе. Она открыла окно и стала вдыхать прозрачный воздух.
— Мы поднимаемся, не так ли?
— Альпы начинаются здесь и простираются на юг до Италии. Прежде чем мы доберемся до Кельхайма, станет прохладнее.
Раньше она удивлялась, почему он надел рубашку с длинными рукавами и джинсы. Сама она была одета в шорты цвета хаки и блузку на пуговицах с короткими рукавами. Вдруг Рейчел осознала, что впервые после развода едет куда-либо не с Полом, а с другим мужчиной. Раньше она всегда ездила с детьми, с отцом или подругой.
— Я действительно имел в виду то, что сказал вчера. Мне жаль вашего отца, — проговорил Кнолль.
— Он был очень стар.
— Это ужасное обстоятельство в отношениях с родителями. Однажды мы их теряем.
Его слова прозвучали искренне. Слова, которых она ожидала, безусловно сказанные из вежливости. Но она оценила его внимание.
И находила его все более интригующим.
Кельхайм, Германия
Суббота, 17 мая, 11.45
Рейчел внимательно разглядывала старика, который открыл дверь. Он был небольшого роста, с узким лицом и лохматыми седыми волосами. Седеющая же щетина покрывала его увядшие подбородок и шею. Его фигура была худощавая, кожа оттенка талька, а лицо сморщенное, как грецкий орех. Старику было по меньшей мере восемьдесят, и ее первая мысль была об отце и о том, как этот человек напоминает его.
