Николай Камбулов - Ракетный гром

Заговорил опять Громов:

— Мое мнение таково: сегодня доложить Гросулову о чепе. Второе, самое трудное — за несерьезное отношение к служебным обязанностям, проявленное во время учебных тренировок, объявить лейтенанту Узлову строгий выговор. Третье — снять с Доски отличников фотографию Узлова, четвертое — досконально изучить положение дел во взводе старшего лейтенанта Малко. Если будут замечания, прошу высказать их...

— Я поддерживаю, — сказал Савчук. — Дело серьезное, человека покалечил. От этого факта никуда не уйдешь.

Бородин промолчал. Когда Савчук ушел, он признался Громову:

— Душа болит, очень болит. Какого офицера мы прошляпили! Пятым пунктом надобно бы это записать нам — тебе, Сергей, и мне.

— Гросулов запишет, — согласился Громов. — У него рука не дрогнет. Он еще прибавит нам и за сына. В общем, потреплет за чубы.

— Я хитрый, сегодня наголо подстригусь, не ухватит, — отшутился Бородин.

Они сели в машину. Ехали молча. Первым сошел Бородин. Когда подходил к дому, услышал позади себя шаги, обернулся — к нему приближалась женщина. В сумерках не сразу узнал, кто это. Потом, когда опознал, встревожился: «Наташа?! Почему она здесь?»

— Здравствуй, Степан, — сказала она негромко и, не подавая руки, спросила: — Ты с моим ехал?

— Да. Вот только что, разве не заметила машину?

— Заметила... Сейчас пойду домой...

— Спеши. Сергей голоден, как волк.

— До свидания.

Она быстро скрылась в темноте.

Приезда Гросулова ждали со дня на день. «Приезжает завтра», — словно вихрь проносился слух по городку, будоража солдат и офицеров. В подразделениях нажимали на троешников, на полигоне и в парке с утра до вечера слышались команды, у троешников гудели руки и ноги, но их становилось все меньше. И наконец объявили на общем собрании личного состава: в части шестьдесят процентов отличников. Острота чепе притупилась, об аварии вспоминали лишь после того, как кто-нибудь, побывав в госпитале, рассказывал о Волошине, что дела у него идут на поправку и что он вот-вот возвратится в часть. И тогда по вечерам, после занятий, когда городок затихал, в комнатушке, в которой жили Узлов и Шахов, вновь вспыхивали баталии. Шахов бегал, что-то выяснял, измерял, вычислял, придя в гостиницу, садился за стол и погружался в расчеты. Узлов знал: инженер до сих пор не верит, что авария произошла случайно, и пытается найти какие-то доказательства. Узлов смотрел на его согнутую спину и говорил:

— Меня ни один адвокат не оправдает, даже господин Плевако, если бы он был жив. Схлопотал сам себе выговор, и точка!

— Не мешай, помолчи...

— Тратишь силы впустую, просто жалко тебя, Игорь... Я не хочу алиби. Ты понимаешь, не хо-чу! Оно мне не нужно.

Шахов разогнулся, бросил на стол очки, сказал:

— Алиби? При чем тут алиби?

— Доказательства невиновности.

— Не совсем так. Алиби — доказательство отсутствия обвиняемого на месте преступления в момент его совершения, как факт невиновности. Но ты же был у ракетной установки...

— Был и командовал взводом. Значит, нет моего алиби. Вот поэтому и не ищи...

— Не мешай, Дима...

— Буду мешать... Ты инженер, а не медведь, не таскай пустые колоды: напрасный труд, ненужный!

Шахов открыл ящик, помахал билетами в кинотеатр:

— Видал? Ждет тебя Катюша Зайцева.

— И не подумаю... не до нее...

— Тогда я пойду.

— И ты не пойдешь.

— Почему?

— Тебя самый мощный подъемный кран не оторвет от стола.

— Плохо ты знаешь своего друга. Через полтора часа меня здесь не будет.

— Не верю.

— А для чего я их взял? Пойду, обязательно пойду. — Он вновь принялся за работу.

Узлов, помолчав немного, взял гитару, но тут же бросил ее на кровать.

— И зачем ты меня тянул на этот «маяк»? Знал же, могу сорваться, загреметь головой вниз. Так и получилось... Средненькому легче живется. Ходит он по земле, и его никто не знает. Споткнется — ну что ж, поднимут и фамилии не спросят, а если и спросят, тут же забудут. И опять середнячок идет по земле, как будто с ним ничего не случилось — дышит воздухом, получает зарплату, потихонечку выпивает, потихонечку скандалит...

— Что же ты предлагаешь? — насторожился Шахов.

— Поменьше делать героев, выдающихся личностей. Не бить в литавры, если человек не опаздывает на службу, не бить в барабаны, если солдат не грубит своему командиру... Чего, Игорь, я боялся, то и случилось. Савчук готовит по партийной линии выговор. Одного ведь мало для «маяка». А сам генерал Гросулов своим аршином померит...

— Не померит.

— Тебя испугается? Или думаешь своими бумажками меня прикрыть? Не делай ты этого, пожалей свою умную головушку, обрати свои силушки для настоящего дела. Меня не надо защищать. Не надо. Понимаешь, не надо! — Узлов взял гитару и с азартом запел:

Шахов за эти дни перебрал в голове десятки вариантов возможных ошибок, не раз вместе с Виктором на действующих макетах проверял то, что обязан был сделать он там, на полигоне. Его пугала мысль: «В конце концов возможен и технический дефект. Это пострашнее, чем ошибка солдата». Но ничего подобного он не обнаружил.

Узлов настроил гитару, запел другую песню:

Он бросил гитару на кровать, сказал:

— Так кто из нас пойдет в кино?

— Ага, ревнуешь! Вот билеты. — И он сделал вид, что собирается идти в кинотеатр.

Узлов посмотрел на него и подумал: «Ах ты, чертяка, до чего же ты добрый парень».

— Уступи билеты. — сказал Узлов.

— Испугался? Возьми...

— Она действительно там будет?

— Зайцева? Конечно, если ты пригласишь. Она ждет тебя в нашем клубе...

— Откуда знаешь?..

— Иди, не мешай мне работать. Еще одна минута, и я изорву билеты...

— Это неразумно, за них деньги уплачены. Возьми рубль. Привет, Игорек! Нагуляюсь сегодня до отвала. А ты работай, работа инженеров любит, особенно таких очкариков. — Он взъерошил волосы Шахову и хлопнул дверыо.

В клубе Кати не оказалось. Узлов посмотрел на часы: время еще было, чтобы поспеть в кинотеатр, он решил немного подождать, начал рассматривать рисунки Аннеты Малко, плакаты, спортивные стенды. Вдруг его взгляд задержался на Доске отличников: там, где находилась его фотография, алел пустой квадратик. В груди вдруг стало тесно, лицо обдало жаром. Он повернулся, намереваясь немедленно уйти. Кто-то придержал за рукав. Узлов поднял голову, увидел краснощекое, улыбающееся лицо Малко.

— Димочка, ты не знаком с моей женой? Аннета, — позвал он жену.

Аннета подошла и обдала таким ароматом косметики, будто в фойе только что выплеснули ведро смеси помады и духов. Через минуту-другую, когда они сидели на диване, Аннета уже называла Узлова Дмитрием. Она была чем-то похожа на мужа. Слушая ее, Узлов пытался определить, чем именно. И когда она заговорила о том, как ее Мишелю удалось получить квартиру, он услышал те же слова, которые часто слышал от Малко.

— Он не для себя требовал квартиру, для общего дела. Мишель правильно говорит: хороший быт офицера неизбежно отражается на боевой учебе, — говорила она почти с открытой иронией, и Узлов понял, что Аннета нарочито копирует своего мужа. — Для вас, конечно, Дмитрий, жилье не проблема, — продолжала она. — Вы в части не новичок. Слышала от Мишеля — пятый год тут служите. Надо полагать... — Она посмотрела на мужа и не смогла докончить фразы.

Узлов, увидел за окном Зайцеву, сказал:

— В моей квартире шесть комнат. Извините, Аннета Григорьевна, я тороплюсь. — Узлов поклонился: — Спешу в город.

Он подошел к Кате. Она спросила:

— Товарища старшего лейтенанта Шахова не видели?

— Там, в тереме, изнывает в одиночестве, — показал Узлов на гостиницу.

— Он сегодня был в городе, я просила купить мне билеты в кинотеатр. Не знаете, купил?

— Один?

— Один...

— Может, два? Он купил два билета...

— Ой, может, я два и просила.

Узлов засмеялся, показал взглядом на ворота:

— Пойдем провожу, билеты у меня.

За воротами их догнала машина. Из кабины показалась голова Рыбалко.

— Садись, подвезу, — предложил Максим, а сам подумал: «Таким машина не нужна».

Узлов махнул рукой:

— Езжайте.

Катюша робко попросила:

— Подъедем?

Но Узлов еще решительнее замахал:

— Езжай, езжай, старина!

Когда машина удалилась, он сказал:

— Пять километров — не расстояние...

— Можем опоздать в кино...

— Ну и хорошо. Шахов прописал мне глотать ионы, они успокаивают нервы.

— Которых у тебя нет, — осмелела Катюша. — Столько дней не виделись, хоть бы позвонил. Ведь я все знаю, в клуб бегала: верно — сняли твою фотокарточку...