Иногда мне грезились их голоса. Я пытался понять — проспал ли я их возвращение, задремав, — либо их ещё нет, и это лишь мои глюки.
Страхи эти перешли и на подростковый возраст. Мне начался сниться один и тот же сон, от которого мне было уж совсем не по себе. Каждый раз, проснувшись, я его забывал, чувствуя лишь шлейф. Иногда, когда я пытался его вспомнить, мне удавалось лишь дотронуться до его последствий на меня, но не до самой истории. Потом, годы спустя, всё прошло, и я больше никогда ничего не боялся и кошмарами не страдал. И вспомнилось мне это всё лишь сейчас…
Отделение А 3.1 (продолжение)
Закончив предыдущие строчки, я расслабился. Голова опустела.
На общем собрании неожиданно для самого себя я вызвался печь пирог с болтуном Томасом. Традиционный пирог для пятничного чаепития. Мне выдали листок с продуктами, которые были необходимы для выпечки. Рецепт выбирал Томас из кулинарной книги. Дали денег и сказали, куда идти закупаться. Go to Edeka.[79] Потратил всего 4 евро: банка с половинками персиков, шоколадный крем, мука и абрикосовое повидло. Все продукты, как было наказано, из серии «Gut und günstig»[80]. Яйца, маргарин, сахар у нас уже были. Командовал парадом Томас, я был на подхвате — подай патрон, так сказать. За час под контролем сестры мы состряпали целый противень — на всю нашу дружную семью. Получилось очень вкусно.
Ночью мне приснилась депрессия. Я проснулся с её ощущением и ходил с ним целый день, боясь, что она вот-вот вырвется из-под плёнки, которой накрыта. Эта плёнка так и ходит нервными волнами… Было такое ощущение. Это не образ. Образ: я словно на водяной кровати лежу. А вдруг лопнет?! И что тогда? К вечеру это видение испарилось.
На следующий день я проснулся и был уже весь в ней. Плёнка, видать, лопнула. Второй день с ней хожу, как обгаженный… Она какая-то хлипкая, типа капель поноса, но она есть.
Забавно, проходит время, и я перестаю замечать психические отклонения у своего окружения. Я привыкаю к поведению каждого из них, как впрочем, и к однобокости, зашоренности медперсонала, и это их поведение становится для меня нормой.
Уже не вызывает возмущения плевок на стене в туалете, три лобковых волоса на писсуаре и т. д. и т. п.
За обедом. Очнувшись от своих мыслей, слышу слова Арне, адресованные Шарлотте: С чего ты взяла, что я Ларс? Меня зовут Арне. Ар-нэ. Совсем на Ларса не похоже.
Шарлотта молчит.
Я: Ларс? Ларс был в 5.2. Ты его помнишь?
Шарлотта (безразлично): Да.
Я (Арне): Он был вождём, этот Ларс.
Арне: Индейцем?
Я: Да, настоящим индейцем. Большой такой, длинноволосый, ходил по отделению босиком…
Мне хреново.
Начинаю писать. На следующий день у меня всё в порядке. Как это, чёрт побери, взаимосвязано?!
Сижу, слушаю «Зелёный концерт» Земфиры. Только что принёс его из интернета. Прописываю теги. Время от времени бросаю взгляд на соседа напротив. Классика. В той задумчивой позе, от которой мне каждый раз хочется взять в руки фотоаппарат, он сидит уже около часа. Иногда Царко закрывает лицо руками, затем отводит их, складывает вместе, смотрит на них. Поворачивает голову к окну. Пару раз я обращал внимание на то, как он приподнимает рукой тюль. Застывает в этой позе. Опускает руку. Земфира закончилась. Царко ложится, сложив руки на животе, смотрит в сторону шкафа, что у него в ногах.
Я почему-то вспоминаю свою бабушку. Вспоминаю минуты прощания с ней, когда уезжал в школьные годы в город по окончанию каникул. Она каждый раз говорила: «Вот ты сейчас уедешь, а на меня такая тоска навалится…» И плакала.
Из-за этого я часто приезжал к ней и на выходные. В субботу после уроков еду полчаса на автобусе до вокзала, затем час на поезде, двадцать минут пешком до дачи. Около двух часов в пути плюс время ожидания транспорта. В воскресенье под вечер в обратный путь домой…
Царко явно не по себе. Его надо отвлечь от раздумий каким-нибудь разговором. Но я не знаю, о чём с ним поговорить. Не об английском же языке. К словарю он так и не притронулся ни разу. Надо что-то ему сказать. Что именно не знаю. Спрашиваю: Что там у вас на Балканах происходит, в Косово?
Он (очень быстро): Не знаю. Не знаю. Война — это плохо. Новости не смотрю. Я уже много лет там не был. Не знаю, что там происходит.
Я вспоминаю, что сохранил у себя картинку из интернета, горькая юмореска: Learning Albanian for Dummies.[81] Рассматриваем её вдвоём, считываем шутки…
Грегор, моя Bezugsperson[82], спрашивает меня, всё ли у меня в порядке. Этим вопросом он застаёт меня с Шехерезадой на пути в столовую. Мы зависаем с ним рядом со входом в отделение. Отвечаю ему, что у меня всё в порядке. Пользуясь случаем, прошу у него шариковую ручку — сделать пометки к своему следующему письму. Нужно очистить таким образом воспалённую голову от новостей и всплывших воспоминаний, чтобы они не мешали чтению. Нужно расчистить площадку для басен Шехерезады. В этот момент со скрипом приоткрывается входная дверь. Сперва наполовину, будто в неё кто-то решил лишь заглянуть, затем ещё чуть-чуть. Мы оба обернулись в её сторону.
Грегор: Что это?..
Я: Призраки.
Он подозрительно посмотрел на меня. Я стал шутить дальше.
Я: Не все их видят, к сожалению. Но есть те счастливцы, которым под силу…
Дверь опять-таки со скрипом и хлопком закрылась.
Я: Вот теперь не ясно — кто-то к нам зашёл или же от нас вышел?
Грегор бессилен въехать в мой юмор. Мы друг другу инопланетны.
Я беру у него ручку и иду письменно пылесосить свою голову — от этой истории в том числе.
На втором этаже, где я живу, в коридоре стоит шкаф. В нём — чистое постельное бельё и полотенца. На шкафу стоит ваза. Ваза — кочан капусты. Внутри фантик от конфеты: «Merci Petits. Herbe Sahne». Он уже был там с первого дня моего поселения в 3.1. Через неделю к тому фантику добавился второй — братец-близнец. Началась третья неделя. Я непроизвольно заглядываю внутрь. Считаю. Три. Вывод прост: кто-то ест по одной конфете в неделю. Это определённый ритуал. Нужно пожаловаться врачу или сказать уборщице. Из этого может получиться новая мини-история. Однако, чёрт знает, чем это может всё закончиться для меня.
Зависаю в фойе над листом с заказом пищи на следующую неделю. Над этими А и Б.
Сестра Андреа (проходя мимо): Не можете выбрать, что вам больше по вкусу?
Я: Да нет, я уже всё выбрал. Просто смотрю на свою комбинацию (ABBBAAB). Она ни с кем не пересеклась. У прочих пациентов другие формулы получились.
Сестра: Забавно!
На листочке — фамилии 18-и пациентов. У меня свой собственный вкус. Неповторимый. Я знаю — он у меня примитивный. 7 букв. Это сколько же комбинаций из них можно составить? Не могу сообразить. Отчаливаю.
Вечером на кухне. Сестра Зильке подходит ко мне и хватается за мою руку с чайником, готовым залить кипяток в чашку. Свободной рукой снимаю с головы наушники.
Сестра (озабоченно): Вы, надеюсь, не кофе там готовите?!
Я: Нет.
Сестра: Стойте-стойте! Что у вас там?
Она заглядывает в кружку.
Я: У меня здесь какао. [вспоминаю запрет на кофе после 18-ти часов.] Какао-конзум.
Сестра: Зачем же вы его кипятком?!
Я: Да знаю я, что так неправильно. Нужно с молоком…
Она: Сейчас я достану вам молоко.
Я: Не надо, спасибо! Я с молоком ещё не научился. Мне так с кипятком с первого раза понравилось, так и дальше пью.
Она (доставая пачку молока из запертого шкафа): Попробуйте с молоком.
Как-нибудь в другой раз, думаю я.
Царко сменил свой режим. Теперь он ложится спать в 20:00. Зато спит пару часов днём. Мой компьютер предательски шумит вентилятором. Извини, Царко, но я уже привык к своему распорядку, а раз так, то ты меня должен понять…
Проснувшись, сосед сходил в душевую умыться, вернулся, сел посмотреть в окно.
Царко: Опять машина скорой помощи приехала.
Тут же вспоминаю, что несколько дней назад из окна кухни наблюдал прибытие нового пациента. Более месяца назад им был я. Двое санитаров в красных куртках вывели из машины мужчину и повели в здание пятого отделения. Я в тот знаменательный день тоже был в красной куртке. Впервые увидел эту сцену со стороны. В руке была чашка с горячим какао.
Дополняю комнате симметричность — сижу на кровати и держу в руке поднятую тюль. Напротив меня в аналогичной позе сосед.
Царко: Каждый день привозят. Несколько раз за день. Надо же, сколько же людей психически больны…
Я: Сейчас из машины выйдут два санитара и выведут наружу пациента.
Из машины действительно выходят два санитара. Они выводят женщину и сопровождают её внутрь здания. Одна и та же схема. По двое ведь с ума не сходят. «Вместе — только гриппом болеют».
Царко: Я уже полгода здесь и ровно две недели.
Я: Здесь не так уж и плохо, чем кажется тем, кто здесь ни разу не бывал.
