Царко: Я уже полгода здесь и ровно две недели.
Я: Здесь не так уж и плохо, чем кажется тем, кто здесь ни разу не бывал.
Царко: Да. Я никогда столько не смеялся как здесь в отделении. Никогда в жизни столько не смеялся. Казалось бы не место для смеха, но…
Это точно. Из курилки то и дело доносится общий смех. Я это хорошо знаю. Понаслышке, так сказать. Слышу, как они там все веселятся. Внутрь не захожу. Некогда.
Я: Верно. Здесь люди умеют веселиться. Они все выглядят беззаботными, приветливыми и весёлыми. Такое не часто встретишь снаружи.
Вспоминаю своё задание в «Карге», которое провалил. Дедушка-шеф попросил меня погулять по району и пофотографировать людей в округе. Люди должны быть разных национальностей, симпатичными и веселиться — то бишь радоваться жизни. Искать многонациональную публику в Линдене не составляет труда, т. к. там живут эмигранты более 100 национальностей. Найти симпатичных людей тоже не проблема. Проблема оказалась в их жизнерадостности. Я не сделал ни одной удачной фотографии, потратив несколько дней на этой фотоохоте. Пару из них со мной пробродил Акрам. Ему также хотелось немного покреативничать. Ничего из этой затеи не вышло. Ни одного счастливого лица, ни одной беззаботной улыбки, ни капли жизнелюбия во взглядах. Это был кошмар! Я этого прежде не замечал, а тут из-за случайного задания. Нет, ребята, вот в психиатрии я бы вам отщёлкал этот Lust zum Leben.[83]
Я: Я, получается, что так, за последние полгода пережил больше, нежели чем за всё десятилетие, проведённое в Германии. Столько всего произошло… Если не говорить о детях, то дня ото дня не отличить, года от года. Всё одно и тоже.
Начинаю в деталях рассказывать о побеге цыгана. Активно жестикулирую, показываю на оконных шторах, как мы их задёргивали, скрывая от глаз медперсонала взлом окна, прячу свою подушку под одеялом, как это сделал цыган, чтобы сымитировать своё спящее тело, барабаню по тумбочке, имитируя прыжок ребят и то, как они убегали. Развлекаю соседа разговором. Говорю напоследок, что одна у цыгана беда — его любимая девушка, которую ему пришлось покинуть здесь.
Царко: У меня есть знакомый. Он из Берлина. Хорошо зарабатывает. У него очень много денег было. Привёз себе невесту из Таиланда. Молодую совсем женщину. Два года жили вместе. Она всё время язык учила — ходила на курсы. Уже хорошо говорила. Deutsch Perfekt. Приятель мой однажды приходит домой. А все драгоценности, вся наличность — всё исчезло. С их общего счёта сняты все деньги. Очень много денег. Невеста улетела со всем этим добром к себе на родину и скрылась. Такие вот женщины. Моя жена такая же. Все женщины такие. Всё равно, откуда они не появляются: из Африки, из Азии…
Ага, значит, не всё у него так гладко с женой, как он говорил раньше.
Моя Татьяна — другая. Она меня просто не любила никогда. Всё прочее — чепуха.
Потом он сказал, что у него есть свой собственный дом в Хорватии с видом на море. Огромный каменный дом. Там никто сейчас не живёт. Кто-то из родственников присматривает за ним. У него есть большой балкон. Когда на нём сидишь, то вдыхаешь запахи моря, говорит он. Раньше Царко ездил домой в отпуск. За этот дом дают двести тысяч евро, но он его не хочет продавать. Пусть остаётся детям и внукам.
Он всё ждёт денег на мебель. Уже месяц как ждёт. Никакого ответа от социальных служб.
Вот и поговорили.
Эльвира провела выходные у своей бабушки. Вернувшись, на вопрос Арнэ, как это было, она охотно ответила: Super! War Spitze![84]
Томас показал мне свой роман. В его написании он добрался до 37-й страницы. Он пишет на листах Din A4 шариковой ручкой. Все листы аккуратно подшиты в папку. Он прочёл мне длинный англоязычный заголовок, который я не смог запомнить, и подзаголовок, в котором был следующий смысл: «действие романа основано на реальных событиях и является моей автобиографией». Он будет продавать этот текст, когда закончит. На тридцати семи страницах разборчивого подчерка нет ни единой помарки. Его рукопись, как нотные листы у Моцарта, должна быть гениальной. Я спрашиваю его: Ты не делаешь поправок к тексту, не работаешь над его стилем?
Томас: Я пишу без ошибок. Весь текст у меня уже в голове.
Ага, как у Вольфи. Опять Форман тут как тут.
Галина принесла мне из дома симпатичные кроссовки, которые было купила сыну, но тот их забраковал, не модные. Теперь они мои. Спасибо тебе, Галя!
Вечером гулял по пешеходке, зашёл в книжный. На полке биографий заметил отлично изданную биографию Адольфа под лаконичным названием «Hitler»: суперобложка, твёрдый переплёт, с иллюстрациями, на хорошей бумаге. Более тысячи страниц. Написана Йоахимом Фестом в 1973 году. Цена явно занижена. Тираж в издании не указан. Пропаганда!?. Целая стопка этой книги также в разделе «история». Купил. Будет чем разбавить Шехерезаду.
За обедом Арнэ назвал Царко в неведомой мне транскрипции — Чарко. Впервые услышал имя соседа произнесённым вслух.
Иду с чашкой какао в свою комнату. Впереди меня уже кто-то прошёл с кофе. Почти на каждой ступеньке по кофейной капле. В коридоре след обрывается.
В кочане капусты — в вазе — появился четвёртый фантик.
Я наконец-то нашёл свою госпожу Гнусен (мисс Рэтчед). Ту врачиху из «Кукушки». Она работает в отделении эрготерапии, куда я начал ходить клеить фотоальбомы, всякого рода папки и записные книжки. К счастью, мисс Рэтчед не моя воспитательница, мне досталась поприятнее. Нет, просто очень приятная фрау Дюллик. Но сегодня моя воспиталка была всё время в бегах, и когда наступила пауза, паузу эту объявила мисс Рэтчед. Мне оставалось сделать два надреза ножом, чтобы закончить очередную процедуру. Мисс Рэтчед попросила меня прекратить работу. Я сказал, что через пару секунд закончу. Она сказала, что пауза есть часть распорядка и её следует строго соблюдать. Я сделал первый надрез. В комнату зашла моя воспитательница. Пока я готовился к нанесению второго надреза «слоновой бумаге», мисс Рэтчед пожаловалась ей на меня. Фрау Дюллик начала было говорить, чтобы я прервался, но я сказал, что доделаю своё дело до конца, даже если это будет выглядеть маленькой революцией. Она сказала, что революций им устраивать не надо… Я сделал ножом последний чик и пошёл заваривать чай.
Во время паузы в то время, когда мисс Рэтчед вышла прочь, госпожа Дюллик, моя воспитательница, попросила по-человечески не нарушать распорядок, т. к. кое у кого аллергия на неповиновение. На это я ответил примирительно: В противном случае аллергия будет у меня… Ответить на это госпожа Дюллик не успела. В комнату вернулась ОНА.
После окончания работы мы традиционно садимся за стол и отчитываемся о проделанной работе за прошедший день и планах на день завтрашний. При этом я каждый раз чувствую себя ребёнком в детском саду и охотно играю в эту игру. Каждый раз начинаю отчёт с фразы: Меня зовут Алексей…
Под конец всех докладов мне было сказано, чтобы впредь я прекращал свою деятельность тут же, как только об этом будет объявлено. Я должен планировать свою деятельность так, чтобы она не противоречила распорядку, установленному…
Я весь расцвёл внутри. Теперь у меня есть своя собственная мисс Рэтчед. Всё идёт так, как тому должно быть. Мисс неприятная на вид женщина, лет пятидесяти, с деревенским лицом. Если мой лечащий врач подходит на одну из главных ролей в историческом фильме о средневековье, то мадам Гнусен — одна из массовки. Меня это радует.
На очередном собрании пациентов шепелявая турчанка (Садальский в фильме «Место встречи изменить нельзя») спрашивает — нельзя ли купить на всё отделение боксёрский мешок для выделения в него скопившейся негативной энергии. У меня в голове опять образ из «Кукушки». Там был старик в инвалидном кресле, колотивший боксёрскую грушу своей клюкой.
Сестра Кноблаух говорит, что подобную просьбу можно удовлетворить, но есть правила, которых нам следует придерживаться, а именно — пользование боксёрским мешком возможно лишь в присутствии медперсонала.
После эрготерапии был на приёме у врачей. Главврач спросила в моём присутствии у лечащего, нужен ли мне Betreuer.[85] Я рассмеялся вслух, поставив главврача в глупое положение. Фрау Брюнниг поспешила сказать, что я большой интеллектуал и способен ухаживать за собой сам.
Про то, что я большой интеллектуал, я уже слышал от брата Грегора. Да, до чего ж занижены здесь планки, если я хожу в ранге интеллектуала?!
Главврач сказала, что наконец-то получила мою кардиограмму и её результат в полном порядке. Я начал вспоминать, когда же мне её делали. Ещё в 5.2. Прошло более месяца. ЭЭГ, значит, будет в марте. Нужно опять сдать кровь. Никакой спешки. Отложим до следующей недели. Morgen, morgen! Nur nicht heute![86]
Пару часов спустя фрау Брюнинг пригласила меня к себе на беседу. На этот раз разговор получился бестолковый. Начали говорить о моих отношениях с женщинами, то есть об их отсутствии, но скатились на тему работы. Врач всё не могла понять, что такой человек, как я (хм, можно подумать!) не в состоянии найти себе соответствующую работу. Как объяснить ей, что в Германии такая фигня возможна?! Более того, что от отсутствия работы здесь страдает порядочное количество людей. Под занавес она сморозила ещё большую глупость: Вам нужно попробовать себя в качестве актёра. Обратитесь в какой-нибудь театр. Они вас обязательно возьмут. У вас есть выраженные способности.
