— Новости посмотрим, — объявил я своим соседям и весь обратился в слух и весь преобразился в зрение.
Федералы сжимали кольцо вокруг Грозного. Весь день работали наша артиллерия и «вертушки». Потери нашей группировки войск за прошедшие сутки составили: 5 человек убитыми и 13 ранеными. Со стороны боевиков… И тут на экране объявился Сиси, он напрочь не хотел видеть в своем доме Мэйсона, он был так зол на него, что выходил из себя и теребил галстук. Я охуел. Я соображал, что произошло, и постепенно я стал догадываться, что «Самсунг» перестроил один из лысеющих очкариков, он был ближе всех к телевизору, он дотянулся и нажал кнопку.
— Мужики! — подорвался я со своего места, — Там же наши! Вести с фронта!
Я нащупал кнопку. Генерал Казанцев разъяснял оперативную обстановку. Я отскочил к своему столику и проглотил остаток «Столичной». Блядь! Я даже не успел выдохнуть, как на экране снова бесился Сиси, ну, не любил он этого Мэйсона. А я просто ненавидел этого пузатого болвана.
— Ты, мужик, — схватился я за поганое его плечо…
И тут надо отдать ему должное, он выказал проворность отличного бойца, этот колобок поднырнул мне под мышку, шевельнул плечом и я оказался ничком на полу, он же был уже сверху и крутил мою руку. Он крутил ее с остервенением, и я, скрежеща зубами, прижимался щекой к грязному, холодному кафелю.
— Ну, что все? — услышал я голос сквозь боль и разливающуюся по всему пищеводу горечь обиды.
Я медлил, я оценивал свои шансы. Враг был в явном преимуществе, он воспользовался моей наивной открытостью, он схитрил и теперь был сверху. Всеми своими килограммами он сидел сверху и втаптывал меня в грязь.
— Пиздец тебе, сука, — прошипел я в отчаянье и тут же получил тычок под ребра.
— Еще? — донеслось из стана врага.
Взяв себя в руки, я моментально сообразил, что нужно менять тактику. Я приготовился к отступлению.
— Нет, достаточно, — сделал я первый шаг.
Он ослабил выверт моей руки. Я не сопротивлялся, тело мое казалось совершенно безвольным. Он поднялся с меня. Я привстал.
— Так, на выход, а то милицию вызову, — надо мной стояла Татьяна, козе понятно, — хозяйка заведения.
Баба она была ничего себе, и все же она была баба. «Хуй с ней, — думал я, — бабам нет дело до военных действий, хотя настоящая женщина так бы не поступила». Я имел в виду Жанну Д’Арк, я подразумевал Зою Космодемьянскую, я не брал в расчет эту груду сисек, подбритых подмышек и эпилированных лодыжек, которые готовы отсасывать хоть у бога, хоть у дьявола, лишь бы… ну, в общем, это очень трудно сформулировать, человеку пребывающему в опьяняющем пылу оскорбленного национального достоинства, я просто плюнул им под ноги и удалился. Я дошел до дома и упал на диван. Решение вызрело само по себе, сначала я почувствовал стремительное нарастание аккордов Бетховенской увертюры к опере «Эдмонд» в Фа-миноре, в них сконцентрировались все не отмщенные мои оскорбления. Ох, сколько их накопилось за всю мою жизнь, горечь их даже не вмещалась в партитуру грозного гения, я стал барабанить кулаками по своей голове и выдал арию «Вопль всех униженных и оскорбленных». Нет смысла жить дальше «змеей лежащей вживе», и когда минор разродился в торжественный хорал мажорных построений, я уже знал что мне делать. Значит «У Татьяны» закрывали в 23.30. «Господи, — молил я, — вылетая из дома, — Всемогущий Боже, никогда не обращался к тебе, вспомни, даже когда у меня обнаружили неработающую почку и первое подозрение было на рак, я не беспокоил тебя, но сейчас, Всемилостивейший, снизойди и сделай так, чтобы они не доели своего тухлого леща и не допили свое жиденькое пивцо!» Под прикрытием темноты я прошмыгнул в скверик напротив входа в кафе. Теперь дверь была у меня под прицелом, ярко освещена, а меня скрывал полный мрак, засранного собаками, садика. И тут я сообразил, что слабо вооружен, в сущности, я никогда в своей жизни по-настоящему не дрался, избивали меня довольно серьезно, но я так и не научился вступать в драку и вести бой. Мне постоянно не везло, то я падал после первого попадания противника, то промахивался сам и затем уже падал от встречного удара, черт, у меня совсем не было навыка. Я заметался по палисаднику и нашел то, что искал — дубину. Легковатая на вес, но вроде прочная, я опробовал орудие о ствол дерева. И тут, хвала тебе, Вседержащий, все в твоей власти — они появились в дверях «У Татьяны». Так, куда направятся? Я скрылся за деревом. Двинули к баням. Отлично, на остановке никого нет, подожду покуда скроются за углом библиотеки, затем марш-бросок, и я у них в тылу. Я бежал почти бесшумно с дубиной наперевес. «Требуется библиотекарь», заметил я вывеску в витрине библиотеки. «Ха! Им библиотекарь требуется! Зачем нам библиотекари?! Нам катастрофически не хватает отчаянных храбрецов! Воинов без страха и упрека!» Я приник к стене дома и заглянул за угол. Они шли в темноте улице, обнажив головы и распахнув свои курточки, пар вздымался от их дыхания. Как они были беспечны, их беспечность просто млела, их самодовольство покачивалось на выставленных вперед пивных пузах. Атака! Я огрел одного, когда он что-то прочухал и решил оглянуться. Удар! Дубина хрустнула и переломалась о его лысую черепушку. В руках у меня остался жалкий огрызок. Блядь! У меня трудности с умением молниеносно принимать решения. Мне бы не дать им опомниться, а я не мог пережить предательство дубины. Их беспечность мгновенно обратилась в бешенство. Подранок попер на меня, я ударил и попал, но он этого даже не почувствовал, я лягнул второго, промахнулся и бросился наутек. Бегать я умею. Так, сейчас заскочу за угол, там разрушенный дом, внутри наверняка есть кусок ржавой трубы, или цельный прут от спинки кровати, я встречу их погоню достойно.
— Держите его! — послышался рев сзади.
Блядь! Впереди возникла цепочка, неизвестно откуда взявшихся, фигур. Мне не надо было принимать в сторону. Я сам их спровоцировал. Один кинулся наперерез и сунул подножку. Падение. Жесткое, с мучительным подгибанием колен, вывихом обоих кистей и пропахиванием рожей по просоленному асфальту Большой Пушкарской. Я как загнанная крыса перекатился на спину и стал отпихиваться ногами.
— Не тронь, сука, — шипел я парню в кожанке, пытавшемуся оседлать меня, — я афганец! У нас свои разборки.
С тротуара на нас пялились две девицы и еще один парень, мне показалось, что он был двойником того, что сбил меня, может быть это был его брат-близнец, чего сейчас гадать, но что я помню точно, куртки на них были один в один. Парень отступил, а я вскочил, вернее, поднялся, но время было упущено. Те двое были уже на подлете. Правда, мне удалось сделать бросок к дому и прижаться спиной к стене. Они надвинулись и заслонили собой весь белый свет. Мои кулаки натыкались на что-то тугое и просто отскакивали. Вскоре мои руки попали в плен жесткого обруча, он подхватил меня и опрокинул навзничь. По ребрам забарабанили пинки. Я пытался орудовать ногами. Силы покидали меня. И вдруг все прекратилось. Я нашел себя лежащим на тротуаре, вокруг были ноги, ноги, ноги и… бутсы.
— В чем дело? — спросил волевой голос.
— Вот эти шли, а это выбежал из-за угла и охуярил этого дрыном по балде.
— Сережа!
— Ну, я же типа того, показания даю!
— Он еще в кафе к нам пристал.
— Ненормальный какой-то.
— Смотри ты, подкараулил, надо же!
Я поднялся и оказался в окружении. Все они были здесь. Два любителя мыльных пузырей, женщина, которая не стоила и заржавленного колечка с кольчуги Жанны, братья-близнецы в кожаных пиджаках, их девицы и парень в камуфляжной форме омоновца. Я чувствовал, что у меня все лицо в грязи и из носа течет кровь, сам нос не болел, просто очень щипало. Во всем теле ощущалась легкость.
— Да, я поджидал их вон в том садике, — заговорил я, и голос мой дрогнул — у меня была палка, но она сломалась о чугунок вот этого кабана.
— Они наши постоянные клиенты, — заявила Татьяна омоновцу, — я могу подтвердить.
Омоновец был рослый, крепкий, симпатичный. Его камуфляжная форма ладно сидела на прекрасной фигуре. Вот такие же парни каждый вечер шлют с экрана нам приветы с фронта и может быть уже утром их заворачивают в черные полиэтиленовые мешки. У меня из глаз потекли слезы. Эх, вот если бы мы с ним забежали в это вонючее кафе посмотреть новости с фронта, мы бы взяли по сто, послушали генерала Шаманова, а потом взяли еще по сотке и выпили не чокаясь.
— Ебут вас черножопые и будут ебать! — заорал я на всех. — Наши пацаны там жизни кладут, а вы даже ради приличия не можете посидеть у телевизора и послушать, что с вашей страной делается!
— Он афганец, — шепнул тот, что подсунул мне подножку и повертел пальцем у виска.
— Что ты вертишь, козлина! — завопил я, — Вон в пизде у своей мандавошки верти!
Вот теперь-то я наконец был готов на все, я подпрыгнул и влепил вертуну звонкую пощечину.
