В распоряжении Идельсбада было несколько часов, чтобы нарисовать карту. А ведь он за всю жизнь ничего не рисовал.
* * *
Здание канцелярии суда с выщербленными кирпичными стенами стояло на краю небольшой площади Марэ. Вдоль мостовой пролегали сточные канавы, по которым текло что-то красноватое, переливаясь через край. Где-то здесь орудовали цирюльники, пускающие кровь больным и всем желающим.
Португалец пересек площадь, стараясь не замарать штаны, и вошел в здание. Поднявшись по широкой лестнице на второй этаж, он направился прямо к одной из комнат в конце коридора и, не дав себе труда постучать, вошел. Молодой человек со следами оспин на лице, с волосами, подстриженными на уровне ушей, сидел за столом, заваленным книгами записей; рядом стояла жаровня. Его пальцы зябко сжимали рукогрейку в форме яблока. Застигнутый врасплох внезапным появлением португальца, он чуть не уронил ее.
— Дон Франсиску! Вы здесь? — напряженным, испуганным шепотом произнес он. — Я ведь объяснял вам, что мы многим рискуем, если нас увидят вместе…
— Ты умеешь рисовать? — оборвал его Идельсбад.
— Рисовать? Никогда не пробовал. А зачем?
— Не задавай вопросов. Быстро принеси кисточки, велень, чернила, красители.
— Но… но, — мямлил молодой человек, — у меня есть велень и чернила, но где я вам достану остальное?
— Где хочешь! Они мне нужны. — Он ткнул пальцем в рукогрейку: — И выброси эту гадость! Ты, должно быть, болен, если пользуешься ею в июле.
— А что делать? — вздохнул молодой человек. — С тех пор, как покинул Лиссабон, я замерзаю в этой стране.
Гигант показал ему на дверь:
— Ступай! Но сначала дай мне хорошо заточенное гусиное перо, велень и чернильницу.
Тот быстро исполнил приказание, положив требуемое на стол.
— А теперь уходи и прояви старание! Передо мной не вечность.
Оставшись один, Идельсбад занял место молодого человека, кляня судьбу за то, что подсунула ему такого нерасторопного помощника. К сожалению, этот несчастный Родригес был единственным португальским агентом, внедренным в настоящее время в Брюгге. Тремя месяцами раньше его предшественник — умнейший, но корыстолюбивый — предал и перешел на службу к герцогу Бургундскому. Хорошо еще, что Родригес вопреки своей некомпетентности смог в нужное время снабдить его ценной информацией об убийствах, совершаемых в окружении Ван Эйка.
Склонившись над веленем, Идельсбад обмакнул перо в чернильницу, вынул его и застыл, пытаясь вспомнить, как картографы Сагры делали морские карты. Когда же он решился наконец провести первый штрих, чернила на пере засохли. Через полчаса вернулся молодой человек, а Идельсбаду удалось набросать лишь несколько неуверенных контуров предполагаемой береговой линии Португалии.
— Я нашел то, что вы просили, дон Франсиску.
Не поднимая головы, тот произнес:
— Подойди-ка. Скажи, что ты об этом думаешь?
Молодой человек обошел стол и стал рассматривать рисунок через плечо гиганта.
— Ну? — нетерпеливо спросил Идельсбад.
— Что бы вы хотели знать?
— Твое мнение!
С боязливым видом Родригес выговорил:
— Это… рыба?
— Рыба?
— Не знаю… перевернутая ваза?
Идельсбад запустил пером в угол комнаты и встал, разгневанный, высокий как никогда.
— Рыба? Вода? — Он ударил кулаком по столу, опрокинув чернильницу. — Ты даже не способен узнать португальское побережье! Свою страну!
Испуганный Родригес забормотал:
— Да, да, правильно, португальский берег… — Он поставил палец на угол залитой чернилами велени. — А здесь Лиссабон. Ну да! Конечно…
Идельсбад, сжав зубы, силился преодолеть зревший в нем комплекс неудовлетворенности. Молодой человек был прав. Ни за что он не сумеет воспроизвести эту карту, как это сделал Ван Эйк с его талантом. Ни за одну ночь, ни за сто дней. Пропал мальчонка!
* * *
Запястья были связаны за спиной. Ян с тоской смотрел, как трудолюбиво маленький паучок ткал свою паутину в углу мансардного потолка. Скоро первая легкомысленная жертва запутается в сетке, паук обмотает ее нитями, обречет на смерть, высосет из нее кровь. Все как с Яном. В итоге он сам виноват в том, что с ним приключилось. Не наказывал ли Яна Бог за богохульные мысли, блуждавшие в его голове во время мессы, если только это не было расплатой за горе, причиненное им Кателине? Где она сейчас? Возможно, она тоже задавала себе такой вопрос, касающийся его… Если бы только знать тогда, что ждет его после побега! Испанцы, итальянцы, соперничество за обладание морской картой, эти таинственные личности, которые — бог знает почему — пытались убить его, и в довершение всего невероятные открытия: Ван Эйк — наемный шпион герцога Бургундского, и Идельсбад, а по-другому Франсиску, — португальский агент! Неужели все взрослые такие сумасшедшие? Родились они такими безудержными в своих темных делах — убийцами, разрушителями — или время их сильно изменило? Ван Эйк, возможно, и был шпионом, но он никогда не лишил бы жизни человека.
Перед Яном неожиданно возник образ бегинки, склонившейся из окна монастыря. Он вновь увидел ее каштановые волосы, поблескивавшие на солнце. Было столько нежности в ее глазах, когда она смотрела на Яна… В каком-то безрассудном порыве ему захотелось вообразить, что она здесь, рядом с ним, возьмет его на руки и унесет очень далеко, подальше от этой приводящей в смятение суматохи.
А где Идельсбад? Ян заметил его на мгновение, бежавшего там, в Ватерхалле; это доказывало, что он пытался вырвать его из когтей похитителей. А потом? Идельсбад наверняка потерял след, когда те типы высадили Яна из лодки близ Хёке.
Через трухлявую дверь доносились голоса. На Яна нахлынули воспоминания о ледяной воде, сковывающем дыхание страхе. Несмотря на связанные руки, он попытался свернуться клубочком на соломе, но тотчас замер. Кто-то открывал дверь.
— Малыш, я принес тебе поесть.
Мужчина присел на корточки возле него, поставил рядом миску, грубо перевернул Яна на живот и развязал ему руки.
— А теперь, — сказал он, вставая, — у меня к тебе есть несколько вопросов.
Мальчик прислонился спиной к стене.
— Я не голоден.
— Тем хуже.
У мужчины было худое, изможденное лицо, лоб, цветом напоминающий пергамент. Он походил на полумертвеца.
— Догадываешься, почему ты здесь?
Ян с трудом проглотил слюну и отрицательно покачал головой.
— Твой отец спрятал очень ценную вещь. Карту, которую он похитил у Кастильского королевства. Она — наша, и мы должны ее вернуть. Скажи только, в какой части дома он хранил ее, и мы отпустим тебя.
— Ничего я не знаю. Уверяю вас. Никогда я не видел этой карты.
Он чуть не добавил: «Вы, кстати, врете. Он украл ее не у Кастилии, а у Португалии», — но смелости не хватило.
— Берегись! — пригрозил мужчина. — Нечего прикидываться. Мы продержим тебя здесь сколько нужно. И рано или поздно ты признаешься.
Ян отделался молчанием. В чем ему признаваться?
— Ты же хочешь снова увидеть свою семью? Братьев?
— Нет. Я хочу только, чтобы вы позволили мне уйти.
— Уйти? Куда?
— Уехать в Серениссиму.
Мужчина хлопнул себя по бедрам и громоподобно расхохотался:
— В Серениссиму! Нет, вы только послушайте этого сорванца! — Вновь став серьезным, он заявил: — Хватит шутить. Ты хочешь вернуться домой или нет?
— У меня нет семьи, — произнес Ян.
— Никого?
— Никого, кроме…
— Кто же это?
Ян пошел на попятную:
— Нет. Никого.
Если мужчина и удивился, то ничем не выдал себя. Он впился взглядом в Яна, силясь прочитать его мысли, потом медленно стал мерить шагами комнату.
— Очень печально, — сказал он сочувственно. — Не годится быть одному на этом свете и не иметь никого, в ком можно найти убежище. Прискорбно. Но мне кажется, это твоя вина.
— Моя вина?
— Конечно. Если судить по твоей заносчивости, ты, должно быть, совершил столько дурных поступков, что уже никому не нужен. Если тебя не любят, значит, ты это за служил.
Задетый за живое, Ян возмутился:
— Неправда! Я не совершал дурных поступков, и меня любит Кателина. Она любит меня, я в этом уверен!
Мужчина остановился и спросил:
— Кателина?
— Моя кормилица!
— Это та толстушка, которая дрожала, как осенний лист, когда мы вошли в дом? Тебе не хочется, чтобы с ней случилось что-нибудь плохое, не так ли?
Ян сильно вздрогнул:
— Почему с ней должно случиться плохое?
— О, по тысяче причин… — равнодушно произнес муж чина. — Ну, к примеру, если ты будешь упрямиться и не скажешь нам, где находится карта…
Ян похолодел. Вот он и попался в ловушку! Он открыл рот, чтобы выкрикнуть слова возмущения, но ни звука не вылетело из него. Тошнота подступила к горлу. Словно в густом тумане Ян слышал глухое поскрипывание соломы под ногами мужчины и его приглушенный голос, говоривший:
