— А сквер-то веселей стал, а, Дусь?
— Веселей, Анатолий Семенович. Красивше. Сплошные запреты были: не влезать, не сорить, не валяться, не целоваться… Он и меня в бабкину юбку нарядил. Понимаешь чертов, извини-подвинься! Видите, какая я в ней уродина?
Ручьев отшагнул с аллеи в кусты, поглядел и опроверг:
— Таких никакая одежда не может испортить. Красавица!
— Что вы, Анатолий Семенович, в мини я красивше. Можно, я завтра на службу в мини приду?
— Не только можно — нужно! Всеми силами и средствами вышибем затхлый дух башмаковшины, выметем все бюрократическое, все казенное! Такой наш лозунг на ближайшее время.
— Ой, Анатолий Семенович, как я вас… понимаю! Не зря вас так любят, так любят…
— Ладно. Отнеси этот «агитационный» хлам в мусорный ящик, и на сегодня все. До свиданья. Жена, поди, заждалась, пойду.
И ушел боковой дорожкой, даже не заметив, что Дуся» погрустнела. Не зря говорят о его неколебимой моральной устойчивости.
Но далеко уйти Ручьев не успел, его караулила Вера, жена Андрея Куржака.
— Толя, Анатолий Семенович, дорогой! Я безумно рада, что тебя выбрали, выручай, родной. Андрюшка никого и ничего не слушает, сложил чемодан, баран упрямый, и ушел в Дом приезжих. Из своего родноого до-ома!.. — Она взвыла и, испугавшись собственного голоса, закусила мятый угол косынки. — Две ночи там ночует, негодник, не приду, говорит, давай разво-од…
Ручьев обнял ее задрожавшие плечи, усадил на скамью под березой, погладил рыжую поникшую голову.
— Успокойся, Верунь, расскажи по порядку.
Давясь слезами, она рассказала, что причиной частых ссор и ухода Андрея стало подчиненное, как он говорит, положение в семье и на работе. А все потому, что сосисочное отделение Андрея два года отстает от сарделечного, которым руководит она, и вот ее фотка на Доске почета, ее выбрали депутатом сельсовета, про нее писали в районной газете Кирилл Мухин и Лев Комаровский, она зарабатывает в полтора раза больше Андрея, получает премии и представлена к медали, а у него всего лишь звание мужа своей передовой жены. А он ведь ого какой самолюбивый, он мужик настоящий, мастер прекрасный, куда мне До него, в ученицы ему не гожусь, в подсобницы, и вот…
— Почему же отстает твой прекрасный мастер?
— Из-за Башмакова. Тому сказали, создай женщину «маяка», он и сделал. Весь комбинат в передовые не вытянешь, а одно отделение можно. Для прикрытия. Выделил мне лучших рабочих, лучшие механизмы, план поменьше — и «маяк» готов. На собраниях за комбинат выступаю, на разных совещаниях: «Хотя наш комбинат пока не передовой, но сарделечное отделение колбасного цеха выполнило план на сто двенадцать процентов…» Сперва не понимала, что к чему, думала, так и надо: вот, мол, одно отделение выведут вперед, за ним другое, третье, весь цех, а уж за нашим цехом подтянутся остальные, и комбинат станет передовым. Вот как я думала, а того не понимала, что Башмакову-то надо…
— Не верь, Семеныч, все она понимала, отличиться захотелось, «маяком» стать! — Из-за кустов вышел Андрей Куржак, еще в рабочем комбинезоне, в беретке, но заметно выпивший. — Иждивенцем меня сделала, негодяйка!
Вера вскочила:
— Следишь, подслушиваешь? Как только не совестно! А еще меня обвинял…
— Что, скажешь, неправда? А кто мне кричал «кишка тонка», не ты, любящая женушка?!
— Ну и что. Я же сардельки делаю, а ты сосиски. Скажи, Анатолий Семенович? Они же тоньше, сосиски.
Ручьев с улыбкой наблюдал за ними, как за драчливыми воробьями, и не выдержал, откинулся на спинку скамьи, залился-захлебнулся мальчишеским смехом. Отсмеявшись, встал, обнял их, озадаченных, — чего ржет? — за плечи:
— Не ссорьтесь. Вы же замечательные мастера, любите друг друга, а Бащмакова теперь нет, все будет о'кэй. Ты, Андрюша, заскочи утром ко мне, помозгуем о твоих сосисках.
— Да я уж прикинул кое-что, Сеню Хромкина в наладчики пригласил, завтра обещает зайти. После обеда.
— И прекрасно. Давно надо бы так, а то расходиться с женой вздумал, к рюмке потянулся…
— Да Башмаков дорогу загородил, Семеныч.
— Ну, ни пуха вам ни пера!
И убежал, даже не заметив, что осчастливил их своей легкостью и сердечным вниманием. Но убежал лишь до следующей скамьи, где его поджидала полная начальственная Смолькова.
— Поздравляю вас, Анатолий Семенович, несказанно рада! — вскочила она, заступая ему дорогу. — Вся Хмелевка буквально ликует от вашего назначения. Мы же знаем вашу энергию, ваш демократизм. К Башмакову я с января хожу за разрешением собрать металлолом, и вот уже конец полугодия, начались каникулы… Но я еще успею созвать восьмиклассников, если позволите, если есть бросовые железки…
— Есть, есть, как не быть. Весь комбинатский двор захламлен, не поймешь, где что лежит.
— Можно, завтра с утра?
— А чего тянуть — пожалуйста.
— Ну спасибо. Я уж думала, не выполним, к выговору готовилась. Спасибо великое!..
Наконец оторвался, побежал дальше, но на выходе путь преградил важный банковский управляющий Рогов-Запыряев:
— Уважаемый товарищ Ручьев! Я искренно поздравляю вас с назначением на серьезный пост и желаю значительных служебных успехов лично вам и вверенному вам комбинату. Конкретно говоря, я желаю выполнения установленных планов производства…
Ручьев засмеялся и похлопал этого зануду по плечу:
— Эх, Бодаев-Запыряев, развеселый человек, ты-то откуда взялся? Я думал, кроме Башмакова, таких удальцов больше нет, а Хмелевка, оказывается, богата талантами.
— Лично я, товарищ Ручьев, не поклонник юмора и, как руководитель солидного учреждения, не считаю это недостатком. Для серьезных дел нужны серьезные люди, запомните. Вы еще молодой руководитель, и вы убедитесь сами в справедливости серьеза в нашей деятельности.
— Ладно, спасибо за наставление. Чего надо?
— Видите ли какое дело. В творческом содружестве с местным изобретателем товарищем Буреломовым, которого легкомысленно зовут Сеней Хромкиным, я создал сторожевую машину для своего отделения Госбанка. В настоящее время означенная машина находится уже на стадии учрежденческих испытаний. В ходе упомянутых испытаний выявилась необходимость снабдить наказующий рычаг резиновой оболочкой, имеющей свойства амортизатора. Чтобы не наносил смертельных травм преступнику, а только оглушал. Мы обертывали этот рычаг тряпкой, но такое обертывание не очень эффективно.
Такого занудства на свете не было. Как только терпят его сотрудники — каторга видеть и слышать его ежедневно.
— Шланг нужен? Какого сечения?
Рогов-Запыряев пораженно увел брови под соломенную шляпу:
— Откуда вы узнали, что нужен шланг? — Товарищ Буреломов сообщил?
— Никто не сообщил, пустяковое же дело. Сколько вам того шланга, полметра? Пришлите утром кого-нибудь.
— Пустяковое дело?… Кого-нибудь?… Надо же оформить заявку, выписать требование, расписаться в получении ответственному лицу…
— Салют, дядя!
Ручьев махнул рукой и, не оглядываясь на его недоуменные бормотанья, заторопился домой. Людка с матерью ждут не дождутся с ужином, по радио концерт мастеров искусств, а тут суетишься в непролазной глупости, навороченной башмаковыми. Как они умудряются держаться в наше время, эти дуболомы, за, счет чего? А они держатся, выпускают резиновую колбасу, имеют своих «маяков», говорят, понимаешь, речи и, извини-подвинься, в творческом содружестве изобретают сторожевые машины. А какое там содружество — Рогов-Запыряев заказал, а Сеня сделал. Он что хошь сделает, лишь бы изобретать. Самоучка, наивен как ребенок, но прирожденный и неутомимый изобретатель. Веткин говорит, что талантлив, конструкторские мозги, но, к несчастью, ни достаточного общего, ни технического образования. Если он поможет Куржаку с переналадкой оборудования, сарделечное отделение выправится.
Уже у дома его остановила счетовод Нина Башмакова. Ладненькая, в белом воздушном платьице, золотоголовая, как майский одуванчик. Будто не от Башмакова родилась.
— Я только на одну минуточку, Анатолий Семенович. Извините за нескромность, пожалуйста, но скажите откровенно: а теперь, когда вы стали директором комбината, можем мы с Сережей Чайкиным вступить в законный брак?
— Раньше не могли, что ли?
— Ага. Отец говорил, получится семейственность: у директора зятем бухгалтер-экономист, а дочь — счетовод.
— Ну теперь такого греха не будет. Женитесь, с радостью погуляю на вашей свадьбе.
— Ой, спасибо-то вам какое, Анатолий Семенович! Тогда мы в воскресенье распишемся, ладно? Мы ведь давно уж заявленье тайком от отца подали, я увольняться собралась. — Спасибо-то вам какое, век не забудем!
И легкая, как козочка, весело застучала узкими модными копытцами-гвоздиками по мосткам деревянного тротуара — торопилась сообщить радостную весть своему суженому.
