Все это очень существенно для работы семейного терапевта, но не достаточно. Если мы можем предложить только такой вид заботы, терапевтические взаимоотношения будут очень ограничены. Как и в любых других видах социальных отношений, близость может расти и развиваться только как результат настоящего взаимообмена и реальной борьбы.
Для того, чтобы быть по-настоящему заботливыми, вы должны развивать в себе способность к противостоянию. Вы должны быть готовы бросить людям вызов, чтобы обратить их лицом к проблемам, существование которых они, как правило, предпочитают не замечать.
Когда я подталкиваю всю семью или кого-то из ее членов занять позицию в терапевтической системе, я убеждаю их в том, что забочусь о них. Я даю им понять, что знание, которым я располагаю, не позволяет мне обращаться с ними как с несамодостаточными индивидами.
Конечно, голая конфронтация, без заботы, редко является сколько-нибудь ценной. Садизм же, скрывающийся за личиной самодовольного профессионализма, по сути дела является грязным обманом.
Настоящая забота требует определенного сочетания опеки и противостояния, интеграции любви и ненависти как взаимосвязанных явлений. По своей природе они скорее взаимодополняющие, чем антагонистичные. С возрастанием вашей способности к любви возрастает и способность ненавидеть. Ваша заботливость позволяет вам противостоять людям и одновременно быть им полезными, не проявляя насилия. Противостояние же без заботы – просто садизм.
Другой аспект заботливости связан с широтой спектра эмоций, которые вы испытываете по отношению к вашим клиентам. Богатство и разнообразие нашего эмоционального мира обычно увеличивается с течением времени, проведенного вместе. И здесь может проявиться весь спектр эмоций – от любви до ненависти. Клиенты не оставляют без внимания чувства терапевта по отношению к ним и соответственно реагируют на них.
Еще одним существенным компонентом заботливости является необходимость проявлять уважение к возможностям и способностям наших клиентов, что частично связано с осознанием наших собственных ограничений. Хотя семьи могут обращаться к нам в разгар кризиса, их ни в коей мере нельзя считать беспомощными. Благодаря взаимозависимости членов семьи у них имеются громадные ресурсы, которые могут быть использованы. Выражение "один поцелуй матери стоит тысячи поцелуев терапевта", несомненно, верно. У семьи есть потенциал помощи друг другу и поддержки взаимного роста. Наш потенциал по сравнению с ними намного слабее.
Как ни странно, самым сильным источником нашего влияния является способность быть искренними. Они учатся быть настоящими по отношению к нам в той мере, в которой мы искренни с ними. Отчасти это означает, что никогда не следует предавать самих себя. Если вы с уверенностью можете утверждать, что являетесь действительным центром вашего бытия, они становятся центром своего собственного бытия. Разделять с ними иллюзию, что вы представляете собой как раз то самое божество, в котором они нуждаются, бесполезно как для них, так и для вас. Негодование и разочарование, возникающие во время встречи и после нее, как раз связаны с данной позицией. Часто я говорю семьям: "Послушайте, я здесь нахожусь вовсе даже не ради вас. Я здесь для себя и собственного опыта". Я хочу, чтобы они осознали свою собственную силу и ответственность.
Когда мы вновь встретились с семьей, в центре обсуждения оказались вопросы о моей заботе и их ресурсах.
Третий день работы был ознаменован появлением Гейл и Майка – брата и сестры, которых не было на предыдущих сессиях. Когда наконец-то собралась вся семья, воздух опять наполнился мрачными предчувствиями и ощущением неопределенности. В какой-то мере это естественное следствие того, что среди нас появились новые лица. В известном смысле Майк и Гейл вклинились в уже установившуюся систему взаимоотношений. Их статус полноправных членов семьи не подвергался сомнению, но их позиция в терапевтическом взаимодействии была неясной.
К: Я не знаю, как мне ввести тебя во все это, Майк. Они рассказали тебе о сути дела?
Майк: Не совсем. Но вы можете просто продолжать, не обращая на меня внимания.
К: Но если я так поступлю, тебе придется непросто. У меня такое чувство, что все члены семьи равным образом безумны. Мы пытались выявить безумие у каждого без исключения. Мне известно, что тебе нравятся моторы и что ты настолько безумен, что собираешься принять дела на ферме от старика. Это, конечно же, безумие, так как он всегда будет смотреть из-за твоей спины на то, что ты делаешь с "его" фермой. Итак, может быть, ты поделишься некоторыми сторонами своего безумия?
Майк: Что вы хотели бы, чтобы я здесь показал?
К: Ну, не знаю – например, до какой степени ты можешь в принципе обезуметь… или насколько безумным ты был когда-то. Как если бы ты считал себя хозяином своей собственной жизни вместо того, чтобы разрешить семье управлять ею.
Майк: Не знаю, я во все это не вмешивался.
К: Что ты будешь делать, когда старик переедет в новый дом и перестанет тайно наблюдать за тобой? Женишься? Или же заставишь работать свою сестру?
Майк: Не знаю, может быть, предложу другим людям переехать туда. Знакомым ребятам.
К: А это действительно идея! Ты можешь положить начало мужской общине. Но для этого тебе надо будет обзавестись хорошим поваром.
Майк: Да, кем-то, кто действительно смог бы помочь.
К: Ты можешь дать объявление о поваре в один из журналов для гомосексуалистов.
Майк: Это меня не интересует. Я бы позвал друзей.
Ввести нового участника в уже установившуюся группу всегда непросто. Не удивительно, что Майк осторожничает и не желает слишком обнажать свой внутренний мир. Но не только из-за неудобства сложившейся ситуации – таков его собственный стиль, и прежде чем рисковать, он должен адаптироваться к условиям. Это может отражать его ощущение, что является безопасным в семье.
Между тем наступил последний день нашей работы, поэтому времени для неторопливого вступления и раскачки нет. Однако, как и любому другому члену семьи, Майку нужно, чтобы его ввели в курс дела. Когда он ушел от моего прямого приглашения к самопредъявлению, я возвратился к той формулировке, которая была выработана семьей раньше – по поводу сексуальности. Когда я спросил его о женитьбе и он ответил мне, что с большим удовольствием пригласил бы друзей жить с ним – моя реакция была автоматической. Реплика по поводу журнала для гомосексуалистов являлась отраженной, не спланированной заранее.
Приложив такие усилия и убедившись в том, что Майк худо-бедно включился в ситуацию, я обратился к Гейл. Я знал, что в семье она играла роль профессионального козла отпущения, и, несмотря на то, что эта роль безоговорочно принималась всеми членами семьи, я начал с того, что бросил вызов данному статус- кво.
К: Знаешь, Гейл, одна из ситуаций, которую мы обсуждали, состояла в том, как много в Маме от простушки. Очевидно, что для всех членов семьи она является как бы дурочкой. Слушая ее, я заинтересовался, пыталась ли ты играть ту же роль в семье вместо нее.
Гейл (Г): Не знаю, подхожу ли я для роли дурочки. Я просто хочу быть сама собой… не обязательно такой, как моя мама.
К: У нее не было возможности быть самой собой, поэтому тебе не стоит повторять ее путь!
Г: Не думаю, что в этом отношении я похожа на нее. Я – это я. Хочу быть собой.
К: Считаешь ли ты, что у тебя есть какой-то шанс добиться этого?
Г: Надеюсь.
К: Это не ответ! Ты лукавишь со мной. Скажи прямо, существует ли какая-нибудь предпосылка к тому, чтобы именно так и было?
Г: Мне бы очень этого хотелось.
К: И опять это не ответ! Удастся ли это тебе на самом деле?
К: Ты думаешь, что тебе это удастся? Но это потребует очень много усилий и мужества с твоей стороны.
Здесь Гейл ведет себя очень уклончиво и неопределенно. Я же склоняю ее к тому, чтобы она давала точные ответы и в тоже время отказываю ей в праве быть “никем”, она должна двигаться в направлении большей личностности. Кроме того, все что говорится, нацелено также и на Маму.
К: С кем тебе придется бороться?
Г: Не знаю… По правде говоря, я вовсе не должна с кем-то бороться. Мне необходимо прежде всего справиться с собой. Я должна научиться делать все самостоятельно.
К: Ты знаешь, я этому не верю. Тебе придется научиться бороться с ними, если ты собираешься все-таки быть личностью, вместо того чтобы оставаться в роли семейного Иисуса Христа.
