— А у тебя что? — она указала взглядом на шприц.
Эвглена ответила коротко:
— Дитилин.
— Опа! — восхитилась Елена. — Если попадет в кровь — паралич дыхательного центра.
— Я попаду в мышцу.
Из-под кровати вдруг выполз Саврасов.
— Рискуешь жизнью дочери? — сказал он. — Очень мило с твоей стороны.
Роскошный все-таки у него был голос. Бархатный баритон, мечта профессионального соблазнителя.
Эвглена Теодоровна взвилась от неожиданности.
— Это ты рискуешь!!! — издала она вопль. — Уберись, тварь!!!
— Я тебя тоже очень люблю, моя маленькая, — Саврасов подмигнул Елене.
— А ты — брось шприцы!!! — продолжала кричать Эвглена Теодоровна.
— Брошу. Только прицелюсь получше.
— Не доводи до греха!!!
— Пустить чадо на аккорд, какой же тут грех? — выцедила Елена. — Я тебя породил, я тебя и убью. Тарас Бульба в юбке.
— Ты больна!!! Больна!!!
— Спасибо тебе, мама. За унижения. За то, что лишала меня друзей. Позволяла слуге смеяться надо мной… Как же ты меня достала!
Ярость ослепила хозяйку дома. Отринув осторожность, она рванулась вперед — к этой идиотке, к этой юной стерве, забывшей, кто здесь кто… нет, не успела! Елена, перехватив шприц, метнула его, как дротик. Попала неудачно, плашмя, но — в лицо. Эвглена Теодоровна словно на стену наткнулась. Рефлекторно закрылась руками. Пригнулась, пытаясь уклониться…
Тут-то ее и поймал Саврасов. Схватил любимую супругу за кулак с зажатым в нем шприцем и дернул к полу. Она упала на четвереньки. Елена, не теряя ни мгновения, подбежала и всадила иглу в подставленную ягодицу, — сквозь халат.
Всё. Конец безобразной сцены.
— Шпага сломана, мушкетер, — сказал Саврасов. Его била дрожь…
Нога у Эвглены отнялась моментально. Боль была такая, что терпеть невозможно; она и не терпела — кричала, елозя по линолеуму. Силилась подняться, с ужасом ощущая, как теряет вторую ногу, теряет туловище. Все тело стремительно уплывало в боль. Сознание туманилось.
Дочь аккуратно вынула из руки матери шприц.
— Что ж ты натворила… зверенок…
Стоны превращались в тихий вой. Голос угасал.
— Три-четыре минуты, и абзац, — сказала Елена с гордостью. — Проваляется в отключке часов шесть, не меньше.
— Чем ты ее? — спросил Саврасов.
— Это называется «фармакологическое связывание». Его используют в психиатрических больницах, чтобы лишней дозы психотропов не давать. Сильное миорелаксирующее действие. Ну, то есть, расслабляющее.
— Прочитала где-то?
— Нет, Борька объяснил. Под горячий шоколад с круассанами. (Елена пнула мать ногой. ) Это, оказывается, круто.
— А дитилин — что такое?
— Курареподобное вещество. Если в мышцу — тут же судорога, потом расслабление и полное обездвиживание. Человек в сознании, а двигаться не может.
— Яд?
— Ну.
— Значит, она тебя отравить хотела?
Елена не ответила. Она задумчиво разглядывала неподвижное тело под своими ногами.
54.
Гувернер находился в своей комнате: покинуть особняк ему сегодня не позволили. Когда Елена вошла, он играл на компьютере во что-то кровавое, орущее, отвратительно-яркое.
— Хочешь подняться на второй этаж? — спросила Елена.
В глазах его мелькнул страх. Маленькие искорки.
— Зачем?
— Нужна помощь.
— Какая?
— Как врача.
— А где Эва Теодоровна?
— Наверху тебя ждет.
Он поставил игру на паузу. Елена, усмехнувшись, выключила компьютер вовсе.
— Я что, не вернусь сюда? — спросил Борис Борисович, сделав вид, что пошутил.
— Ты дурак? — ответила она грубо. — Там серьезное дело, а других врачей в доме нет.
— Это по поводу Сергея?
— По поводу него тоже.
— Дала бы хоть записаться. Я почти до конца уровня дошел.
— Играть в рабочее время стыдно. Пошли, стрелок…
…Первое, что увидел гость, войдя в студию, — лежавшую на полу хозяйку дома.
Затем он увидел все остальное: Саврасова, безрукого музыканта, Сергея Лю… но главное все-таки — Саврасова.
— Ничего себе! — сказал он обалдело.
Уродец широко улыбнулся ему со своей кровати.
— А что с Эвой Теодоровной? — спросил Борис Борисович.
Елена показала шприц:
— Мама была перевозбуждена. Пришлось успокоить.
— Ничего себе… — повторил он. — Подожди… Она жива?
— Обижаешь. Живее всех живых.
— Так ты хочешь, чтобы я привел ее в чувство?
— Наоборот. Для начала помоги мне ее перетащить. Ты — за плечи, я — за ноги.
— Подожди… В каком смысле — наоборот?
— Давай, давай, не боись! — сказала Елена, наклонилась и взяла мать за лодыжки. — Раз, два, взяли.
Секунду-другую он колебался.
— Куда несем?
— Вон туда. Первая комната налево.
Он решился.
Миниатюрная Эвглена Теодоровна была вполне транспортабельна. Елена, разумеется, справилась бы и одна. Борька ей понадобился совсем, совсем для иного, однако вводить аспиранта в дело требовалось постепенно, щадя его тонкую психику.
Тело доставили в операционную, сгрузили на стол. Борис Борисович озирался. Глаза его разгорались.
— Ты уже все понял? — спросила его Елена.
— Я давно понял.
— Что?
— Твоя мать входит в структуры, которые занимаются нелегальной трансплантологией. Она поставляет товар на рынок. Я прав?
— Сообразительный, — похвалила его Елена.
Пусть думает, что хочет, улыбнулась она мысленно. Нелегальная трансплантология? Пусть. Правды все равно не узнает. Лишь бы сбежать с перепугу не захотел… или блевать не начал…
— Органы куда, на Кавказ отправляете? — показал Борис Борисович свою проницательность. — Самолетами? По моим сведениям, в Москве гораздо опаснее оперировать, засыпаться легче.
— У тебя много вопросов.
— Да, много, — сказал он с вызовом.
Елена подошла к нему вплотную, обхватила мужчину за шею и впилась губами в его пухлый чувственный рот. Поцелуй длился и длился. Когда гувернер шумно задышал через нос, Елена отпустила его.
— Да, — шепнула она ему.
— Что — да? — прошептал он в ответ.
— На твой главный вопрос — да. Я согласна стать твоей женой.
Она расстегнула ему брюки, сунула туда руку, поймала непомерно раздувшуюся плоть и засмеялась.
— Отлично, и здесь «да»! Полцарства в придачу хочешь? Мужу полагается пятьдесят процентов семейного бизнеса. Ты примерно представляешь, сколько это — пятьдесят процентов?
— Тебе еще только пятнадцать лет, — сказал он хрипло.
— Четыре месяца подождешь с формальностями? А без формальностей — хоть сейчас.
— Она даст согласие на брак? — он кивнул на Эвглену.
— Если ты мне поможешь, она на все даст согласие.
— Отпусти, а то я штаны испачкаю.
— Не отпущу. Мое.
— Зачем тебе грязный муж в грязных штанах?
— В будуаре есть душ, туалет и богатый гардероб. Я покажу. Ах, да, ты же и без меня это знаешь… скотина. Пять ночей будешь прощение вымаливать.
— Хоть всю жизнь.
— Ты меня любишь?
— Черт возьми. Конечно, да. Нет, это слишком слабое слово.
— Поклянись.
— Клянусь нашим будущим ребенком.
— Поклянись лучше своей диссертацией.
— Клянусь диссертацией…
Елена вытащила руку из его брюк, отодвинулась и сняла со стены трубку местного телефона.
— Русланчик, — сказала она, пока Борис Борисович торопливо застегивался. — Мама просила вам передать, что мы очень заняты, у нас очень срочная работа… нет, она сейчас не может оторваться, она позже с вами поговорит… да, работа долгая… просила, чтобы вы все звонки заворачивали, она потом разберется… и еще. У нас тут Борис Борисович, помогает нам. Мама подтверждает свое распоряжение насчет него. Не выпускать ни в коем случае, что бы он вам ни говорил… Да, чуть не забыла. Тут ко мне должны прийти два молодых человека, вы их не обижайте. Конечно, мама в курсе. Она вам потом сама все скажет и прикажет…
Разговор закончился.
— Вот так, Борька, — улыбнулась Елена гостю. — Руслан в курсе наших дел, мать его взяла в долю. Назад пути нет, что бы ты сейчас ни решил.
— А что решать-то?
Азарт и алчность вытеснили страх.
— На чьей ты стороне во время дворцового переворота.
— Так это дворцовый переворот?
— Как видишь.
Борис Борисович глубоко вдохнул и шумно выдохнул.
— Что надо делать? — спросил он.
Словно в холодную воду нырнул.
55.
Инструменты лежали в сухожаром шкафу — еще с ночи. Как в термостате. Елена перед сном выключила обработку, но биксы не вынула. И вот теперь ими занимался Борис Борисович: вынимал, осматривал, раскладывал… Гувернер выполнял функции ассистента; впрочем, ни на что другое он пока не годился, нервничал слишком. А Елена сегодня была главной в операционной. Впервые в карьере.
