Адвокат, когда выдавал доверенность, выписанную на имя Акиямы, на распоряжение имуществом, улыбаясь, обратился к Митико со следующими словами:
— Полагаю, что вы начинаете эту процедуру, основываясь на уверенности, что супруг не будет самовольно пользоваться предоставленным ему этим документом правом. Обладая свидетельством о праве наследования и настоящей доверенностью, он сможет продать дом.
— Будет ли действительна эта доверенность в случае, если умрет жена? — спросил Акияма.
— Нет. Но в то же время вы станете законным наследником указанного в ней имущества.
Когда Акияма сказал: «Если умрет жена», Митико поразилась. В комментариях к Гражданскому кодексу она уточнила, что две трети наследства могут перейти к лицу, которое она выберет, ей надо только указать, кто это будет.
Это из-за слов адвоката Акияма заплатил из своего кармана налог, а уходя из дома, забрал и доверенность, и свидетельство о праве наследования и теперь имел право распоряжаться домом. Вдруг Митико пришла в голову неожиданная мысль: чтобы предотвратить продажу дома, она должна умереть. Притом умереть до того, как Акияма продаст дом.
Дела по недвижимости не могут быть так легко улажены, но ни Акияма, ни Митико не знали этого. Они не знали правды жизни.
«Сейчас умереть? А смогу ли я умереть?» Дом окружали, становились то дальше, то ближе звуки дождя. После проведенной в тягостных раздумьях ночи под эти звуки, когда позднее ноябрьское солнце наконец-то осветило стекла коридора, Митико все-таки решила написать завещание. Содержание его было простым. Кроме доли, отходившей по закону Акияме, она завещала половину оставшейся доли Цутому, а вторую — Оно. «Вот умру я, а земли отойдут Оно, и с залогом все обойдется, так что Акияма не сможет ни в чем обвинить Оно» — так думала Митико, решив лишить себя жизни.
Боясь, что завещание может попасть в руки Акиямы, который, конечно же, уничтожит его, Митико зашагала по дороге, омытой дождем, к дому Оно, чтобы оставить бумагу у него на хранение.
Оно, запаздывая на службу, ждал телеграмму из Осаки. Сейчас Митико было понятно, что Томико не поехала в Осаку, но она решила не говорить Оно о своей догадке. Если она покончит с собой, вряд ли Акияма будет жить с Томико, опасаясь мнения окружающих. Если это так, когда-нибудь и Томико вернется домой. Митико подталкивала себя к смерти: «Если я решусь умереть, в «Хакэ» все мирно уладится».
Зайдя к Оно, Митико застала истерику Юкико. Со слезами на глазах она повторяла: «Пока мама не придет, не пойду в школу!» Лишь после того, как девочку удалось выпроводить обманом, пообещав: «Пока тебя не будет, мама вернется!», Митико положила на стол перед Оно завещание.
— И раньше хотела попросить тебя хранить его у себя, открой его, если я умру.
— Что это ты, ни с того ни с сего? Не лучше ли передать завещание Акияме?
— Такие бумаги лучше хранить у кого-нибудь стороннего.
— Вот как? Но все-таки странно…
Вид Митико, не спавшей всю ночь, испугал Оно.
— Что-нибудь случилось? Ты плохо выглядишь…
— Это ты плохо выглядишь… Все беспокоишься из-за Томико.
— Да, женщина, с которой ничего не поделаешь. Видно, Осака ее разбаловала.
— Это ты ее разбаловал!
— Да, наверное, это так. Возможно, и ты слишком носилась со своим Акиямой!
— Ах, да не носилась я с ним! Он всегда был себе на уме!
— Да ведь и Томико такая же, себе на уме. Вот Юкико жалко…
— И вправду…
Митико, у которой не было своих детей, любила племянницу. Она подумала: «Раз Акияма останется с Томико, то мне лучше, как на это намекает Оно, переехать к нему в дом, и все уляжется, успокоится, наверное». Она тут же отвергла такую идею. Было невозможно представить существование двух отверженных супругов под одной крышей.
— Скажи, а ты не забыл, что собирался устроить будущее Цутому?
— А-а, ты про то, чтобы взять его в нашу фирму после того, как он закончит университет? Я сейчас занимаю не слишком высокий пост, поэтому не в силах оказать ему большую помощь, но посодействовать насчет его приема в какую-нибудь фирму смогу. Впрочем, не похоже, чтобы Цутому рвался работать, не находишь?
— Все равно, надо подыскать ему приличное место.
— По нынешним временам приличных мест непросто найти. А на зарплату довольно трудно прожить.
— Но ведь у тебя все наладилось!
— Что наладилось-то? А сейчас с нами что? — усмехнулся Оно.
Он подумал о том, как странно совпали хлопоты Митико о Цутому и ее просьба сохранить завещание. Однако чуть позже Оно услышал, как Митико расспрашивала старушку, помогавшую по хозяйству, насчет продуктов, отпускаемых по карточкам, и успокоился. Когда она собралась уходить, Оно опять удивился тому, как пристально и печально смотрела на него Митико. Но он уверил себя, что, раз она думает о карточках, вряд ли до завтра что-то изменится. Он все равно был занят поисками Томико.
Телеграммы из Осаки все еще не было. Если Томико поехала туда, то наверняка была уже на месте и телеграмма вот-вот должна была прийти. Он попробовал прокрутить в голове текст своего сообщения и подумал, что, если Томико там нет, беспечная свояченица могла и не ответить на его телеграмму. Он пошел на почту и послал еще одну телеграмму: «Томико приехала или нет? Жду ответа».
Покинув дом Оно, Митико торопливо направилась через Ногаву к кладбищу Тама, туда, где покоились ее родители и братья. Митико еще неясно представляла себе, готова ли она покончить с собой или нет. Не так-то легко решиться на подобный поступок. Многие люди, задумавшие покончить с собой, в конце концов осуществляют задуманное, но большей частью все зависит от случая.
Деревья на кладбище в Тама стояли в полном алом облачении. На равнине Мусасино, расположенной на высоте пятьдесят метров над уровнем моря, первый иней выпадал в начальной декаде ноября. А потом, словно получив знак свыше, разом начинали краснеть алые клены момидзи,[53] дзельква, японский сумах, инусидэ.
В середине двадцатых годов токийские власти задумали перепродать дешевые сосновые леса в этой местности разросшемуся кладбищу. Они решили, что это как раз то, что нужно здесь, — яркий внешний вид этого кладбища, украшенного расходящимися тропками, с живой изгородью, и выгодно отличавшегося от кладбищ в Янака и Аояма. Останки многих знаменитостей заняли большие участки, выходившие на главные дорожки. Им самим понравились бы возведенные над их костями каменные сооружения и памятники в европейском стиле.
— Дураки! Думают, что можно оставить имя в камне и металле! — посмеивался старик Миядзи.
Из финансовых расчетов он для себя и жены купил на этом кладбище местечко, рядом с одной из тропинок. Надгробие было скромным, Миядзи лишь обсадил участок деревьями. Японская айва, камелия, индийская сирень, душистая маслина, гингко, доданда цвели и опадали над могилами круглый год. Деревья шумели на узком пространстве, нависая пышной листвой над соседними кладбищенскими участками.
Алые клены, высаженные проектировщиками кладбища без разбора, хорошо принялись и наполняли окрестности пурпуром. Доданда, окаймлявшая могилу Миядзи, топила в прозрачном воздухе осени красные пятна листьев, похожие на цветы. Вид умирающей природы наполнил радостью сердце Ми-тико.
Перед могильным камнем, на котором было выгравировано «Могила семьи Миядзи», Митико присела. Если поднять булыжники перед надгробием, то снизу можно увидеть пещеру, а впереди — полку, на которую можно поставить урну с прахом.
Когда помещали урну с костями матери, старик Миядзи вошел внутрь со словами:
— А-а, как хорошо! И я хочу побыстрее сюда!
«Что же лучше — соединиться здесь с отцом, матерью и братьями или жить этой нынешней жизнью?»
Думая об этом, Митико вспомнила, что когда она провожала Юкико в школу, то в голове у нее промелькнула мысль, а не стоит ли попробовать жить с Оно в одном доме. Митико не любила Оно, но и не ненавидела, ее прельщала, возможно, лишь идея заменить Юкико мать. Любому человеку свойственно стремление жить до последнего.
— Отец, что же делать?
Могильный камень, конечно, не отвечал, но ей вспомнилось, как отец, потомок самураев, гордился своим стоическим отношением к смерти.
— В моем детстве японцы часто вспарывали себе животы. Христианство запрещало самоубийство, потому что, если раб покончит с собой, господин будет в убытке, ведь так? В конфуцианстве нет таких идей, притянутых за уши. Ты умираешь, когда в этом есть смысл. Вот это поведение, достойное благородного человека. Ритуальное самоубийство у нас в стране стало естественным результатом распространения конфуцианских идей.
Прошептав «поведение», Митико подумала: «А, вот как! — и тут же поправила себя: — Нельзя держаться за привязанность к Оно и Юкико. Я должна преградить Акияме путь к самовольному распоряжению домом».
