— Только через мой труп. — Мэри была непреклонна, как ванька-встанька. — Не забывайте — этот режим в общих интересах.
— Давайте заключим компромисс, — встрял Кух. — Послушаем альбом внизу, но…
Пауза.
— Но только после того, как купим вина и спрыснем нашу запись. По трезвой он может и не пойти.
— Это почему же? — Бух завершил манипуляции с переходником. “Олимп” мягко зажужжал.
— Нет, конечно, альбом и по трезвой пойдет, но с винишком-то будет повеселее слушать. Давайте сделаем себе праздник! Кто со мной пойдет?
И главное — у кого есть деньги?
Согласились. Загоношились. Денег особо ни у кого не было. Так, мелочь, мятые рубли… Но недаром Розанов говорил, что ничего так красиво не лежит на молодости, как бедность. Собрали семь рублей с копейками, на три красного. Кух с Нюхом оделись:
— Но, чур, без нас не слушать, — и с музыкой медной мелочи побежали в первый гастроном на Покровку.
Вяленый замазал синяк под правым глазом присыпкой
Вяленый замазал синяк под правым глазом присыпкой, только что купленной в аптеке. Второй хмырь ему помогал — держал зеркало.
— Охренеть, почему Саид не сказал, что этот вольтанутый аж под два метра ростом. Пауль, бллллль! Чуть буркалы мне не выбил. Надо было самострел в цеху замандячить.
— Сука, такого на простой каркалэс не наденешь! А мы только пару фомок с собой взяли… Арматура хренова…
— Хрен ли это за арматура, соплей перешибешь. Вот в шестидесятые делали — сила! Враз позвоночник ломала. А это спички, а не арматура.
У тебя спички-то есть?
Второй хмырь вынул из подвалов вонючих брюк коробок спичек. Погремел содержимым:
— На месте…
Они уже подходили к Славянке.
— Посмотри, хата еще больше покривела или мне это только кажется?
Второй вперил зенки на дом Мэри и молвил:
— Нет, какая была, такая и есть. А кривизна только тяги добавит… — Хмырь захихикал.
— Бензинчика бы?
— Ага, и бензодрильчика…
— Без проблем… — Вяленый заметил старенькую “победу” на дороге. Никто за ней не присматривал. — Ты пиво допил?
Второй хмырь полез в симметричный карман, и рука вынесла на свежий воздух недопитый пузырь пива.
— Мне оставь глоток. — Вяленый сплюнул.
За секунду пивчанского не стало.
— А трубка? Захватил?
Второй хмырь в который уже раз занырнул в карманы, и одна из рук вытащила резиновую трубку медицинских целей.
— Пойдет?
Вяленый покрутил трубку, понюхал ее:
— Вот сам и соси…
Второй хмырь не обиделся. Открыл крышку бензобака “победы”, засунул трубку. Попытался всосать топливо осторожно, но все равно полглотка угодило в пищевод. Он секунд сто двадцать отплевывался.
— Ох, люблю я бензинчик, макну в него мизинчик, — отплевывался и шутил. Нацедил полбутылки.
— Ты как в первый раз, — сказал Вяленый.
Они обогнули дом и перелезли через невысокий штакетник. Вяленый полил из бутылки деревянную стену. Хватило на два квадрата площади.
— Кнокай! Мало ведь нацедил.
— Сам бы и сосал, это тебе не рататуй, — осклабился Второй хмырь. Сплюнул. Чиркнул спичкой вхолостую, второй. Третья сработала как надо. Стена неярко запылала.
— Может, еще сходить отсосать? — спокойно спросил Второй хмырь.
И уже полез в карман за трубкой. Но январский ветер сделал свое дело.
— Зашкандыбали! — спохватился Вяленый и побежал.
Перелезая через штакетник, Вяленый порвал брючину. Удерживая равновесие, попал левой себе в травмированный глаз.
“Сплошная суета”, — подумал он, торопливым шагом удаляясь от дома 4б.
Скоро дым уже был виден отовсюду.
Первой запах дыма услышала хозяйка дома. Когда она выскочила проверить, что и как, кухня и лестница в подвал догорали. Перекрытия грозили обрушением. Мэри вбежала назад, как безумная:
— Горим!!! Все за водой!!!
Трое — Вихрев, Дух и Бух — схватили ведра в коридоре, стены которого тоже лизали языки пламени, и кто в чем был побежали на колонку.
Как-то Бух, прозванный так за любовь к счету, засек время, за которое на колонке наливается одно ведро. Выходило — минута сорок. Три ведра — пять минут.
Когда прибежали, огонь обнял весь дом. Мэри вытаскивала какие-то вещи. Выплеснули ведра. Капля в море. Побежали за новой водой.
Старший лейтенант Сбитняков с летучим отрядом прибыли по адресу: улица Славянская, 4б, когда пожар потушить было уже невозможно. Мэри с обгорелыми на макушке волосами стояла поодаль и орала в голос. Рядом стояли хронопы, включая тех, кто принес красненькое.
В сугробе валялся опрокинутый “Олимп”.
Еще вчера вечером старший лейтенант Скуцняков доложил генералу Итальянцеву о допросе старичка-лесовичка и о своей догадке. Брать Брюха было решено в 15.00. Суббота — удобный день. Смилдяков уповал на то, что его догадка окажется верна. Он на торопливых ногах подбежал к Мэри:
— Брюх этот ваш, он ведь прячется в подвале? Во втором подвале, в нижнем, да? — перекрикивая треск пожара, нервно допрашивал старлей.
Мэри отвернулась.
Спизжяков скомандовал своим, чтобы те вызвали пожарку.
Спирдяков скомандовал хронопам, чтобы снова бежали за водой.
Прибежал на Славянку и запыхавшийся Сухарев. Отправив на задание Спетрякова, генерал Итальянцев связался с полковником и рассказал о том, где может прятаться его дочь.
Сухарев не терял времени. Он поднял воротник пальто, завязал ушанку под подбородком. Окатил себя двумя ведрами воды и бросился в пламя. Внутри что-то грохнуло. Потом ахнуло и ухнуло.
Брюх догадался о неладном слишком поздно. Он уперся обеими руками в крышку люка, слегка поднял ее, оттуда полыхнуло обжигающим. Он отпрянул, спрятал за веками зрачки. Закашлялся.
— Бллллль, там пожар!
Он опустил крышку, отбежал к стене. Та еще была холодной. Взгляд его упал на катушку с альбомом “Сержант Пеппер, живы твои сыновья!”. Алюня заскулила по-рысьи. Говорить было бесполезно, можно было только рыдать, орать, гомонить, закатывать истерики, заламывать руки, драть на себе волосы, царапать ногтями молодую кожу, вырывать глаза, бередить острым рану. Сердце слетело с петель.
Брюх присел на корточки. Воздух еще был пригодным для дыхания. Жизнь была еще вполне ничего. Линии судьбы на ладонях еще поддавались чтению.
Сухарев впивался обугленными пальцами в крышку люка, ведущую в нижний подвал. Доски горели, и не удавалось подцепить края. Пескарь ослеп. Жабры слиплись. Плавники рассыпались. Хвост поджарился. Голоса не было.
Оказывается, огонь умеет петь во всех тональностях. Только что пел в ля миноре, а вот уже перекинулся на до мажор. А припев — с модуляцией на полтора тона вверх. В каком же тогда тоне огонь возопит в кульминации?
Пламя создавало плотную и монументальную стену органного звука. В нее вплеталось перкуссионное кружево — щелчки, потрескивания, громовые удары гонга, мрачные и безжалостные синкопы взрывающихся годовых колец. Концерт, пробирающий до мурашек.
У невольных зрителей не было других мыслей, кроме: “На сколько нас хватит? Долго ли мы еще продержимся?”
Дозморов Олег Витальевич родился в 1974 году в Свердловске. Окончил филологический факультет и аспирантуру Уральского университета и факультет журналистики МГУ по специальности “экономика и менеджмент СМИ”. Автор трех поэтических книг, выпущенных в Екатеринбурге. Публиковался во многих журналах и альманахах, стихи переведены на европейские языки. Живет и учится в городе Аберистуите (Великобритания). В “Новом мире” публикуется впервые.
* *
*
Приветствую. Уже часов с пяти-шести
ужасно тянет спать и ужинать охота.
И хочется уйти, но с этим не шути —
ты помнишь, как тебе нужна эта работа.
Одиннадцатича-совой рабочий день
ознаменован пе-рерывом, как цезурой.
