– Это сколько на доллары будет?
– А вы долларами собираетесь платить? – интерес в ее глазах заметно усилился.
– Какой сегодня курс?
– За ним теперь не уследишь. Каждый день разный. Говорят, что может упасть обратно до семи рублей.
– До семи рублей? Вряд ли. В Белом доме не все еще наварились.
Она посмотрела туда, где по-прежнему громко разорялась матерной бранью старушка.
– До чего людей довели!
– Да уж, – поддакнул я. – Если я вам дам десять долларов, вы поможете мне в одном деле?
– Ради Бога! – она даже всплеснула руками. – Конечно, помогу. Что вы хотите?
– Я хочу узнать об одном человеке… Вы были знакомы с Ильей Семеновичем? Он здесь торговал…
– Так он же умер!
– Я знаю. Меня интересуют те люди, которые теперь управляют его магазином.
Женщина на секунду нахмурилась и пристально посмотрела мне в лицо.
– Вы из ФСБ?
– Нет, – я даже рассмеялся. – С чего вы взяли?
– Теперь Сашей-Мерседесом многие интересуются.
– Кто это – Саша-Мерседес?
– Вы точно не из ФСБ?
– Могу удостоверение показать.
– Вам шуточки! А мне надо на хлеб зарабатывать. Я не могу это место потерять. И так уже на самый край загнали. Покупатели сюда почти не доходят. А кто будет моих девок кормить? Из ФСБ, наверное, не придут с денежным пособием!
– Я не работаю в ФСБ. Могу на Коране поклясться.
– Вы что, мусульманин? – она снова подозрительно уставилась мне в лицо.
– Да нет, это я просто шучу.
– Шутник… А где ваши десять долларов?
– Вот возьмите.
Она посмотрела бумажку на свет, плюнула на нее и потерла двумя пальцами.
– Краска не слазит? – сказал я.
– А, вообще, он, конечно, гад, – вздохнула она, убирая банкноту в карман своего серого плаща.
– Кто? – я немного опешил.
– Саша-Мерседес, кто еще. Вы же про него спрашиваете. Пока Илья Семенович был жив, он так себя не вел. Куда ему! На рынке-то всего без году неделя. Это теперь он совсем распоясался. Делает, что захочет. Сгоняет людей с их законного места. У меня три года был свой прилавок в самом центре рынка. А сейчас я у забора стою. Спасибо, хоть за ворота не выгнали. Там тоже из-за этих старушек теперь не протолкнешься. Продают всякую чепуху.
– Он что, боялся Ильи Семеновича?
– Илью Семеновича все боялись. Знаете, какие у него были связи! От этого на рынке все шло по правилам. Платишь за место – и стоишь, сколько хочешь. А теперь Саша заставляет по часам платить. Выходит чуть не в три раза больше. А кто не может столько заплатить, тех выгоняют к забору. Да тут еще доллар подскочил как ошпаренный. Ни за квартиру, ни за институт для старшей не успела полностью выплатить.
– Получается, этот Саша теперь занял магазин Ильи Семеновича?
– Он теперь все тут занял. И не Саша, а Саша-Мерседес.
– Странное какое-то имя. Почему его так зовут?
– А, может, возьмете еще вот этот свитерочек? – неестественно громко сказала она, сделав дурацкое лицо. – За полцены уступлю. Нигде больше такой не найдете.
– Свитерочек? – озадаченно повторил я.
В этот момент откуда-то сзади вынырнул потрепанный человек с испитым лицом.
– Зайди сегодня к Саше, – буркнул он, обращаясь к испуганной продавщице. – Тебе же вчера говорили. Чего ты не пришла?
– Надо было дочку из школы встречать, – тихо ответила она.
– Ты зайди сегодня, – настойчиво повторил он. – Тебя же люди ждут.
– Дай мне покупателя обслужить!
– Обслужи, обслужи, – он быстро скользнул по мне взглядом. – Только не задерживайся.
– Как они меня достали! – в сердцах сказала она, когда потрепанный человек исчез. – Лезут и лезут.
– А что им надо?
– А вы как думаете? Денег, конечно. Чтоб он подох, этот Саша! Вместе со своими машинами.
– Он что, любит автомобили?
– Еще как. Его поэтому Сашей-Мерседесом и зовут. Обклеил весь магазин плакатами и сидит там как прыщ, любуется на свои машинки.
– А, скажите, у него нет вот здесь на руке татуировки с изображением спортивного автомобиля?
– Да у него где их только нет! Если бы мог, так, наверное, на заднице себе машину выколол! Идиот несчастный!
– Нет, нет. Меня интересует татуировка вот здесь, на правой руке.
– Да есть у него там наколка, – раздраженно махнула она рукой. – Чтоб он подох! Никакого житья на рынке от этих его машин не стало. Недавно соревнования устроил. На целый день торговлю у всех закрыл.
– Какие соревнования? – удивился я.
– Какие бывают соревнования? Обыкновенные. Расчертили между рядами трассу, назначили судью и стали гонять на своих машинах. Артистов даже знаменитых пригласили. Один такой, знаете, высоконький. Раньше очень известный был. Про войну все время снимался. Ему военная форма сильно идет. Чурбаков, кажется. У него еще есть любовница, певица знаменитая. Сытенькая такая. Может быть, по телевизору видели? Люба, кажется, зовут. Да, точно, Люба. Подвывает так жалобно, когда поет.
– Как же они между прилавков на машинах ездили?
– Машины-то у них были не настоящие.
– Как не настоящие?
– Конечно, не настоящие. Разве бы они смогли здесь на настоящих машинах ездить? Какой вы смешной! У них были модели. А разве я не сказала?
Она удивленно посмотрела на меня.
– Нет, – ответил я.
– Конечно, модели. Маленькие такие машинки. Вот, примерно, с эту коробку величиной. Но ездят совсем как настоящие. Даже бензином их заправляют. И сильно шумят.
– Значит, они тут устроили гонки?
– Еще какие! А потом целую ночь гуляли. Один артист, говорят, до того упился, что голый танцевал на прилавках.
– В такой холод?
– А им какая разница? Я же вам говорю, идиоты!
Она зябко передернула плечами и заискивающе посмотрела на меня.
– Может, все-таки купите свитерок? Правда, задешево уступлю.
* * *
К Марине на дачу я смог выбраться только через три дня. Сережа не отпускал меня от себя ни на шаг, поэтому в итоге мне пришлось наврать ему, что ко мне приезжает родственник из Иркутска. Я отпросился до конца недели, сославшись на неотесанность своего «двоюродного дяди» и на то, что в Москве без провожатого он пропадет. Менты на улицах с каждым днем шерстили иногородних все круче.
Подъехав к воротам, я оставил машину у забора. Калитка оказалась не заперта. Я толкнул небольшую дверцу и пошел по еле заметной тропинке к дому. Едва сделав несколько шагов, я понял, что у Марины сегодня гости. До меня долетели звуки оживленного разговора и обрывки музыки. Временами раздавался смех. Я замер на месте, пытаясь сообразить, хочу ли я видеть ее в такой ситуации, и не лучше ли будет слинять прямо сейчас, но в эту минуту из-за куста смородины выскочил маленький Мишка.
– Пойдем! – закричал он. – Марина тебя вчера целый день ждала.
Исчезнуть теперь было уже невозможно.
Когда мы вышли из-за кустов, я увидел, что Маринины гости расположились прямо среди деревьев. Они вынесли с веранды большой стол и поставили его рядом с крыльцом между двумя березами. Разговор очевидно был очень важным. Они даже не заметили нашего появления. Только через минуту Марина взглянула в мою сторону.
Увидев меня, она улыбнулась и махнула мне рукой, приглашая садиться. Остальные продолжали спорить о чем-то, не обращая на меня никакого внимания. Как только я сел на свободный стул, Мишка взгромоздился ко мне на колени.
На столе была почти пустая бутылка «Киндзмараули», несколько стаканов, тарелка с сыром и плетеная корзинка для фруктов. В ней еще оставался виноград. Темно-синие ягоды были покрыты бархатистым налетом. Я протянул руку и отщипнул одну виноградину. Сок у нее оказался удивительно сладким.
– Если бы энергия, – говорил в это время сидевший слева от меня длинноволосый молодой человек, – если бы энергия, которую ты в течение всей своей жизни затратил на поиски денег, пошла у тебя на что-нибудь другое, то, вероятно, в конце концов ты мог бы перевернуть землю.
Я как бы невзначай прислушался к его словам и вдруг подумал, что он говорит интересные вещи. Во всяком случае, я лично на эту проблему под таким углом раньше никогда не смотрел. Кто его знает, может, и правда, все мы давно были бы уже какими-нибудь там гениями. Если бы из-за бабок не грузились так конкретно, как, например, сейчас. Хотя, с другой стороны, расскажите про это Черномырдину. То-то, наверное, обхохочется, толстячок. Так или иначе, я стал внимательно слушать их разговор.
– А вот Ницше… – ответил второй, к которому, собственно, и обращался длинноволосый. – Философ… величайший, знаменитейший… громадного ума человек, говорит в своих сочинениях, будто фальшивые бумажки делать можно.
– Да ты хоть читал Ницше? – усмехнулся длинноволосый.
– Ну… Мне Дашенька говорила. А я теперь в таком положении, что хоть фальшивые бумажки делай… Послезавтра триста десять рублей платить… Сто тридцать уже достал…
