Сочинитель кинулся на своего друга и обхватил сзади, прижав его руки. С железной лесенки спустилась, а точней, свалилась, молодая Зинаида. Она тоже завизжала, верней, заголосила визгом:
— Папочка, ты что делаешь! Ты с ума сошел! Папочка, милый! Автономов рванулся и, будучи невменяемым, а следовательно, физически необоримым, вырвался из моих объятий.
— Тебе тоже причитается! Вот получай! — смачно хлестнул он красотку Зинаиду ладонью по щеке. Ее отбросило на тахту, куда она и упала. — А теперь вон обе! Вон, говорю! Сей секунд! — бешено орал он, перекрывая их визг.
Не видел я никогда такого Автономова, припадочного Автономова, да и они, жена и дочь, не наблюдали, наверно, никогда такого мужа и папу.
— Отдай мои драгоценности, ворюга! — провизжала Раиса Юрьевна. — Я не уйду без них!
— Что тебе отдать, бабуля, что?!
— Ты знаешь что, ворюга! Четыре золотых колечка, одно с бриллиантом, колье, две золотые цепочки, золотые часики, золотые сережки, ожерелье… отдавай немедленно! — невыносимо провизжала Раиса Юрьевна. А на тахте в соблазнительной позе рыдала красотка Зинаида.
Автономов так изумился, что космический гнев его мгновенно угас.
— Ты что такое говоришь? — спросил он нормальным голосом. — Какие цепочки, какие кольца? Здесь нет, слава Богу, ни одной вещи, на которую ты можешь претендовать.
— Врешь, негодяй! У меня пропали все драгоценности. Где они, где? Отдавай немедленно! Или ты уже успел подарить их своей сучке?!
— Во-он! — опять заголосил Автономов, указуя рукой на дверь.
— Отдай, отдай!
— Мамочка, пойдем отсюда! — вскочила на ноги рыдающая Зинаида и стремглав выскочила на веранду, сотрясаясь от рыданий.
— Отдай, Константин, не то хуже будет! Ты меня знаешь!!
— А этого не хочешь? — яростно похлопал Автономов ладонью по причинному месту. Да, он так сделал, книгочей и библиоман, заслуженный рыбовод и бывший примерный глава семейства. И тьма, наверно, была у него в этот момент в глазах. — Нет у меня никаких твоих висюлек и побрякушек! Убирайся! — И подскочил к Раисе Юрьевне. И, схватив ее за руку, рывком увлек к двери. И, обхватив сзади за талию (талию, я сказал?), вытеснил на веранду.
— Костя, Костя… не бесись! — беспомощно призывал я его к порядку, поспешая за этой парочкой.
Могучий в эти минуты Автономов чуть ли не по воздуху пронес свою тяжеленькую-таки супругу за калитку, где поджидала все еще рыдающая Зинаида.
— Ноги чтобы больше твоей здесь не было, дрянь! И твоей тоже, дочь родная! И твоего муженька долбаного! — раздувая ноздри, распорядился он.
— Я натравлю на тебя милицию, ворюга, так и знай! — взвизгнула напоследок дочь гиляцкого народа. — А ты, сучка, — погрозила она кулаком в сторону группки беженок, — берегись! — И в эту минуту опять ничем не походила на ответственного банковского работника.
Они скрылись за поворотом. Автономов привалился к заборчику. Он вытащил из кармашка шорт пачку сигарет и тут же просыпал их на землю. Присел на корточки, собирая, и спросил снизу:
— Какова, а? Какова дрянь? В ворюги меня зачислила. Блефует, дрянь, чтобы опередить меня с милицией.
— Вряд ли, Костя, блефует, — замороженно отвечал я.
— Вряд ли? Думаешь, действительно пропало золотишко?
— Похоже на то. Уж больно искренне она визжала.
Автономов распрямился.
— А кто же мог взять? — по-новому изумился он, заморгав.
— Я, например, — сказал я.
— Чего несешь! Эй, дорогие дамы, прошу пожаловать сюда! — бодро закричал он и замахал рукой. — Чего, говорю, несешь?
— А что? Я же был в твоем доме.
— Перестань, мудила.
— Тогда твоя Милена. Тоже кандидатура.
— А в морду хошь?
— Ну, тогда Зинаида или Аполлон, — завершил я новую детективную версию.
ПОДОШЛИ ЖЕНЩИНЫ.
Они были подавлены, наши женщины, и они не торжествовали победу над врагом, как ратоборец Автономов. Они согласованно отказались заходить на опасную территорию дачи, уже не веря в возможность полноценного отдыха (девочка испуганно цеплялась за мамину руку), и лишь молодецкий энтузиазм Автономова, и лишь мои увещевания, что все, мол, позади, что произошла обычная житейская накладка, что жизнь продолжается, несмотря на диких гилячек и англизированных молодок, сломали наконец их упорство. Мы вновь вступили в исконные владения Константина Павловича.
Женщины взялись за готовку поверженного обеда, Автономов стал наводить порядок в нижних комнатах, а я по железной лесенке поднялся наверх, где следы разгрома были еще красноречивей.
«Так сымитировать налет? — размышлял я, расставляя по местам книги и вещи. — Вряд ли! Они действительно что-то лихорадочно искали, и, следовательно, действительно пропали драгоценности мадам Автогеновой».
Своими наблюдениями я поделился с Автономовым, когда мы закончили приборку и устроили перекур в беседке.
Автономов слушал и кивал.
— Так. Так. Я тоже так думаю, — кивал и соглашался он. — Моя говорит, что они были абсолютно невменяемы. Матерились, как сапожники… это при девочке. Так сыграть невозможно, ты прав.
— Теперь жди встречи с милицией. Раиса не будет тянуть с заявлением, как ты, либерал малодушный.
— Эх, жаль, я ей еще пару плюх не подвесил!
— Драться ты умеешь, это точно. Когда насобачился?
— В жизни ее пальцем не тронул, стервозу. Сам держал удары.
— А мне, знаешь, стыдно за тебя. Помнишь, у раннего Вознесенского? «Бьют женщину. Блестит белок. В машине темень и жара. И бьются йоги в потолок, как белые прожектора», — процитировал я. — Про тебя, бандюгу, написано.
— Пошел ты!.. Знал бы ты, сколько я от нее претерпел!
— А Зинаиду зачем тронул?
— А как соучастницу. Как предательницу. Оборотень она! Как я раньше ее не разглядел? — загоревал Автономов.
— Влияние ее молодчика, может быть? — предположил я.
— Вот! — вскрикнул он. — В точку попал! Первый раз слышу от тебя мудрое суждение, писака. Конечно, Аполлошка. Это он ее извратил, мерзавец.
— Как думаешь, — озабоченно сказал я, глядя в сторону дома, — они там находят общий язык?
— МОЯ, — тотчас ответил Автономов, — с любым найдет общий язык. А твоя не знаю. Сомневаюсь. По-моему, она склочная особа.
Балбес ты, однако! — рассердился я. И встал, чтобы идти на подмогу Наталье. Ибо чувствовал (и не без основания, как потом выяснилось), что кухонная беседа с незнакомой Милепой ей в тягость. Но тут на крыльце дачи появилась сама Милена в своем цветастом сарафане и крикнула:
— Костя! Мы где будем обедать — в доме или на воздухе?
— Здесь! Здесь! — загорланил Автономов, вскакивая со скамейки. — Здесь, Мила! Пошли поможем, женишок, — дружелюбно толкнул он меня плечом.
— От женишка слышу, — отпарировал я примитивной стародавней формулой.
Неужто это я, который, кажется, лишь вчера возжигал свет в любой женской компании, чинно и мирно попиваю легкое сухое винцо, а затем мещанский чаек с сушками и слушаю сельскохозяйственную лекцию своего дружка Автономова? Неужто мне предназначена эта женщина по имени Наталья? У нее светлое, доброе лицо с морщинками в углах глаз, густые каштановые волосы, белые-пребелые зубы, ловкая, маленькая фигурка… но ведь ей уже сорок три года, и в такие страшные преклонные годы она все равно намного моложе меня. УЖАС. ТРУДНО ОСОЗНАТЬ ТАКОЙ УЖАС. Невозможно понять, как за какие-то полчаса, не больше, промелькнула вся жизнь, и молодой человек (это Сочинитель) получил почетное кладбищенское звание деда.
Вся жизнь за полчаса? Да. И какой бестолочью заполнена! Например, бестолочь снов. Бестолочь пробуждений. Бестолочь бритья. Бестолочь правописания. Бестолочь насыщения пищей. Бестолочь любовных обязательств. Бестолочь выращивания рассады, друг Автономов. И, разумеется, бестолочь этого чаепития на свежем воздухе.
— Не пора ли нам? — шепнула мне Наталья. Я вздрогнул, бестолково задумавшись.
А разве все уже сказано? Вот Автономов поделился с нами сельскохозяйственными секретами. Сейчас Милена, угрюмая и мужеобразная все-таки, посвятит нас в тайны воспроизводства лососевых. Ты, Наталья, можешь попугать нас неисчислимостью детских болезней. Ребенок приобщит к первичной поэзии. Наконец, я завершу эту бестолочь сообщением, что вся жизнь, в сущности, есть литературный текст, который необязательно читать.
— Думаешь, пора? — тихонько переспросил я. Она устало прикрыла глаза, что означало «да».
— Нам, пожалуй, пора, друзья, — встал я со скамейки, поднимая за руку Наталью.
— Куда, куда! Отдыхайте, загорайте. Не хотите загорать — идите в дом, — запальчиво заговорил хозяин Автономов, но осекся под пристальным взглядом своей Милены и бормотнул: — Впрочем, ваше дело. Вам видней.
БЕСТОЛОЧЬ, СЛЕДОВАТЕЛЬНО, ВЗАИМООТНОШЕНИЙ.
Мы распрощались с взаимными улыбками и добрыми пожеланиями.
