Однажды Сандана спросила его:
— Как вы думаете, что бы мы сейчас делали, если бы находились на Шри-Ланке?
— Вы имеете в виду прямо сейчас? — уточнил Мараван.
Девушка кивнула:
— Да, прямо сейчас, в половине первого пополудни.
— По местному времени? — улыбнулся Мараван.
— Да.
— Там должно быть жарко, но без дождя.
— Да, но что мы бы делали?
— Я представляю нас вдвоём на берегу, — ответил Мараван. — На берегу, под пальмами, прохладнее. Океан спокоен. В феврале обычно так.
— И мы там одни?
— Я не вижу вокруг ни одного человека.
— А почему мы под пальмами, а не в воде?
— У нас нет купальников. Только саронги.
— Но ведь в них тоже можно плавать?
— Да, но, промокнув, они становятся прозрачными.
— И вас это смущает?
— Нет. Если рядом вы — нисколько.
— Ну, тогда давайте зайдём в воду.
В другой раз Мараван рассказал ей об Улагу и Нангай. О том, что она значила для него и что он чувствует себя виноватым в её смерти.
— Разве вы не говорили, что без лекарства она всё равно бы усохла?
Мараван кивнул.
— И разве ваша сестра не сказала, что она умерла внезапно?
Они сблизились. Общаясь, едва касались друг друга, однако при встрече и на прощанье целовались, как принято в Европе.
Сандана по-прежнему жила у коллеги, очень милой жительницы Бернер Оберланда,[41] которую Мараван видел только один раз, столкнувшись с ней в бюро путешествий. С родителями Сандана по-прежнему не общалась.
Однажды вечером Мараван, рано покончив с работой в Соколином переулке, сидел в Интернете, просматривая интересующие его информационные сайты. Вести с родины день ото дня становились всё более удручающими. Созданная для беженцев зона безопасности, по сообщениям ТОТИ и разных международных организаций, подвергалась бомбардировкам. Среди гражданского населения имелись многочисленные жертвы. Многие предрекали скорую победу правительственных войск. Однако Мараван, как и большинство его земляков, знал, что победа ещё не гарантирует мира.
Вдруг кто-то яростно зазвонил в дверь. На часах было около одиннадцати.
В «глазок» Мараван увидел тамильца средних лет.
— Что вам нужно? — спросил он незваного гостя как раз тот момент, когда тот отпускал кнопку звонка.
— Открывай! — закричал мужчина.
— Кто вы такой?
— Я её отец. Сейчас же открой, или я вышибу дверь.
Мараван открыл и только теперь узнал отца Санданы, который тут же устремился в квартиру.
— Где она?
— Если вы имеете в виду Сандану, то её здесь нет.
— Я знаю, что она здесь.
Мараван жестом пригласил мужчину осмотреть квартиру. Махит прошёлся по всем комнатам, заглянул в ванную и на балкон, однако никого не нашёл.
— Где она? — угрожающе зарычал он.
— Дома, вероятно, — ответил Мараван.
— Дома она уже давно не живёт!
— Тогда, полагаю, она у подруги.
— Ха! У подруги! — воскликнул Махит. — Она живёт здесь!
— Это она вам сказала?
— Мы с ней больше не разговариваем!
До сих пор он почти кричал, но потом вдруг словно опомнился и повторил уже спокойно:
— Мы с ней не разговариваем.
Мараван увидел в глазах у мужчины слёзы. Он положил ему на плечо руку, однако Махит сбросил её рывком.
— Присаживайтесь, — предложил Мараван. — Я сделаю вам чаю.
Он указал на стул перед монитором. Махит покорно сел, всхлипывая, и закрыл лицо ладонью.
Когда Мараван вернулся с подносом, отец Санданы уже пришёл в себя. Он поблагодарил хозяина и принялся пить чай маленькими глотками.
— Почему она, дав нам понять, что собирается жить здесь, переехала к подруге?
— Она не хочет замуж за человека, которого вы ей навязываете, — ответил Мараван.
Махит покачал головой.
— Но это хороший человек. Мы с женой долго искали, поверьте, это не первый встречный.
— В Европе девушки предпочитают сами выбирать себе мужей.
Махит снова разозлился.
— Но она не европейская девушка! — закричал он.
— При этом она никогда не была на Шри-Ланке, — добавил Мараван.
Отец Санданы кивнул, а потом на его глаза снова навернулись слёзы. Теперь он уже не пытался их скрыть.
— Проклятая война! — всхлипывал он. — Эта проклятая война…
Допив чай, Махит успокоился, извинился и ушёл.
Теперь Мараван не мог работать как раньше. Почти каждый день после обеда он уходил. «Перекусить», — как объяснял он Андреа.
Возвращался он всегда в хорошем настроении, чего с ним не бывало со дня получения известия о смерти Нангай.
Клиент, попробовавший в тот вечер другой вариант меню, попросил себе того же самого ещё раз, с очередной женщиной, однако Мараван категорически ему отказал.
— У нас запланировано это, — велел он передать через Андреа.
— Да, но то прекрасно работало! — возразил клиент.
— У нас другие блюда, — настоял Мараван.
На этом тему закрыли.
Мараван не хотел открывать Андреа истинную причину изменений меню в тот вечер, а она ни о чём не спрашивала. Не хотела его раздражать, тем более что в последнее время всё шло хорошо.
В его тайну она проникла случайно. Македа получила заказ на обслуживание участников конференции ООН в Женеве, и Андреа, посадив её на поезд, зашла на вокзале в буфет. Там она и увидела Маравана.
Он сидел за одним из столиков рядом с симпатичной тамилкой. Оба не сводили друг с друга глаз. Андреа помедлила, однако потом всё же решилась нарушить их уединение.
— Простите, что помешала, — сказала она, приблизившись к столу.
Девушка перевела вопросительный взгляд с неё на Маравана. Тот словно язык проглотил.
— Я Андреа, деловой партнёр Маравана, — представилась Андреа.
В ответ тамилка протянула ей руку и улыбнулась.
— А меня зовут Сандана.
Она говорила на швейцарском диалекте совершенно без акцента.
Поскольку Мараван не пригласил Андреа сесть, та немедленно удалилась. «Пока!» — сказала она Маравану. А Сандане — «Приятно было познакомиться».
— Почему ты не сводил бедняжку в какой-нибудь более-менее приличный ресторан, — выговаривала она тамильцу уже на кухне в Соколином переулке.
— Она работает в бюро путешествий и выскочила на несколько минут на обед, — ответил он.
Андреа улыбнулась:
— Теперь мне всё ясно: любовь.
Мараван покачал головой.
— Думаю, ты ошибаешься, — пробурчал он, не отрываясь от работы.
— Во всяком случае, не в отношении неё, — ответила Андреа.
А на следующее утро в центре внимания делового мира оказалось ещё одно известие, связанное с «Кугагом»: Ханс Штаффель, всё ещё «руководитель года», лишился своего кресла. «Из-за разногласий с руководством компании по вопросу стратегии развития предприятия», — гласило официальное заявление.
Однако комментаторы связывали это увольнение с загадочным решением Штаффеля организовать совместное предприятие с главным конкурентом «Кугага».
— Смотри-ка, знакомое лицо! — воскликнула Македа, притягивая Андреа газету с портретом Штаффеля.
Этот снимок сделал отнюдь не дешёвый фотограф в лучшие для Штаффеля времена для годового отчёта предприятия. Андреа пролистала газету, которую только что купила вместе с круассанами к завтраку. Македа вопросительно смотрела на подругу: она не читала по-немецки.
— И что про него пишут? — поинтересовалась эфиопка.
— Его выгнали с работы, — ответила Андреа, просмотрев статью.
Македа удивлённо взглянула на газету.
— Выгнали? Я считала его гением!
— Что-то сглупил с одной голландской фирмой, — пояснила Андреа.
— А тот, что с ним приходил тогда ужинать, был разве не голландец? — вспомнила Македа.
— Голландец, — согласилась Андреа и задумалась.
В той же газете Маравана заинтересовало другое. Более десяти тысяч его соотечественников вышли на демонстрацию перед зданием ООН в Женеве. Они требовали немедленного прекращения боевых действий.
На родине обстановка накалялась с каждым днём. Кольцо вокруг армии ТОТИ сжималось. Сейчас «тигры» контролировали территорию вокруг населённого пункта Путиккудийруппу, общей площадью не более ста пятидесяти квадратных метров. Города Килипоччи, Муллайтиву и Чалай, а также Слоновий перевал находились в руках правительственных войск. По оценкам Красного Креста, вместе с десятью тысячами боевиков ТОТИ в окружении оказались почти двести пятьдесят тысяч мирных жителей, которые снова и снова попадали под обстрелы.
И в то время как в Женеве соотечественники Маравана требовали возвращения к мирной жизни, в Коломбо их правительство отмечало с военным парадом шестьдесят первую годовщину независимости Шри-Ланки.
