Я с трудом оторвал взгляд от ее груди и встретил ее взгляд, холодный и расчетливый. Эта мерзавка прекрасно знала, как она на меня действует.
— И еще одно, мисс Гайар, — сказал я, — пусть завтра на съемке она будет не в белом неглиже, а в черном. Пусть все знают, что она шлюха, а не девственница.
— Да, мистер Корд. — У Айлин сияли глаза. — Думаю, что с мисс Марлоу мы создадим новый стиль. После выхода картины все женщины захотят подражать ее стилю.
— Не мы выдумали эту моду, мисс Гайар, — сказал я. — Женщины выглядели женщинами задолго до того, как мы с вами родились.
Она кивнула и встала. Совещание было окончено. Последним из кабинета выходил Невада, и я попросил его остаться. Он вернулся к моему столу, а я посмотрел на секретаршу. Она продолжала сидеть за столом, а ее блокнот был исчерчен стенографическими значками.
— Что это? — спросил я.
— Стенограмма совещания, мистер Корд.
— Зачем?
— В компании такое правило. На всех совещаниях руководства ведутся стенограммы, а их копии рассылаются.
— Дай сюда блокнот.
Я поджег листки над мусорным ведром. Когда они загорелись, я бросил их в ведро и посмотрел на секретаршу, взиравшую на меня с ужасом.
— А сейчас уноси отсюда свою толстую попку. И если я услышу, что стенограммы моих совещаний окажутся вне этих стен, тебе придется искать новую работу.
Когда я повернулся Неваде, он улыбался.
— Извини, что я так с тобой разговаривал.
— Все правильно, Джонас. Ты копия отца. В его присутствии все чувствовали, кто главный.
Неожиданно я понял, как далеко мы отошли друг от друга. На мгновение я с тоской подумал о детстве, когда я всегда мог получить от Невады поддержку. Но теперь все изменилось. Теперь Невада рассчитывал на меня.
— Спасибо, Невада, — с трудом улыбнулся я. — И не волнуйся, теперь все будет в порядке.
Невада кивнул и ушел. А вскоре ко мне явился Дэн Пирс.
— Насчет того, о чем мы говорили утром. Думаю, нам следует изменить сценарий. Срочно вызывай сценаристов.
— Уже вызвал, — многозначительно улыбнулся он.
За четыре недели картина была закончена. Невада понимал, что происходит, но не сказал ни слова. Через две недели мы провели предварительный просмотр в небольшом кинотеатре.
Я приехал с опозданием. Наш агент по рекламе извинился за то, что место осталось только с краю. Зал был набит. Пришли все работники студии, начиная с Нормана, и все ждали, когда я наконец усядусь среди каких-то юнцов и стал смотреть на экран. Свет погас.
Мое имя выглядело как-то странно:
«ДЖОНАС КОРД ПРЕДСТАВЛЯЕТ»
Прошло пять минут фильма. Я огляделся: юнцы зачарованно смотрели на экран, открыв рты. Даже дыхания не было слышно. Сидевший рядом со мной парнишка положил руку своей девушки себе на колени. Когда Рина увлекла Неваду на кровать, он заерзал и прошептал:
— Боже!
Я потянулся за сигаретой и улыбнулся. Мне не нужно было других уверений в том, что картина получилась кассовая. Когда после окончания фильма я спустился в фойе, Невада стоял в углу и раздавал паренькам автографы. Я поискал глазами Рину. Она стояла в другом конце фойе в окружении репортеров. Норман стоял рядом с ней, как гордый отец.
Я подошел к Дэну, которого окружали какие-то люди.
— Ты был прав, Джонас! — торжествующе воскликнул он. — Все от нее обалдели. Мы получим не меньше десяти миллионов.
Когда мы подошли к моей машине, я сказал ему:
— Как все закончится, привезешь Рину ко мне в отель.
— А если она не захочет?
— Поедет! — мрачно заявил я. — Просто скажи, что пришло время платить долги.
Был уже час ночи, и я ополовинил бутылку бурбона, когда в дверь постучали.
Рина прошла в комнату и холодно спросила:
— Ну?
Я указал в сторону спальни. Она секунду смотрела на меня, потом пожала плечами и хладнокровно направилась в спальню, небрежно бросив через плечо:
— Я сказала Неваде, что еду сюда.
Схватив ее за плечо, я резко повернул к себе.
— Какого черта ты это сделала?
Ее взгляд оставался спокойным.
— Мы с Невадой собираемся пожениться. Я сказала, что сама хочу сообщить тебе об этом.
Я не поверил своим ушам.
— Нет! — хрипло крикнул я. — Ты не можешь. Я тебе не позволю. Он — старик, с ним все кончено. Когда картина выйдет на экран, ты станешь звездой первой величины.
— Знаю.
— Знаешь? Тогда зачем? Он тебе не нужен. Тебе никто не нужен.
— Потому что он помог мне, когда мне нужна была помощь. Теперь моя очередь. Я ему нужна.
— Ты ему нужна? Почему? Потому что он был слишком горд, чтобы унижаться?
— Это неправда, и ты это знаешь!
— Это же я придумал сделать из тебя звезду!
— Я об этом не просила! — гневно сказала Рина. — Я этого даже не хотела. Не думай, будто я не видела, что ты делаешь. Ты урезал его роль, превращая меня в монумент твоего эгоизма, и при этом губил его карьеру!
— Что-то я не заметил, чтобы ты сопротивлялась. Мы оба понимаем, что его карьера заканчивается. В одной из студий уже появился новый ковбой, поющий. У него в руках гитара вместо кольта.
— И все-то ты знаешь! — Она яростно хлестнула меня по лицу. Щеку словно обожгло. — Именно поэтому я нужна ему как никогда!
Я в бешенстве встряхнул ее.
— А как насчет меня? Думаешь, зачем я ввязался в это дело? Не ради Невады! Ради тебя! Ты не подумала о том, что я ринулся сюда сломя голову, потому что мне нужна была ты?
Она гневно смотрела мне в глаза.
— Тебе никогда никто не будет нужен, Джонас. Иначе ты не оставил бы жену одну. Если б у тебя были хоть какие-то человеческие чувства — хотя бы жалость, — ты съездил бы к ней или вызвал бы ее сюда.
— Оставь мою жену в покое!
Она попыталась отстраниться — и ее платье разорвалось до пояса. Я ошеломленно уставился на ее вздымающиеся груди и почувствовал, как меня охватывает жар.
— Рина! — Я прижался к ее губам. — Ну пожалуйста, Рина!
Она еще секунду пыталась вырваться, а потом вдруг обняла за шею и прижалась ко мне всем телом. И в этот момент позади меня распахнулась дверь.
— Вон отсюда! — прохрипел я, не поворачиваясь.
— На этот раз — нет, Джонас!
Я втолкнул Рину в спальню и медленно обернулся. Передо мной стояли мой тесть и еще какой-то мужчина. За их спинами стояла Моника. Живот у нее был огромный.
В голосе Амоса Уинтропа звучало злорадство.
— Ты не дал мне десять тысяч, чтобы я отправил ее отсюда. — Он негромко засмеялся. — И сколько тебе придется потратить, чтобы теперь от нее избавиться?
Я смотрел на Монику и молча проклинал себя. У Амоса Уинтропа были все основания смеяться. До свадьбы я знал Монику всего лишь месяц. Но даже, на мой неопытный взгляд, она была как минимум на пятом месяце беременности. Получалось, она вышла за меня уже будучи на третьем месяце.
Мой старик любил говорить: «Молодой дурак — всем дуракам дурак». Как всегда, он оказался прав.
В своей духовке она пекла не мой пирог.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
ИСТОРИЯ РИНЫ МАРЛОУ
Рина лениво загнула страницу журнала и закрыла его, уронив на простыню, которой была укрыта.
— Тебе что-нибудь нужно, дорогая? — спросила Айлин из стоявшего у кровати кресла.
Рина повернулась к ней. Айлин от тревоги осунулась.
— Нет. Сколько сейчас времени?
— Три часа.
— А когда обещал прийти врач?
— В четыре. Тебе действительно ничего не надо?
— Нет, спасибо, — Рина покачала головой. — Все в порядке.
Она вновь взяла журнал, полистала его и бросила обратно.
— Скорей бы меня отсюда выпустили!
Айлин встала.
— Не беспокойся, вот выпишешься — и пожалеешь. В студии только и ждут, когда тебя можно будет запрячь в съемки «Мадам Помпадур».
— Опять это старье! — вздохнула Рина. — Каждый раз, когда у них не оказывается сценария, они берут с полки этот, стряхивают с него пыль, рекламируют… А потом он снова отправляется на полку.
— Только не сейчас, — убежденно сказала Айлин. — Я звонила Берни Норману вчера в Нью-Йорк. Он нашел нового сценариста и говорит, что сценарий получается отличный. Говорит, теперь у него появилось социальное звучание.
Рина улыбнулась.
— Социальное звучание? Кто его пишет — Юджин О’Нил?
Айлин изумленно воззрилась на нее.
— Так ты уже знаешь?
— Нет, просто ляпнула наугад. Неужели Берни удалось заполучить О’Нила?
Айлин кивнула.
— Как только он закончит, тебе пришлют копию сценария.
На Рину это невольно произвело большое впечатление. Может быть, на этот раз Берни решился? Она ощутила прилив возбуждения. О’Нил — знаменитый драматург, а не обычный голливудский писака. Он вполне мог сделать настоящую вещь. Однако вскоре ее энтузиазм угас, и она почувствовала еще большую апатию. Социальное звучание! Теперь всему привешивают этот ярлык — с тех пор как Рузвельт стал президентом.
