Сова поняла, что опростоволосилась, не поздравила деда с легким паром – в прежние годы это было обязательной традицией, – но сейчас ей было не до того:
– Как это пускай? А поймают? Усыпят уколом и в Америку свезут?
– Его совсем не усыпят, – уверенно сказал дед. – Он же трехглазый.
– Ты вот такой спокойный сидишь! А мне до третьих петухов не спать! Покуда не вернется!
– Ты что, тоже злой дух? На промысел выйдешь?
– Ох, и бессовестный же ты! – обиделась Сова. – А ну, поставь четверть! Одну за одной наливает!
– Вы бы это… Вы бы с Оксанкой сходили в баню, – невозмутимо посоветовал он. – Там еще пару много. Тоже, может, помолодели бы… Эдак лет на сорок!
– Не смейтесь над бабушкой, Степан Макарыч! – вступилась Оксана. – Что вы ее все время подкалываете?
Сове того и надо было:
– Он всю жизнь так издевается! Для него потеха! Родного внука под пули послал! И хоть бы что!
– Долгунуну сохнут! – вдруг с отчаянием сказал Куров. – В кургыттару вас так! Тундара беспросветная! Айбасы вы, а не бабы, честное слово. Чтоб вас Арсан Дуолайя побрал.
Женщины слегка остепенились, присели с разных сторон стола, с пытливым интересом взирая на деда.
– Раз молодеть не хотите, выпьем, что ли? – озабоченно предложил дед. – За возвращение внука. Как ни говори, а праздник, столько лет ждали…
Они чокнулись рюмками без радости и точно так же выпили, словно горький йод. Сова услужливо подложила деду оливье, шмат жареной свинины с луком и щедро залила хреном со сметаной:
– Ты поешь, поешь, Степан… Однако он к пище даже не прикоснулся.
– Нам думать надо сейчас, как помочь внуку, – сказал напряженно. – Не справиться ему в одиночку со злыми духами.
– А что не помочь? – оживилась бабка. – У меня трехлинейку отняли сегодня, так я вон пулемет откопала. Скоро все приданое разбазарю.
– Не взять их из пулемета…
– Говори, чем взять? Может, мин наставить, направленного действия? У меня еще штук пятнадцать в запасе есть.
Куров выразительно на нее посмотрел и тем самым словно радио выключил:
– Юрко с юности замыслил хоть какое-нибудь большое дело сделать, – объяснил он. – Батур тыала хотун, если на шаманском… Вон сколь годов в кимберлитовой трубке алмазы ковырял, хотел ударником стать, орден получить или вовсе Героя труда. А только горб себе нажил.
– Да уж упертый, весь в тебя, – то ли укорила, то ли похвалила старуха.
– Он и в шаманскую школу пошел, – невозмутимо продолжал Куров, – чтоб со злом бороться. Когда тыала хотун, тогда все нипочем. Вон даже лоб у него треснул и третий глаз открылся…
– Ой, лихо мне, – вякнула было Сова и умолкла.
– Теперь хочет известным шаманом стать. Тайны всякие изучил, пляски магические. Это что-то навроде гопака… Пришел сюда и сразу узрел – Арсан Дуолайя вселился в людей. Что в москалей, что в хохлов. И бульбаши недалеко ушли. Айбасы стену построили, а все рады, особенно контрабандисты. Покуда есть забор, они живут и процветают…
– Тут он прав, – заметила Оксана.
– И втемяшился ему хотун в голову. По-нашему – антеверто антиципатио.
– Это как понимать? – насторожилась Сова. – По-якутски, что ли?
– Да на латыни это, – проронила Оксана. – Про навязчивое состояние какое-то. Не помню…
Куров наконец-то клюнул вилкой в тарелку и глянул из-под мохнатых бровей:
– Чего же в нем навязчивого? Тут надо соображать. А Юрко наш умный, сразу понял, где собака зарыта… Все это не для наших голов, там сплошная магия. Чтоб извести айбасов, надо уничтожить их знаки. Особые пометки. Айбасы, они как кобели – где ни ходят, всюду лапу поднимают. Над каждым заметным предметом… По-научному – мочевые точки ставят.
– Ты тоже у меня умный, – заметила Сова.
– Зато всю жизнь слышу – дурак, дурак…
– Да я же шутя…
– И вот эти точки надо теперь переметить, – заключил Куров.
– Так Юрко что, пошел лапу задирать? – немного подумав, спросила обескураженная бабка.
Дед ухмыльнулся:
– Сказал бы я тебе, дорогая Елизавета Трофимовна! Кургыттара хотун, честное слово… Наш внук вздумал стену разрушить. Стена, это и есть одна сплошная мочевая точка. И наши самостийные народы, как кобели, бегают и перемечают. А не будет стены, и лапу не на что поднимать. Соображаешь? Ее ведь не китайцы строили и не литовцы с чурками. Арсан Дуолайя!
– А он какой национальности? Армянин, что ли?
– Никакой! Злой дух, он у всех одинаковый. Что в Берлине, что у нас. Да помнишь, как в войну?
Бабка открыла было рот – верно, опять свои услуги намеревалась предложить, но и звука не проронила.
– Вот и надо подумать, как помочь внуку! – Дед ширнул ее в бок. – Ну, чего притихла? Есть какие-то предложения? Иначе его от этой стены будет не оттащить.
– Ладно уж, пойду за Юрко, – обреченно согласилась Оксана. – Если это поможет…
– Не поможет. Когда батур тыала хотун, ничего не помогает.
– Значит, разлюбил меня…
– Дура ты, – легкомысленно отмахнулся Куров. – Обе вы тут сидите! А потому, что произошли от юрюнг айны тойона и ни хрена не понимаете на земле. Вам один хотой на уме! Капризы всякие ! А мы с Юрко живем под солнцем щербатым, надкусанным. Нам тыала хотун. И такой хотун, мочи нету!
– Предложение у меня есть, – не сразу проговорила Сова. – Да ты опять не послушаешь…
– Говори!
– Надо, чтоб эти ваши айбасы сами отсюда драпанули.
– Это я понимаю. Да Юрко вон третий месяц камлает, а злых духов только больше становится. Он ведь еще весной пришел. Каждую ночь костры жжет, пляшет, каждый раз помирает – Арсан Дуолайя только толще делается.
– Может, народ собрать? Большой костер развести ? Помнишь, как мы румын из Городца выперли?
– Народу не стало, одни контрабандисты…
– А мы Тамарку Кожедуб позовем. Говорят, она такие шаманские пляски в клубе устроила – с обоих государств сбежались.
– Да ведь от отчаяния Тамарка-то. А тут идея нужна, тыала хотун. Опять придется нам с тобой камлать. Юрко ведь не усмирится, пока стену не снесет к айбасской матери.
– Тогда не знаю, – сдалась Сова. – Как скажешь, так и будет.
– Придется, как в прошлый раз, пошаманить, – вздохнул дед. – Халаам арыы, долгунуну лабба – и айбасы к едреной фене!
– Чего-чего? – Бабка вытянула губы трубочкой.
– Не знаю, как по-русски, но на шаманском аллас дьэнкир! Халаам арыы и, в общем, хенде хох. Или, как хохлы говорят, видминыть прапор и кель манда!
Сначала охота никак не задавалась: едва добрались до второй заставы, как обнаружили, что связь пропала, все мобильники оказались вне зоны. У мистера Странга с собой радиостанции были, навигатор, космический телефон и еще много другой аппаратуры, но вся она как-то незаметно начала барахлить. Дременко еще в секретарскую бытность много раз бывал здесь на охоте и местность хорошо знал, однако строевой лес выпилили и все изменилось до неузнаваемости. Особенно ночью, на вырубе – так вообще не сориентироваться, и по этой причине сначала на целых полтора часа потерялся Волков, потом батько Гуменник с телохранителем почему-то сбились с пути и вместо того, чтобы скрытно выдвинуться на исходный рубеж, дали круга и вернулись на гребень лога. И хорошо, Джон сидел в засаде с прицелом для ночной стрельбы и отличил их от мутантов по характерному натовскому камуфляжу, на котором стояли какие-то специальные метки. А то бы обоих положил из своей винтовки, стреляющей шприцами. Насмерть не убить, конечно, только охота в тот же час сорвалась бы, поскольку пришлось бы ждать полсуток, пока они сами проснутся. И сколько конфузу бы приключилось…
Дед Куров предупреждал, что связь на второй заставе отказывает, и потому еще днем на месте указал, откуда появляются мутанты, какими путями ходят, где засаду сделать и откуда потом загонять их на стрелка. После первой неудачной попытки наконец разобрались, ориентиры наметили и снова разошлись по местам. Батько Гуменник как охотник и стрелок опытный вместе с телохранителем должны были поджимать добычу из глубины выруба к увалу. Новичка в ловчих забавах, Мыколу Волкова, посадили на правый фланг и приказали с места не сходить, чтоб не плутал больше, а Дременко должен был отсекать мутантов слева, чтобы в случае чего не ушли вдоль заставы. Американец выставил по гребню увала чуткие микрофоны и сам устроился на дне лога, откуда было видно весь партизанский укрепрайон.
По совету Курова Тарас Опанасович забрался на кучу лесного хлама и там засел с ночным биноклем. При появлении мутанта в зоне видимости он мог легко переместиться назад или вперед, тем самым вынуждая его идти на единственный номер со стрелком. Была бы связь, так при подобной организации охоты успех гарантировался, но когда все отказало, в том числе и приборы ночного видения, пришлось напрягать зрение, слух и интуицию. Дременко подозревал, что внезапная порча на аппаратуру наведена умышленно. Скорее всего, Пухнаренкова рук дело: узнал, что в сопредельном государстве большой интерес к району второй заставы, и включил какую-нибудь глушилку. Москали, они гораздые все глушить, но попробуй поймай за руку старого чекиста!
