— Это не значит, что следует раскачивать лодку на переправе через реку с крокодилами, — настаивал Вороненко. — Когда лодка перевернётся, взывать к спасению будет поздно.
— Указывать рулевому на опасные водовороты — не означает раскачивать лодку, как раз наоборот. Если он не дурак, то будет прислушиваться к советам, а не выбрасывать советчиков за борт только потому, что они к нему недостаточно почтительны.
Дискуссии не давали результатов, но утешало пресс-секретаря снижение доли чересчур отвязанных журналистов в общей численности профессионального цеха. Президент Покровский не закрывал газет, радиостанций или телеканалов, но большинство их существовало не в качестве бизнес-проектов, а как экстремальные хобби своих владельцев. Собственники ценили в первую очередь другие свои активы, но именно там зачастую нуждались в хороших отношениях с разнообразными государственными службами, быстро теряя интерес к злободневным публикациям своего беспокойного персонала и принимая подковёрные меры к его усмирению.
Теперь из ниоткуда возникла Юлия Кореанно, совсем девчонка, без году неделя в профессии, и уже вообразила себя властительницей дум. Пожила бы она на свете с его, получила бы советский опыт, посидела бы на комсомольских и профсоюзных собраниях, послушала бы угрозы положить партбилет на стол! Пресс-секретарь чувствовал себя униженным, хотя собеседник был его старым приятелем ещё по университету и имел право на товарищескую грубость. Задевало другое — нежелание принять его позицию. Ведь он тоже имел на неё право, как и любой другой человек на свете! Почему никто не признаёт за ним возможности иметь собственное мнение, а все видят в нём исключительно рупор президента Покровского?
В другом месте и в другое время, спустя несколько дней после описанной выше беседы, главред подсел к Юле в ресторане, где она надеялась быстренько пообедать перед важным визитом, и завёл разговор о её будущем. Она уже ждала намёков на постель в качестве трамплина и готовилась к категорическому отказу, но речь начальника направилась в совершенно другом направлении.
— Ты ещё совсем дурочка, многого не понимаешь, но у тебя впереди большое будущее. Если не оплошаешь, разумеется.
— И как же мне не оплошать? Слушаться ваших советов?
— Пользоваться чужим опытом не зазорно, но я о другом. Ты в своих материалах всегда стремишься добить человека, размазать его в лепёшку. Если научишься оставлять в надлежащих местах лазейки для бегства, цены тебе не будет.
— Лазейки? Смягчить тон и не использовать все факты?
— Тон ни в коем случае не смягчай, а вот факты нужно использовать с умом. Если ты не можешь доказать, что предмет твоего сюжета совершил предосудительный поступок, создай у него впечатление, что ты можешь, но не хочешь. То ли пожалела, то ли оставила на будущее для нового шантажа — решать следует по ситуации. Он будет тебе благодарен или побоится новых ударов, но в любом случае с ним можно будет работать дальше. Если человек находится внутри системы, ему всегда известно о ней больше, чем можно предположить со стороны.
— Некрасиво выглядит и вообще — ущербно.
— Дилетантские рассуждения. Это целое искусство, немногим дано. Прокалываться нельзя — если жертва заметит блеф, результат окажется диаметрально противоположным — ты окажешься дичью, а не хищником. Неизвестность пугает больше видимой опасности, а безосновательное запугивание — проявление слабости. Главное — абсолютная уверенность в своей правоте. Ты должна совершенно точно знать, что субъект репортажа нашкодил там-то и там-то, но косвенные свидетельства редко дают такую убеждённость. Нужно ещё профессиональное чутьё и умение правильно оценивать источники. Рыдающая мать убитого может твёрдо стоять на своём, называя некого субъекта убийцей, и более того, она действительно может беспредельно верить в его вину, но всё же ошибаться.
— Нужно верить только хладнокровным обвинителям?
— Отнюдь нет. Никаких правил — кто угодно может ошибаться, лгать или говорить чистую правду, тебе остаётся только понять, с которым из перечисленных вариантов ты имеешь дело. Более того, ты можешь столкнуться с ситуацией, когда человек сообщит достоверную информацию, будучи совершенно уверенным, что солгал. Правда ведь не абсолютна, её почти всегда никто не знает полностью.
— И журналисты тоже?
— Журналисты всегда знают меньше всех. Они ото всех зависят, участники событий стремятся ими манипулировать в своих интересах, представить себя в более выгодном свете и опорочить других. Или наоборот, хотят взять на себя вину близкого человека. Документы рассказывают о многом, но не о тайных мыслях, планах, желаниях и мечтах людей, которые их подписали.
— Каковы же тайные мечты чиновника, подписавшего незаконное разрешение какой-нибудь фирме на строительство или снос того, что нельзя строить или разрушать? По-моему, очевидно.
— Опасное заблуждение. Закон ведь не может предусмотреть все жизненные ситуации, и за незаконным разрешением может стоять поддержка множества самых простых людей.
— И в таком случае следует уличить закон в несовершенстве, а не чиновника в его нарушении?
— Если до тебя подобную историю никто не раскрутил, её вообще лучше не трогать, иначе сделаешь газету врагом народа.
— Так мы хотим торжества законности и порядка или нет?
— Прежде, чем бороться за исполнение законов, следует добиться законодательной базы, приемлемой для большинства избирателей. В отдельных случаях, может быть, даже всех избирателей, но на практике я такой ситуации представить не могу. Любое решение ущемляет интересы одних и отвечает чаяниям других одновременно.
Юля осталась в кремлёвском пуле, стараясь не слишком там выделяться, но и не давать Вороненко забыть о своём существовании. Время от времени главред подбрасывал ей горячие темы, оснащённые неизвестно где добытыми копиями документов и записями телефонной прослушки, а она машинально прикидывала расклад его интересов, стараясь понять, кого и зачем он хочет подсидеть.
По роду своих занятий она и сама встречалась с людьми, среди которых однажды оказался неуёмный и неунывающий предприниматель средней руки. Он горячо и весело рассказывал, каким образом у него отобрали бизнес люди московского градоначальника, словно речь шла не о нём, а о совершенно чужом неудачнике.
— Вы совсем не переживаете? — спросила его Юля в расчёте на избыток чувствительности в будущей статье.
— Плевать! — поспешно ответил ограбленный, боясь обвинения в унынии. — Могли ведь и посадить, а вот вывернулся.
— Вы им отдали своё дело, поэтому и не сели. Причём здесь «вывернулся»?
— Всё равно, могло быть хуже. У меня ведь знаете, как всё устроено в голове? Я как в карты играю по жизни. Пришло, потом ушло, иначе невозможно. Подумаешь, снова начну. Даже интересно. Я люблю с нуля всякие затеи затевать.
— Теперь ведь труднее начать? У вас и кредитная история подмочена.
— Ерунда, разберёмся. У кого она не подмочена?
Веселый бизнесмен оказался разведённым папашей двух симпатичных дочек, мать которых считала его виновником всех своих бед и видеть не желала. Она жила с детьми в одной из прежних квартир мужа, но разрешала им свидания по выходным. Они сидели в кондитерской все вместе — Юля и дочери со своим неунывающим отцом, ели мороженое, пили морс и разговаривали о страшно важных для маленьких девочек вещах.
С того момента Кореанно задумалась о своей одинокой жизни и внезапно решила выйти замуж, напугав своими планами и главреда, и собственных родителей.
— С ума сошла? Ты же на пике! Всё бросить и заняться пелёнками из-за какого-то животного инстинкта? — сказал первый.
— За кого ты выйдешь? — спросили вторые. — За какого-нибудь журналиста или за бандюка, у которого брала интервью?
— Это моя жизнь! — гордо отвечала Юля тем и другим, совершенно уверенная в своей бесконечной материнской правоте. — Все выходят замуж, почему же я не смогу?
Она огляделась вокруг и перебрала в памяти всех, кто проявлял к ней интерес в обозримом прошлом. Разобраться в получившейся массе людей оказалось непросто. По профессиональной привычке она создала скромную базу данных и систематизировала список по разным квалифицирующим признакам.
Сначала — по роду занятий, и тут же убедилась в правоте родителей. Подавляющее большинство действительно составляли коллеги и объекты профессионального исследования. Тогда она разобрала претендентов по внешности и совсем запуталась — не всё ли равно, блондин или брюнет? С третьего захода кандидаты подверглись краткому психологическому анализу и перераспределились по типам темпераментов. Смысла здесь явно оказалось больше, чем в классификации по цвету волос, но всё равно недостаточно для обоснованных выводов о пригодности претендентов к семейной жизни. Тогда Юля добавила параметры возраста, личного дохода, рода занятий (поменьше творчества!), физического и психического здоровья, наличия прошлых браков (каковое она сочла преимуществом) и детей (в качестве недостатка), наличия братьев и сестёр (чем больше, тем лучше; отсутствие их вовсе — полная непригодность кандидата). Все параметры она проиндексировала и присвоила каждому индексу функцию добавления или вычитания баллов. Она увлеклась трудами над базой данных, словно она и составляла конечный предмет её усилий, но в итоге завершила их и с бьющимся сердцем нажала «Ввод». Внезапно напавшее волнение смутило опытную журналистку — прежде она не замечала собой подобных проявлений романтических ожиданий.
