28
В то время, когда Телегин и Гусев комфортно обустраивались в настоящем и будущем, Кира Берёзкина делала всё, чтобы свою новую жизнь разрушить. Верная своей первой любви и отказав Лужину, она бросилась на поиски убитого или раненого в той жизни Владимира. Он был жив-здоров, но встретиться им оказалось не суждено. Тридцатидвухлетний выпускник Высшей школы КГБ по распределению был направлен на работу в Германию. И Кира, в пике своего физического совершенства сходящая с ума от любви к призраку, развернула чувства на сто восемьдесят градусов. Она решила убить доктора Борга, отомстив таким образом за своего первого и единственного в новой, как ей казалось, более настоящей действительности возлюбленного. Только после этого, закрыв тему, она представляла своё дальнейшее существование — в этой, той или иной или какой бы то ни было другой жизни.
Найти злодея не составило труда. Доктор Борг в свои теперешние тридцать четыре работал пластическим хирургом в едва ли не единственном в стране общедоступным институте Красоты, расположенном на бульваре Профсоюзов.
Кира пришла к нему на приём и, едва он закрыл дверь и сделал первый комплимент её красоте, приставила к его горлу скальпель.
— Помнишь меня?
Борг перестал мыть руки и посмотрел в зеркало. Он вспомнил её в тот момент, когда она вошла в кабинет. У него была профессиональная память на лица. Но он был наказан и прощён ещё десять лет назад. Десять лет назад он пришёл в больницу, опустился на колени перед Владимиром, молча положил руку на его одеяло и медленно перерезал вену. Когда прошло минут двадцать и вся постель сделалась красной, Владимир позвал врача, и Борга укатили в реанимацию. Он умирал по-настоящему, и был прощён. Уголовного дела не случилось.
— Десять лет назад мы решили эту проблему, — произнёс Борг, потянувшись к полотенцу. — Разве ты не знаешь?
Она не знала. И на мгновение ослабила хватку.
Борг мгновенно перехватил руку, державшую скальпель, полотенцем и скрутил за спину. Кира махнула головой, видимо, сломав ему нос, перебила каблуком пальцы ног, и они вместе, опрокидывая кресло и стол с кипящими инструментами, повалились на пол. Несколько, а может быть десять или двадцать раз она ударила наугад локтём… и замерла. Борг не шевелился и не дышал. Лужа разлившегося по полу кипятка быстро краснела. Кира высвободила руку от полотенца и встала на ноги. Доктор Борг был мёртв, лицо его было изуродовано и перекошено. Она била мёртвого человека.
В камере её первое время задевали, как всех новеньких, но после нескольких стычек поняли, что драка доставляет ей удовольствие, и отвязались. Пару раз пришлось посидеть в карцере за неподчинение. Чтобы не поддаться минутной слабости, она, надрезав кожу за ухом, вынула оттуда капсулу и замуровала в углублении щербатой стены. Кира отказалась от адвоката и всех свиданий, молчала на допросах у следователя. Она ничего не хотела, спешить было некуда.
Получив записку, она задумалась. Из камерного динамика часто до неё часто доносились песни, украденные Гусевым из будущего. В новостях она слышала, как Телегина называют молодым, но вполне состоявшимся классиком советской литературы. О чём они собираются с ней говорить? Они были ей не интересны. С некоторых пор она вообще не воспринимала их как равных. Два злобных мультяшных придурка. Ничего, кроме брезгливости и неприязни. Если им стыдно и они хотят вытащить её на волю, она не нуждается в их помощи. Лужин давно бы вытащил её, если бы она только согласилась встретиться с адвокатом. Боятся, что она раздавит капсулу? Это скорее всего. Ну так пусть придут и попробуют взять.
В среду 6 марта Телегин снял трубку и услышал взволнованный голос друга:
— Теля, порядок, она согласна!
— Когда?
— Завтра, завтра!
— Во сколько?
— Шестнадцать тридцать. В три встречаемся на Финбане.
— У меня в восемнадцать поезд. Завтра седьмое… Восьмого марта я должен быть там, в Хохляндии, она встречает.
— Не ссы, будешь. На свиданке рассиживаться не дадут. А прийти надо пораньше. Подмажем, пораньше пустят, оставят наедине, времени будет больше…
Телегин представил себе сцену борьбы с Кирой Берёзкиной и сильно засомневался.
— Так ты решил… силой?..
— Достал ты меня, пис-сатель! Уговаривай, уговаривай. Я не против, я подожду, постою в сторонке. Только после сам будешь отнимать, когда она всё поймёт и приготовится. Она, между прочим, мастер спорта по плаванью. У неё рука как весло. Огреет — уже не встанешь.
— Ладно, ладно, не кипятись, звезда… поп. Много ещё насочинял? Пиши, подскажу: «Ты целуй меня туда, где подтёрлась я всегда». Стопроцентный хит. Не кипятись, уговорил уже, убедил. Обезопасим любой ценой. После вытащим.
— Да, конечно, вытащим.
— И без денег не оставим. Пусть живёт как человек.
— Да кто же против? Да хоть… по двадцать процентов ежемесячно. Учитывая перспективы…
— Нет, по двадцать мало. По двадцать пять, чтобы всем поровну. Снотворное достал?
— Да! — Гусев нервно затянулся. — Давай обговорим самое главное. Такого снотворного, чтобы подействовало сразу, такого нет. Ну, не достать, никто не знает. Так просто, с бухты-барахты вообще ничего не достать, некуда, не к кому обратиться.
— Что же есть?
— Есть флакончик эфира. Если Неожиданно приложить к лицу платок, человек, испугавшись, что его душат, рефлекторно вдыхает. С первого вдоха ты уже не боец, а со второго и третьего плавненько так улетаешь. Я на себе пробовал, оцени. Главное — неожиданно и крепко взять за руки.
Телегин понял, что держать за руки придётся ему.
— Смотри, Теля, ты говоришь, «покажи руки», а я захожу сзади. Ты держишь и смотришь в глаза, говоришь что-нибудь важное. У меня платок метр на метр… ну, то есть большой. Обливаю эфиром — и в морду. Потом режу. Имей в виду, держать надо крепко.
— Нас самих могут за это… привлечь.
— За что! Как она объяснит! Да она под пыткой жаловаться не будет. Сама разберётся.
— Слушай, Гусь, она сильно переменилась. Она может так разобраться, что нам вообще не жить.
— Да плевать, потом — хоть трава не расти. Уболтаем, умаслим. В ножках будем валяться.
— На поезд надо успеть…
— Ты сначала удержись на этом поезде. Потом, может, и на том поедешь. Пока ты строишь свои развратные педафилические планы, тебя в любой момент выкинут. Будешь потом, старый пердун, стоять, облизываться перед афишами.
— Ладно, ладно. Буду держать. Сегодня с гантелями позанимаюсь.
— Бритву возьми, не забудь. Спрячь в подкладку. Лезвие. Лучше импортное, «Нева» ненадёжна. Я возьму, но и ты тоже возьми. Ты будешь держать, а я — резать. Понял?
Телегина передёрнуло, он нервно выкрикнул «да! да!..» и бросил трубку.
На другой день без четверти три оба уже стояли на месте встречи и обговаривали последние детали. Был ясный солнечный день, с крыш капало, лёд на Неве ещё не тронулся. Итак, они трое сидят в гостевой камере за столом. Охранник получил по таксе и оставил их наедине. Разговаривают о том о сём, пока объект не потеряет бдительность. Затем всё происходит стремительно, в считанные секунды. Примеро так.
Телегин. Наколку сделала?
Берёзкина. Нет.
Телегин. Покажи руки.
Телегин держит за руки, Гусев обходит стол и прикладывает к лицу Берёзкиной платок с эфиром. Она теряет сознание. Гусев достаёт лезвие, делает аккуратный надрез и вынимает капсулу. Затем они заклеивают ранку пластырем, приводят объект в чувства и уходят. Телегин мчится на вокзал, навстречу своей любви; Гусев успевает на репетицию новой программы. Всё.
— Пластырь, — сказал Телегин. — Об этом мы не говорили. Ты взял?
— Да, это важно, сейчас купим в аптеке, — озаботился Гусев.
В половине четвёртого они сдали на вахте паспорта, в четыре поговорили с охранником и остались в камере для свиданий вдвоём. После воли и сверкающего на солнце льда темно и жутковато. Пришёл местный врач, пожаловался, что подследственная ничего не ест. Катает шарики хлеба, да пьёт немного чая. Друзья обещали поговорить и повлиять.
В шестнадцать тридцать к ним запустили подследственную.
Щёки впалые, бледные, волосы обрезаны до ушей и зачёсаны назад, глаза равнодушны ко всему.
Друзья поднялись и, расставив руки, с улыбками шагнули ей навстречу.
— Стоять, — слабо произнесла Берёзкина. — Сели на место. Оба.
Друзья сели. Кира села напротив. Это ничего. Пока всё шло по плану. К тому же объект находился явно не в лучшей своей физической форме.
— Она слабая, тормознутая, — зашептал Гусев в самое ухо Телегина, чего тянуть, давай сразу…
— У вас две минуты, — произнесла, словно услышав его, Берёзкина.
— Почему две? — Гусев заволновался. — Мы на час договорились, заплатили этому вашему… вертухаю!
