Всё это может быть, всё это реально, если только… Если только Кира Берёзкина не сожмёт кулак и не раздавит хрупкое кощеево яйцо, в котором заключено их будущее.
Однажды, в конце февраля, позвонил Гусев:
— А ну, включи радио.
— Какое…
— У нас что, уже много радио? То, что у всех на кухне. Репродуктор.
Телегин положил трубку рядом с аппаратом, вышел на кухню и повернул громкость. Голос Тани Овсеенко наполнил помещение: «Музыка на-а-ас связала, тайною на-а-ашей стала…» В перовое мгновение сердце его радостно дрогнуло, но уже в следующее его охватило чувство разочарования. Она украла песню. У неё не хватило ума подождать и принять её в знак любви. Её и ещё десяток, сотню стопроцентных хитов. Но она, словно чумазая цыганка, схватила первый же кусок, лежавший с краю, и дала стрекача. Она просто дура.
Телегин вернулся и взял трубку.
— Твоя работа? — сказал Гусев.
— Можешь предложить варианты?
— Ну, если учесть, что песню слышали только трое… а я отпадаю… сценарий развивался так. Берёзкина ломает решётку в камере, залезает на стену, разрывает колючую проволоку словно паутину и прыгает со стены в воду. Могучими взмахами рук переплывает через Неву, находит Овсеенку, тащит её к роялю и, не сводя с неё безумных глаз, бряцает по клавишам.
— Не всё подходит — ныряет, переплывает… Зимой? По льду?.. От соцреализма далеко. Сам сочинил?
— Сам. Хотя, честно говоря… заготовка. Экспромты ещё не удаются. Я тоже писатель, ты на меня влияешь. Что будем делать с Берёзкиной? У неё сегодня день рождения. Двадцать пять. Мы здесь уже год.
— О господи! — ужаснулся Телегин. — Как же она там…
— Время идёт. Мамаша что-нибудь узнала?
— Не много. Сидит в общей камере, на допросах молчит, от свиданий и от адвоката отказывается.
— Адвокат общественный или кто-то нанял?
— Лужин нанял. Самого продувного во всей коллегии. Он, Лужин, те есть, суетится, всё ещё любит. Совершенно не в себе парень. Готов на всё, только бы вернулась. Адвокат что-то придумал, но Кира отказывается с ним встречаться.
— Может, они сами… без нас уладят?.. — предположил Гусев неуверенно.
— Не знаю. Не думаю. Не уладят. Для неё не стоит вопрос «тюрьма или Лужин». С которым, к слову сказать, придётся так или иначе по жизни рассчитываться. Вопрос стоит — «тюрьма или назад, в 2004-й». Теперь многое зависит от того, насколько нормальные условия жизни в камере. Бывает, так достанут какие-нибудь психи или садисты, что человеку легче повеситься. А могут попасться интересные люди, со своими историями. У меня в «Сталине» тромбон два раза сидел, много чего рассказывал. Берёзкина упрямая, сильная, торопиться ей некуда. Надоест — раздавит и все дела. А может, ей самой интересно, до какой степени абсурда всё это может докатиться.
— Теля, честное слово, мне тоже интересно. С каждым днём становится всё интереснее и интереснее. Что вообще произошло? Что у неё было с этим… доктором?
— Кто же знает? Она молчит. Доктор тоже молчит, он мёртвый.
— Это на неё похоже. А что ей делать? Говорить? Оправдываться? Раскрыть всю душу перед адвокатом? Она только с виду дура дурой, а на самом деле упрямая. Умрёт под пыткой, а расколоть не даст. На хрена ей вообще нужен адвокат? У неё за ухом адвокат. Сидит там и ждёт. Одно движение — и оправдана вчистую. Новая жизнь. В смысле — старая. Как будто ничего не было.
— Мать сказала, что если она не изменит показания… ну, то есть, которых нет, суд будет в середине апреля. По факту преступления.
— Так-так-так… Что делать, что делать. У меня новая программа, готовим втихую, под перестройку. Бомба. Обеспеченная старость. Надо, надо что-то делать. Если разрешат свиданку, вместе с ухом отгрызу… С-сука какая, сама не живёт и другим жить не даёт.
— Погоди, — от цинизма Гусева у Телегина защемило сердце. — Погоди, смотри… Если мы отнимем шарик, она пойдёт на пятнадцать лет в зону.
— Ну, не на пятнадцать… А десятку могут впаять, за милую душу.
— А мы здесь будем… вкушать цветы удовольствий?
— Да, неувязочка. Она, конечно, в зоне жить не будет. Или сбежит или… А если сбежит, нам не поздоровится.
— Гусь, ты что, дурак? Не в этом дело. Я так беспредельничать не согласен, я вообще-то какой-никакой, а христианин.
— Ну, я как бы тоже… не арабский террорист. Как только деньги появятся, мы её вытащим. Устроим пересмотр, вновь открывшиеся обстоятельства, свидетели, которые будто бы всё видели… Долго не просидит. Главное, чтобы знала. Как это у них называется… маляву, что ли ей надо передать. Сможешь устроить?
— Поговорю. Всё-таки мамаше не чужая. Устроит, я думаю. На счёт свиданки сложнее, но она уже перерирает эту тему с кем надо. Всё осложняется из-за того, что она отказалась от адвоката.
— Давай, давай, пиши маляву, про адвоката тоже, чтобы не там не выё и не выя. Пиши, что выйдет скоро, не в чём не виноватая.
— Ладно, прямо сейчас сяду, подумаю.
— И сам смотри, полегче, поосторожнее. Ты знаешь, сколько лет Тане Овсеенко?
— Да.
— Всё, пока.
— Погоди. Где она сейчас, телефон есть?
— Недавно была здесь. Афиш не видел? Её отпустили с «Миражом» на зимние каникулы. Да, у тебя ведь в это время был тираж, не до миражей. Я её видел, она про тебя спрашивала. Теперь там, у себя, на Украине. Сейчас найду… Кстати, поздравляю, сегодня ровно год.
Телегин записал телефон, чтобы поговорить с девушкой строго, как старший товарищ. А на самом деле, при одной только мысли о Тане Овсеенко он таял как снег под апрельским солнцем.
Положив трубку на том конце провода, Гусев задумался. Из разговора ему показалось, что опасность их будущему исходит уже не от одной только Киры Берёзкиной. Для него было очевидно, что Телегин запал на малолетку. И это могло кончится… не тюрьмой, но публичным позором и крахом всех радужных перспектив. И кто тогда поручится за то, что он, рухнувший внезапно с пьедестала и всеми презираемый, не пожелает снова переиграть партию по новой? В 94-м у него, знающего наизусть все ненаписанные бестселлеры на десять лет вперёд, будут ещё лучшие шансы на успех. Начинать же карьеру поп-звезды в тридцать четыре… не столь привлекательная перспектива. Время такое, что могут и замочить. Чуть больше прожиточного минимума — и вокруг тебя моментально собирается человек сто с бритыми затылками. Порядка уже нет, организованная преступность ещё не самоорганизовалась. Шлёпнут из-за несогласованности, и прощай карьера. Это писатель может присылать мегабайты откуда угодно, даже не показывая публике своего лица; поп-звезда всегда на виду, нет существа более беззащитного и ронимого…
Новая программа была уже совсем на мази, Гусев с нетерпением считал дни до прихода Горбачёва. На репетициях работали в полную силу, никто не пьянствовал — лечились от сифилиса. Все трое заразились от «одуванчика» во время той пьяной ночи. Гусева пышка не подвела, и он мысленно, от всей души, посылал ей через океан воздушные поцелуи. Гога в сексуальном смысле вёл себя странно; Витёк подозревал, что их импресарио плавно меняет ориентацию. В 90-х это могло пригодится — легче будет находить полезные контакты в артистической тусовке. Надо его поберечь, придерживать, чтобы не слишком резво перескочил в медиа-магнаты, а то и в олигархи. Блин, и всё это может рухнуть.
Походив по квартире и выкурив одну за другой две папиросы, Гусев решительно подошёл к аппарату и снял трубку. Код Украины, номер… Занято. Чёрт! Чёрт! Они уже разговаривают.
Неделю спустя, путём недолгих согласований и распитий на своей новой даче, Телегин получил нужную командировку от Союза писателей. Киев — Львов Харьков. Программа стандартная: местное телевидение, радио, встречи с читателями. До вылета оставалось десять дней. Каждый день он подолгу разговаривал с Таней по телефону. Тамара Леонардовна находилась в ужасе и постоянно пыталась поговорить с сыном, но он делал болезненное лицо, отмахивался «потом-потом», убегал и запирался в кабинете. Она позвонила Гусеву и неожиданно нашла в нём пылкого союзника. Телегин представить себе не мог какие мощные силы собираются встать на пути у его высоких чувств. Ниночка, совсем недавно переехавшая к нему в квартиру из общежития и ошарашенная его взлётом, ещё ничего не понимала.
Телегин, как обещал, написал и передал Лужину «маляву» для Киры Берёзкиной. Вечер он бился над сочинением этой малявы, чтобы сделать её убедительной и отказаться от встречи было бы невозможно. В результате, исписав и зачеркнув десятка три многословных варианта, он оставил одну строчку: «Надо поговорить. 2004.»
В то время, когда Телегин и Гусев комфортно обустраивались в настоящем и будущем, Кира Берёзкина делала всё, чтобы свою новую жизнь разрушить. Верная своей первой любви и отказав Лужину, она бросилась на поиски убитого или раненого в той жизни Владимира. Он был жив-здоров, но встретиться им оказалось не суждено. Тридцатидвухлетний выпускник Высшей школы КГБ по распределению был направлен на работу в Германию. И Кира, в пике своего физического совершенства сходящая с ума от любви к призраку, развернула чувства на сто восемьдесят градусов. Она решила убить доктора Борга, отомстив таким образом за своего первого и единственного в новой, как ей казалось, более настоящей действительности возлюбленного. Только после этого, закрыв тему, она представляла своё дальнейшее существование — в этой, той или иной или какой бы то ни было другой жизни.
