— У вас две минуты, — произнесла, словно услышав его, Берёзкина.
— Почему две? — Гусев заволновался. — Мы на час договорились, заплатили этому вашему… вертухаю!
— Полторы.
Оба поняли, что через полторы минуты Кира встанет и уйдёт отсюда. И они запаниковали. Гусев стал отворачивать в кармане пиджака флакон с эфиром. Сразу запахло зубоврачебным кабинетом. Телегин понёс какую-то несусветную чушь о недопустимых нормах гигиены в местах содержания заключённых.
— Я беседовал с вашим фельдшером, этим… забыл, неважно. Он говорил, что у тебя воспалилась татуировка на запястье… э-э… слово какое-то, будто бы нецензурное… череп или бабочка… Это правда?
Кира всё поняла и улыбнулась. Покорно засучила рукава, положила на стол перед собой руки, ладонями вверх. Телегин положил руки на её ладони и сжал запястья. Они смотрели друг другу в глаза, и в эту секунду Телегин тоже всё понял. То, что она всё знает, и они, может быть, вообще отсюда не выйдут.
Тем временем Гусев обошёл стол, встал у Киры за спиной и вылил эфир в платок. Резкий головокружительный запах наполнил пространство камеры.
Продолжая спокойно улыбаться, Кира сжала запястья Телегина, развернула внутрь и внезапно ударила руку об руку. Телегин ахнул и отпустил. В это мгновение Гусев прижал к её лицу мокрый платок. Резко выдохнув, Кира вырвала и отшвырнула платок, встала, взяла голову Гусева и, словно баскетбольный мяч, шарахнула о стену камеры.
По щербатой стене разбрызгалась и потекла кровь. Гусев, слабо цепляясь руками, начал сползать.
В это мгновение Телегин, успевший подойти сзади, набросил платок на шею Берёзкиной и затянул. Кира раз двадцать ударила его затылком, разбив ему рот, сломав скулу и переносицу, затем осела и ослабла.
Оба они повалились на пол.
Захлёбываваясь от крови, Телегин не чувствовал боли и не осознавал действительности. Он продолжал затягивать платок, лёжа на полу и не чувствуя онемевших пальцев.
Когда запах эфира выветрился и сознание вернулось к нему, он встал на ноги и крикнул охранника. Верхняя губа висела сбоку на ниточке, залитые кровью уцелевшие кое-где зубы придавали его лицу вид растленного черепа.
Телегин вывернул ухо, прикрывавшее капсулу, заклеил пластырем. На глазах появившегося в дверях вертухая несколько раз изо всех сил ударился головой о стену. В голове со скрежетом провернулось, всё кончилось, стало тихо и покойно.
Часть четвёртая
АБСОЛЮТНАЯ ПАМЯТЬ
И опять перед глазами загадочная станция метрополитена, облицованная мрамором, с колоннами и бронзовыми светильниками. Зюскевич, отойдя и отвернувшись от нас, лихорадочно говорит по телефону. Я поднял закреплённый на штативе «фен-кибершлем». Господи, что с нами происходит? Роспись на потолке: снопы сжатого сена, колхозницы в красных косынках, новенький трактор. В первый раз мы её изнасиловали. Четыре гигантские, потускневшие от времени люстры. Во второй раз убили. Лепнина: виноградная лоза, красиво. Я убил. Как хорошо всё делали, красиво, надёжно. Срочно чего-нибудь выпить.
— Зюскевич! Миня!..
Всё ещё говорит, отмахивается. Посмотреть на Берёзкину? Плевать, хуже не будет. А вдруг она ничего не знает? Ну, вроде того, что у каждого свои приключения. Ну?.. Раз-два-три — повернулся. Смотрит в зеркальце, подкрашивает губы. Гусев тоже смотрит на неё с интересом.
Встретившись с Гусевым глазами, я и он произносим одновременно:
— Выпить… — и кричим наперебой, в два голоса, Зюскевичу: — Миня, с-сука!! Водки! Водки давай!!
Не отрываясь от телефона, Миня быстро уходит в боковую дверь и через несколько минут приносит литровку «Абсолюта». Отдаёт и отходит. Холодная, из холодильника.
Мы вылезли из кресел и стали пить, передавая друг другу. Гусев окликнул Берёзкину и жестом предложил ей выпить. Едва взглянув, Кира отрицательно мотнула головой. Знает или не знает? Она до сих пор осталась для меня загадкой, полной противоречий.
Наконец Миня закончил телефонный разговор и подошёл к нам. Отобрал бутылку. Серьёзен как никогда.
— Хватит, потом…
— Курить-то можно?
— Можно… Происходит какая-то ерунда.
— Проблемы? — спросил Гусев.
— Не смертельно, но тут кое-что изменилось. То, что связано с вами. Оно не выровнялось, вы протащили сюда изменения из 84-го. С программой надо работать, исправлять баги, менять настройки…
— Я хочу третий шанс, — заявил Гусев. — Ты обещал три, остался девяносто четвёртый. У меня только-только всё закрутилось.
— Будет третий, нужен, об этом я и говорю.
— А что случилось? С нами всё в порядке?
— Врать не буду: с вами всё в порядке. Ты поп-звезда. Легенда восьмидесятых и девяностых.
— Уже?.. — сказал Гусев.
— Песни пел? Вот это и сохранилось. Ты известный продюсер, владелец «Фабрики звёзд», муж Аллы Пугачёвой.
Гусев молча опустился в кресло. В 94-м для него вместе с молодостью закончился рок и началась работа в ресторанных оркестрах.
— А Телегин… — Миня обратился ко мне.
— Стоп, — сказал я. — Неужели «Генеральный секретарь»?..
— Я не знаю, кто там секретарь, а ты — владелец издательства «Царский переплёт». Книги на всех языках мира, номерные экземпляры… Эпопея действительно вышла в восемьдесят пятом, но её никто не помнит, а статус классика, чин литературного генерала — на всю жизнь. Как у тебя самочувствие?
— Миня, ты знаешь, в этот раз меньше срывало. Раз или два.
— Да, я подправил. Там ерунда, на нервной почве. Можешь забыть, больше не будет беспокоить. Ни там, ни здесь.
— А ты думаешь, мы сюда вернёмся?
— Рано или поздно…
Не сговариваясь, мы все повернулись к Берёзкиной. Я её убил. Почему она не реагирует? Берёзкина смотрела на нас без ненависти и презрения. Совсем, совсем не так, как Зоя Космодемьянская на допросе. Даже чуть насмешливо.
— У неё всё по нулям, — махнул рукой Зюскевич. — Никаких изменений. Есть предположение, что тут играет роль человеческий фактор. Если сильный характер… — Миня пожал плечами и побежал к пульту.
— Слушай, писатель, — Гусев напряжённо курил, — мы ведь тоже можем тормознуться. Если я муж Пугачёвой и фабрика звёзд, а ты — «Царский переплёт», пора уже сказать «хватит». Можно всё испортить. У нас на руках по двадцать, ещё по карте — и будет перебор…
— Кира, а ты как думаешь? — осмелился я обратиться к Берёзкиной.
— Я остаюсь. У меня уже перебор. С меня хватит, — произнесла она равнодушно.
Господи! В конце-то концов, знает она или не знает?!!
Зюскевич, снова подошёл к нам. Он всё слышал. Он встал перед нами как замполит перед солдатами. Вершинку надо взять любой ценой, она стратегически важна для пулемёта.
— Мужики, надо ещё раз, — требовательно сказал он. — Надо исправить баги. В холостом режиме ничего нельзя сделать.
— Ты исправишь, а мы потом — у разбитого корыта?
— Так ты уже заранее решил вернуться? — хитро прищурился Зюскевич.
— Нет, зачем… То есть… — Гусев растерялся. — А если посадят? А что у меня есть? Есть счёт за границей?
— Некогда выяснять. Что есть, то есть. Самое главное — позвонить. Сразу, в первую минуту. Оба позвоните.
— Может завтра продолжим?
— Сейчас.
— А что Берёзкина? — не унимался Гусев.
— Всё, поехали, — я взял Гусева за локоть. — Садись.
— Ладно, так и быть. Проверим. Что там у нас в свободно конвертируемой. Выпить ещё можно?
— Там выпьем.
Я уже думал о Тане Овсеенко. Если я «Переплёт», не всё потеряно. Даже если она звезда и замужем.
— Теля, сейчас перескочим — там сразу созвонимся, надо добавить. То есть, сначала позвоним куда Миня просил. Кира, не скучай без нас.
Кира, стоящая в сторонке, чуть заметно кивнула.
— Гусев! — сказал Зюскевич. — Про Пугачёву я пошутил.
— Э, — я встревожился, — про «Переплёт» не пошутил?
— Нет. Между прочим, тебя ждёт сюрприз.
— Приятный?
— Для тебя — не то слово. Если я ничего не путаю.
— Чего-чего?..
— Больше ничего. Повторите номер телефона и что сказать.
Мы вразнобой повторили.
— Если вы этого не сделаете, я вас уничтожу. Превращу в моль, в червей, в гробовую плесень…
— Чего-чего?..
— Он шутит, — сказал я. — Я сам тебя уничтожу.
Сначала Зюскевич был готов застрелиться, а теперь шутил. Возможно, это было связано с решением Киры остаться. Она уже с ним. Программа «максимум», ради которой, руку на отсечение, всё это затевалось, выполнена на все сто. Проблемы только в технической доводке машины времени. Не для себя, для начальства. И что-то ещё. То, что он от нас скрывает. Сейчас мы для него кролики.
Миня опустил нам шлемы, сел за пульт, и, ударив по клавишам, сыграл увертюру к году 1994-му.
