Минуту доктор спокойно сидел за рулем, затем вылез и посмотрел на свою работу. Это была первоклассная работа. Почти все края машины он разбил об ограду, оставив позади на дороге семнадцатифутовый черно-выжженный ужасающий мазок. Все, что теперь было необходимо сделать, — это отпустить тормоз, и тогда машина поехала бы дальше. Он отключил двигатель и поставил машину на передачу, для безопасности поставив на ручной тормоз. Он вылез из машины и подтянул Тривли на переднее сиденье, за руль, после чего закрыл двери и, просунувшись внутрь, включил зажигание, поставил рычаг передач на третью скорость и отпустил аварийный тормоз.
Машина медленно поехала вперед и вперед, лениво и пьяно. Сначала могло показаться, что она плыла, держась на поверхности, как камфорный шарик, упавший с высокого здания, затем она прыгнула через первый борт, слегка накреняясь в пустоту, где, казалось, снова плыла, нетронутая в мягком море лунного света, пока не ударилась о землю. Ударившись, она взорвалась, но словно бездымная бомба — почти неслышно на таком расстоянии.
Послонявшись несколько минут по выступу рядом с оградой, он быстро осмотрел жженые следы на шоссе позади, а затем пошел вниз по дороге. У него заняло почти три часа, чтобы добраться до автобусной остановки, откуда он отправился прямо домой, поужинал, почитал часик и затем лег спать, словно усталый любовник.
Что касается Барби Минтнер, то Ральф так и не позвонил ей ни разу за весь день, и в ту ночь она плакала, пока не уснула.
На следующий день неимоверным усилием воли она заглушила в себе желание быть в диспансере ровно в два часа, когда он пришел. Вместо этого она прождала целый час и в итоге появилась там как бы случайно, по делу, чтобы взять аспирин и фенобарбитураты.
И когда она появилась, юноша казался каким-то образом смущенным, но также было вполне очевидно, что он слегка раздражен тем, что она не пришла раньше.
— Привет, незнакомка, — сказал он пресыщенным тоном, слегка нахмурившись.
— Привет, — сказала она с притворной дружеской теплотой.
— Ну, — сказал он, — ты определенно изменилась!
— Что ты имеешь в виду? — спросила Барби, изображая удивление.
— Ну, если ты не догадываешься… — сказал он, при этом выглядя задетым, но как бы стряхивая обиду.
Барби, пытаясь изобразить здравое самообладание, протянула юноше свой список лекарств.
— Я хотел позвонить тебе вчера, — продолжал он, уже легким тоном, почти мечтательно, собирая препараты с полок.
— У нас было достаточно работы, — беззаботно сказала Барби, рассматривая свои ногти.
— Но мне нужно было уехать из города, — продолжал Ральф. — Я звонил вчера вечером, и они сказали, что ты уже легла спать.
— Да? — сказала Барби, прикусывая язык. — Они мне не сказали.
— Они не сказали? — сказал Ральф с озадаченным видом, подходя к девушке поближе. — Ну, нет, я думаю, что это я им ничего не сказал.
— Ты мог бы оставить сообщение, — сказала Барби, уступая, с полными слез глазами.
— Ну, — сказал Ральф, и видно было, что его собственная боль еще не совсем утихла. — Я думал, что я увижу тебя гораздо раньше, чем сейчас.
— Ты думал?! — воскликнула она, схватила свои препараты с прилавка и демонстративно удалилась.
Но оказавшись в одиночестве, в комнате отдыха для медсестер, она могла только и делать, что думать о нем, и это было пугающе, как если бы с каждым образом рождающееся внутри нее нечто прорастало наружу, как причудливое растение, навстречу огромному и неоспоримому слиянию… с ним… пока внезапно девушка не почувствовала, что если она не станет действовать сразу же и по своей собственной воле, то не сможет за себя отвечать еще долгое время. Тем не менее она все же высидела еще пятнадцать минут перед тем, как выйти в коридор и направиться обратно в диспансер. Там она прошла мимо Ральфа, опустив глаза вниз, как будто небрежно перечитывая список в своей руке.
— Барби, — позвал он ее с нежностью и безысходностью.
— О! — Она слегка повернулась и подняла голову, как будто удивляясь факту его присутствия.
— Пожалуйста, Барби, — взмолился он, жестом прося ее подойти ближе. — Ну почему ты так себя ведешь? — Он был явно раздосадован, но говорил с большей уверенностью, теперь, когда она фактически была рядом.
— О, мы были так заняты, ты себе не представляешь! — сказала она, подошла ближе, притрагиваясь к волосам, и нахмурившись глядя на список.
— Да? В чем дело? — спросил юноша и поднял брови домиком, пытаясь вернуться к теме разговора.
— О, это снова Фред — доктор Эйхнер, — легко соврала Барби.
— Да? И что с ним случилось? — спросил Ральф, пытаясь удивленным интересом пригасить неистовую гримасу ревности.
— Ну, — начала Барби, поглядывая в коридор, — там были кое-какие проблемы. Я — я не могу это сейчас обсуждать. — И она посмотрела на него быстрым, мрачным взглядом, подчеркивая таинственность этого вопроса.
Казалось, Ральф едва сдержался от резкого ответа, но неожиданно в коридоре раздались какие-то бессмысленные тараторящие звуки, и медбрат, Альберт, ворвался, какое-то время издавая короткие животные шумы. Барби нежно вытянула руку вперед, словно пытаясь поймать на бегу любимого маленького щеночка, и теперь уже абсолютно не обращала внимания на Ральфа, суетясь вокруг глухого гнома, который с детской свирепостью начал одновременно колотить ее в живот и дергать за низ ее халата, периодически обнажая прелестные, спрятанные под ним кружева.
— Не позволяй ему это делать! — неистово взмолился Ральф, наклонившись к ним через прилавок.
— Шшшш, — сказала Барби, — он пытается мне что-то сказать.
Альберт снизу вверх бросил на Ральфа полный презрения взгляд, а затем зарылся лицом в юбку девушки.
— О, дорогой, дорогой, — шептала она, закрыв глаза и поглаживая его огромную голову.
Ральф смотрел в безмолвном гневе, как Альберт дергал и манил Барби прочь, как будто на свидание, а она притворялась беспомощной, позволяя ему это делать.
— Это может быть что-то насчет Фреда, — объяснила она Ральфу.
— Я заеду за тобой в восемь-тридцать, — сказал Ральф с твердостью, от которой у него дрожал голос, — у меня два билета на школьный концерт. — И он вынул их из кармана рубашки, как бы в подтверждение.
— Хорошо, милый, посмотрим, — отозвалась Барби, как будто, будучи сильно занятой, она не могла сейчас уделить этому должного внимания.
— Восемь тридцать, — приказал Ральф, бросив свирепый и мстительный взгляд на затылок гигантской головы гнома, покоящейся на бедрах его собственной возлюбленной.
Ровно в 10.30 утра доктор Эйхнер был уведомлен по телефону, что украденные деньги найдены, или, если точней, что путем анализа остатков определенных купюр, найденных на месте автомобильного крушения, было установлено, что украденные деньги в том количестве, о котором было указано в заявлении, восстановлению не подлежат и что заявление на покрытие страховкой этой суммы находится на рассмотрении ответственных органов. И что в должном порядке доктор получит полное возмещение из Казначейского департамента.
Больше по этому делу в тот момент не было дано никаких дальнейших комментариев. Истина была в том, что уполномоченные органы отчаянно пытались доказать, что практически не поддающееся опознанию тело, найденное на месте крушения, было телом пресловутого, долго находящегося в розыске Черного Георгина.
И теперь, в середине дня, после того как доктор был далее проинформирован, что в качестве формальности его попросят опознать скальпель, одетый просто детектив принес его в Клинику.
Детектив выглядел больше как человек из пресс-службы какой-нибудь фабрики, чем чье-либо представление о реальном детективе. С долей наивности он излагал в терпеливых, объяснительных тонах, избегая тех подробностей, которые, как он полагал, доктор мог счесть неприятными. Он был довольно явно смущен необходимостью сказать, что женщина фактически была не женщиной, а переодетым мужчиной.
— Он был маньяк, — сказал детектив извинительным тоном. — Я думаю, ваше счастье, что в тот момент он не был еще более ожесточенным. Вы очень правильно сделали, что попросту отдали ему деньги. Видите ли, сумма, вероятно, была больше, чем он ожидал, и это отвратило его от реального намерения — привело в нормальное психическое состояние, так сказать.
— Он был неслыханно жестоким, да? — спросил доктор Эйхнер с интересом.
— Ну, не совсем. Мы говорили с его психиатром…
— Понимаю. Он проходил курс лечения?
— Ну, он посещал этого психиатра… и тот не был удивлен, я имею в виду, он сказал, что он долгое время знал, что тот человек был нестабилен, и это было явным преуменьшением. Хотя на самом деле психиатр мог намеренно преуменьшить это — боялся, что ему инкриминируют то, что он не отправил этого человека сразу же на лечение в изолированное место. Но, конечно, у нас такого и в мыслях не было. Мы всего лишь были заинтересованы в фактах конкретного случая. Фактически департамент в любом случае очень мало обращает внимания на то, что скажет психиатр — особенно после случившегося, так сказать. У нас есть свои собственные психиатры, конечно. Однако для департамента это всего лишь случай воровства и раскрытия преступления.
