Ознакомительная версия.
— К чему ты клонишь? — спросил Оливер.
— Я о Сэме. Добрый доктор Петтерсон. Вы с ним знакомы уже двадцать лет. Он с женой каждый день бывают у нас. Ты играешь с ним в гольф. Ты делишься с ним. Не удивлюсь, если ты уже рассказал ему об этой… Неприятности у нас с тобой.
— Кстати говоря, действительно рассказал, — подтвердил Оливер. — Мне нужно было поговорить с кем-то. Он и твой друг тоже. Он посоветовал мне вернуться к тебе.
Люси кивнула.
— Мой друг, — повторила она. — И твой друг. А что ты знаешь о докторе Петтерсоне, нашем близком друге?
— Он умен и объективен, — ответил Оливер. — Он еще и прекрасный доктор. Это он вытащил Тони.
Люси снова кивнула.
— Все это так. Но кроме этого есть еще кое-что, правда? Например, о его отношениях с другими женщинами.
— Ну, нельзя быть полностью уверенным.
— И вот ты опять лжешь, — мягко вставила Люси. — Теперь понятно, что я имею в виду? Ты ведь знаешь, что у них с миссис Вейлс. Ты знаешь и об Эвелин Стивенс.
Ты знаешь, что было между ним и Шарлоттой Стивенс, потому что все это началось в нашем доме два года назад. И с тех пор эта история обсуждалась нашими гостями прямо за столом.
— Ладно, — сдался Оливер. — Я знаю.
— А теперь я скажу тебе еще кое-что, — спокойно продолжала Люси. — Он делал попытки и в мою сторону. Потому что именно такой он человек. Потому что он не может посмотреть на женщину дважды, не проявив этого. И ты должен был это знать тоже.
— Я не верю в это.
— Веришь. Ты бывал у него сотни раз, ты приглашал его к нам. И этих тоже. Мужья и жены. Преданных, разведенных, неудовлетворенных, любопытствующих, развязных… Ты всех их знал. И ты был с ним обходителен, дружелюбен, а когда шли сплетни или начинался газетный скандал, ты смеялся. Но когда удар пришелся в твои ворота, ты не смеялся. Вся твоя терпимость, цивилизованность, юмор оказались не для внутреннего пользования.
— Прекрати, — вырвалось у Оливера.
Но Люси была неумолима.
— Я все время думала над этим, Оливер. Все эти последние десять дней. И я поняла, что ты прав. По крайней мере, то что говорил, все верно. Даже если ты сам не можешь соблюдать эти правила.
— Мы будем жить как ты пожелаешь, — начал он. — Мы не будем приглашать тех, кого ты не захочешь видеть в нашем доме. У нас будут совсем другие друзья.
— Я не это хотела сказать. Мне нравятся наши друзья. То, что я чувствовала себя счастливой все эти годы, было частично благодаря им. Мне и думать не хочется о том, что я их больше не увижу.
Оливер встал, его щеки горели.
— Что же ты тогда, черт побери, хочешь? — закричал он.
— Я хочу жить, — спокойно ответила Люси, — жить так, чтобы меня больше никто никогда не сумел обвинить во лжи. Так, чтобы я сама не могла обвинить себя во лжи.
— Ладно, — низким голосом ответил Оливер. — Если так, то я рада, что все это произошло.
— Не торопись. Как всегда, ты спешишь остановиться на пол-истины. На самой привлекательной ее половине. Той, где ты выглядишь благородным, которая устраивает тебя. Но та скрытая часть — секретная, неприятная, унизительная — она тоже существует, Оливер. С этого момента тебе придется принимать обе половины…
— Если ты собираешься исповедоваться насчет кого-то другого студентов всяких, докторов, гостей к обеду или попутчиков в поезде, избавь меня от этого. Меня не интересует твое прошлое. Я не желаю об этом слушать.
— Я не собираюсь исповедоваться о прошлом, Оливер, — тихо возразила Люси. — Потому что там ничего нет.
— Тогда что? — спросил Оливер.
— Я хочу исповедовать о будущем, — ответила она.
Оливер обратил на жену ошеломленный и одновременно сердитый взгляд. -Ты угрожаешь?
— Нет. Просто хочу вернуться в наш дом чистой, если мне суждено в него вернуться. Если я возвращаюсь домой, у нас начинается новая жизнь, и я хочу, чтобы ты это понял.
— Нельзя начать новую жизнь после пятнадцати лет брака, — возразил Оливер.
— Действительно, — покорно кивнула Люси. — Может и нельзя.
Тогда это будет просто другая жизнь. До сих пор ты обращался со мной как с той девочкой, которую ты встретил много лет назад. Как будто мне все еще двадцать лет, будто меня нужно оберегать, охранять, опекать. А в важных делах, со мной просто не нужно считаться. И до сих пор я принимала это, потому что… Кто знает, почему я принимала это? Потому что была ленива. Потому что так было легче. Потому что боялась рассердить тебя. Но теперь… Теперь ты уже так зол, что мне уже нечего опасаться. Наша семейная жизнь поломана. Может все еще поправится, может, нет. Но что бы не случилось, я обязательно постараюсь это пережить. Итак, теперь — я больше не принимаю тебя.
— Что это значит? — спросил Оливер.
— Когда я соглашаюсь с тобой — значит я принимаю твое решение. Если я не согласна с твоим решением — я поступаю по-своему.
— Как мерзко, — ответил Оливер. — Ты ведешь себя как шлюха… Люси предостерегающе подняла голову.
— Не надо употреблять такие слова, Оливер.
— Называй это как хочешь, но ты совершаешь преступление, ты совершаешь грех… Господи, ну как это красиво назвать? И почему-то именно ты выбираешь определения.
— Да, Оливер, — подтвердила Люси. — Потому что твои определения уже не годятся. За эти дни я пыталась объяснить себе почему я сделала это после такого долгого…
— Почему? — не вытерпел Оливер.
— Тебе это не понравится, Оливер, — предостерегла она.
— Давай, выкладывай, — резко настаивал Оливер. — Давай выплеснем всю эту гадость сегодня и по дороге домой начнет забывать.
— Мы не можем забыть. Ни ты, ни я. Ты во многих отношениях был хорошим мужем. Ты был великодушен по отношению ко мне. Я была согрета зимой, сыта, ты не забывал мой день рождения, ты подарил мне прекрасного сына, которого я очень любила…
— А сейчас? — резко бросил Оливер. — Что ты собираешься мне сказать? — Ты так долго обращался со мной как с ребенком, — не спеша говорила Люси, — что когда ты вдруг начинал видеть во мне женщину в моменты нашей близости, я реагировала по-детски. Мне было скучно, я смущалась, чувствовала отвращение и неудовлетворенность.
— Ты лжешь, — протестовал Оливер.
— Я предупреждала тебя, что никто никогда не назовет меня больше лгуньей.
— Но мне всегда казалось, что ты…
— Чаще всего я просто хорошо притворялась, Оливер, — мягко возразила Люси. — Не всегда — но чаще всего.
— Столько лет? — голос его звучал подавленно и недоверчиво.
— Да.
— Почему? Почему ты делала это? Почему ты ничего мне не сказала?
— Потому что мне казалось, что я не вынесу этого признания, ответила она.
— А теперь?
— А теперь я больше думаю о себе, чем о тебе. Вот что ты со мной сделал в тот вечер десять дней тому назад, Оливер.
— Я не желаю больше слушать тебя! — Оливер пришел в ярость. — Пять тысячелетий женщины оправдывали все свои легкомысленные похождения возрастом, занятостью или физической слабостью своих мужей, которые не могли удовлетворить их похоть. Сделай милость, придумай что-то пооригинальнее.
— Не думай только, что я пытаюсь всю вину возложить на тебя. Может, если бы ты был другим, если бы мы оба были другими, этого бы не случилось. Но, — честно призналась она, — не только это. Я хотела его. Долгое время я даже себе не признавалась в этом. Но когда все закончилось, я только сожалею, что так долго оттягивала эти мгновения.
— Что именно ты хочешь этим сказать? — спросил Оливер. — Ты собираешься снова встречаться с ним?
— О нет, — с легкостью сказала Люси. — У него есть свой… Недостаток. Он слишком молод. Он совершенно неперспективен на ближайшие десять лет. Он сослужил хорошую службу, но теперь это все детские забавы. — Хорошую службу? — насмешливо повторил Оливер.
— Да, он дал мне почувствовать, как прекрасно быть снова женщиной. Ничего в нем нет особенного, но в мои тридцать пять он показал мне, какое удовольствие может доставить мужчина.
— Философия проститутки, — сказал Оливер.
— Неужели? — Люси пожала плечами. — Я так не считаю, и думаю, что ты тоже так не думаешь. Но что бы это ни было, я так чувствую, и ты должен это знать.
— На что ты намекаешь?
— Я намекаю на то, что это может повториться.
— Но ты лжешь. Ты просто говоришь так, чтобы отомстить мне.
— Нет, я не лгу, — ответила Люси.
— Посмотрим, — в отчаянии проговорил Оливер. — Посмотрим. — Нет не посмотрим, — настаивала она. — Почему это тебя так шокирует? ты же бывал в раздевалках, барах, курилках. Разве не к этому сводятся там все разговоры? А если бы тебе довелось услышать женскую болтовню на всяких там обедах и приемах… Разница только в том, что за пятнадцать лет мой муж приучил меня говорить правду себе и о себе.
— Такая семейная жизнь долго не продлится, Люси, — возразил Оливер.
— Может и нет, — согласилась она. — Это плохо.
— Ты останешься одинокой, всеми забытой.
Ознакомительная версия.
