Подведя под свою научную базу результаты эксперимента Мещерякова, я мог считать себя счастливейшим человеком. Мои выводы убедили меня, что Матрица существует.
Сейчас по прошествии многих лет, я спрашиваю себя: «Почему Матрица до сих пор не признана современной психологической наукой?» И у меня нет ответа на этот вопрос.
В 1984 году я уволился с Металлического завода. Делом моей жизни стала Матрица. Вскоре я устроился на работу сторожем. Новая работа меня устраивала. Я работал сутки через трое. В свободное время писал статьи о Матрице, стихи и прозу. Мне было сорок лет и мне очень хотелось стать писателем. Вначале я увлекся поэзией. Я писал по пять стихотворений в день и за полгода у меня был готов целый сборник стихов и сонетов. Печатать их я не стал, а положил в ящик стола. Затем вновь занялся Матрицей и отправил рукопись в Институт теоретической физики имени Ландау. Мне казалось, что мои теоретические выкладки должны были физиков заинтересовать.
22 октября 1987 года из Института теоретической физики пришел ответ:
«Уважаемый, Виктор Степанович!
Ваша работа поступила в Институт теоретической физики имени Ландау АН СССР. Приводим отзыв рецензента:
«Автор предлагает механизм связи словесного и музыкального мышления и увязывает их с принципом Дополнительности.
В работе отсутствуют какие-либо ссылки на данные опыта, скажем, на характер нарушений работы психики при разного рода повреждениях мозга – таких данных много, и они показывают, в частности, что при локальных повреждениях музыкальные способности либо не затрагиваются, либо полностью исчезают, что противоречит предлагаемой в работе модели.
Работа представляется чисто умозрительной и неубедительной.
С уважением,
Ученый секретарь ИТФ
К.Ф.М.Н.
А.А. Подбельский»
Данное утверждение господина Подбельского было справедливым, потому что я ошибочно считал, что кору головного мозга можно представить себе в виде клавиатуры фортепьяно, причем в левом полушарии располагались бы высокие звуки, а в правом – низкие. И тогда, в случае травмы и полной потерей музыкального слуха, кодирование информации с помощью музыкальных символов потеряло бы смысл.
Но кодирование информации осуществлялось на самом деле не на уровне коры головного мозга, а на уровне Матрицы, которая делает возможным восприятие нами Целостного предметного действия. А это в свою очередь делает возможной фиксацию слов, на которые падает логическое ударение, по определенным точкам Матрицы, имеющим строго определенный код. В случае же полного отсутствия у человека музыкального слуха кодирование информации в Матрице носило бы случайный характер. В 1989 году я послал статью Дмитрию Сергеевичу Лихачеву. Статья была написана о музыкальном символе, который является кодом информации.
28 февраля 1989 года из Пушкинского дома пришел ответ:
«Уважаемый, Виктор Степанович!
К сожалению, не могу оказать Вам помощь, так как не являюсь специалистом в данной области.
С уважением,
Академик Д.С. Лихачев»
Как видим, ученая научная верхушка не поддержала мои взгляды на Матрицу. А ведь Нильс Бор говорил молодому Гейзенбергу по поводу его квантовой механики: «Ваша теория достаточно безумна, чтобы быть истинной».
Наверно, тоже самое он мог бы сказать и о Матрице. Поэтому меня не удивила такая склонность уважаемого секретаря ИТФ Подбельского к примитивизму. Мы привыкли тогда считать, что человек находится на ранней ступени развития. В то время, как признание Матрицы говорило бы об обратном.
Мне жаль потерянного времени. Сколько новых знаний принесло бы людям мое открытие. И не примитивное ЕГЭ пришло бы в наши школы, а Матрица.
Удивительно, как тесно переплелась моя судьба с Матрицей! С юных лет я считал, что мы устроены гораздо сложнее и совершеннее. Я верил, что человек должен пройти через лабиринт и одолеть Минотавра, чтобы стать существом разумным. А потом я разгадал тайну двух точек и прошел девять кругов Ада. Я понял, что мы общаемся между собой с помощью Матрицы.
Я знал, что меня готовил Вселенский Разум к познанию самого совершенного способа общения, и мозговой штурм в деревне Сырковицы явное тому подтверждение.
И вот, я познал Матрицу. А затем узнал о знаменитом эксперименте А.И. Мещерякова и понял, что мое открытие целиком базируется на его эксперименте.
Доказательству того, что Матрица существует, посвящается эта книга. А вам, дорогие соотечественники, следует лишь поверить, что мы являемся самой совершенной разумной цивилизацией во Вселенной. Наверно, тогда вы сможете понять и принять Матрицу.
Глава двадцать пятая
Поджог
В конце апреля 1986 года мне позвонил отец. Он редко звонил мне, поэтому должно было произойти нечто неординарное, чтобы он решился на телефонный звонок.
У отца был такой взволнованный голос, что вначале я не разобрал слов и лишь потом догадался, что наша дача сгорела. Отец попросил встретить его у метро Проспект Просвещения, чтобы затем сопровождать его в поездке на дачу.
Я был свободен. А то, что я писал стихи и пытался закончить роман о Матрице, было в данный момент таким незначительным занятием, что я мог пожертвовать этим. Да, разве могло быть иначе? Наверно, любой начинающий писатель поступил точно также на моем месте.
Я подождал отца на автобусной остановке. И когда он появился, не заметил на его лице никаких следов волнения. Отец был слишком спокоен. Он не сказал мне ни слова, и я понял, чего стоило ему это спокойствие.
Снег в Питере уже растаял, а за городом лежал в лесу и с северной стороны нашего сгоревшего дома. От нашей деревянной дачи почти ничего не осталось. Разве что печная труба сиротливо торчала на пепелище. Но пол сохранился, только краска кое-где полопалась.
Прежде всего, отец внимательно осмотрел участок, но чужих следов не обнаружил. О пожаре ему сообщил сторож. Огонь, охвативший дачу, был такой силы, что обуглились стволы двух огромных елей, стоящих недалеко от дома. Они были украшением нашего участка.
– Это поджог! – уверенно заключил отец. Меня удивило, что он не стал вызывать милицию. И лишь потом, я понял, что доказать мы все равно ничего бы не могли. Тот, кто поджег дачу, действовал крайне осмотрительно и никаких видимых следов не оставил. Свидетелей же поджога в это время года в нашем садоводстве не оказалось.
– Дача наша застрахована, – промолвил отец после осмотра участка. Посторонних следов он так и не обнаружил.
– А много нам выплатят по страховке? – поинтересовался я.
– Тысячи две. Кроме того, я собрал деньги на машину. Но теперь придется все сбережения на новый дом потратить.
– А кто будет дом строить?
– Мы с тобой и построим. Еще краше прежнего.
– Ты думаешь, мы осилим эту работу?
– Осилим! Нагели из березы настругаем и начнем из бруса дом собирать.
– А фундамент?
– Разберем пол и посмотрим.
У меня даже настроение поднялось от его слов. Я порадовался за отца, за его стойкий характер. Жаль, конечно, что теперь он не купит машину: все деньги придется потратить на дачу.
– А кто мог поджечь наш дом? – решился спросить я у отца.
– Потехины, больше некому.
У Потехиных тоже недавно сгорела дача. В поджоге обвинили старшего брата Потехиных, которому и принадлежал участок. Он же много лет назад дал своим двум братьям деньги на строительство дома. Сам Потехин старший в строительстве дачи участия не принимал, потому что, будучи геологом, исколесил всю Россию в поисках полезных ископаемых. Он был талантливым геологом и открыл несколько месторождений олова и никеля, за что получил достойное денежное вознаграждение. Теперь же он оформил пенсию, и поэтому у него появился живой интерес к даче и садовому участку, на котором он решил провести остаток жизни. Но его радужным планам не суждено было осуществиться. Родные браться отказались потесниться в доме, построенном на деньги старшего брата. И тогда Потехин старший решил выгнать их с участка, записанного на его имя. Мой отец хорошо знал Потехина старшего и решил поддержать его. Вопрос был очень не простой. Братья Потехины жили много лет на даче и менять свой уклад жизни не собирались.
