Сейид ловко прокладывал себе путь среди этого обилия живого белого мяса, проталкиваясь между огромных бедер и выдающихся бюстов. Тут его схватила мать Али:
— Где твоя бабушка? Почему не поднимается?
— Вроде бы внизу сидит…
— Внизу? О горе мое! Почему? Ей что — особое приглашение надо? Ну и женщина! Пойду вниз, приведу ее. Разве может быть свадьба без нее!..
Мать невесты пошла вниз и вскоре вернулась, ведя за руку старушку. Освободив место в одном из углов комнаты, она заботливо усадила ее на скамейку.
Сейид с приятелем вертелись всюду, выискивая себе место поудобнее. Но большой круглый стол оставался пустым. Сейид не выдержал:
— До сих пор — ни куска. Надо ждать здесь, тогда попадем в первую очередь. Поедим и полетим вниз, к мужчинам, там еще раз отведаем разной еды.
Из прихожей раздался призывный женский голос:
— Эй, бабоньки! Вы что, на похоронах? Чего молчите?
Вопросы адресовались к Ихсан. Та пыталась угомонить пчелиный гул девчонок.
— Помолчите же хоть немного! Пора начинать, а вы никак не успокоитесь! Тафида, ты готова?
— Да, начальница, готова, — отвечает Тафида. — Только никак не найду кастаньеты. Эй, дочка, Шарбат! Не тебе ли я их дала, когда мы шли сюда?
— Я не слуга твоего отца, чтобы нести сюда твое барахло, — грубо крикнула Шарбат, — Сама бы взяла… Или руки отсохли?
Тут вмешалась начальница Ихсан, чтобы унять ссору:
— Хватит вам орать! Не время ругаться… Заткнитесь обе. Перед людьми должно быть стыдно. Наима, отдай ей свои кастаньеты. Пора начинать, гости собрались…
Она взяла бубен, ударила пару раз, начала подкидывать его и попросила одного из музыкантов:
— Сыграй-ка, пусть женщины потанцуют! Давай, Халиль!..
Музыкант и рта не раскрыл, а лишь быстрее начал перебирать струны своего камуза. Его корпус раскачивался в такт музыке.
Тафида встала, пошла в центр помоста, согнала всех гам рассевшихся, подняла своей накидкой тучи пыли, очищая сцену для танцовщицы. Стройная девушка с кастаньетами, зажатыми между пальцев, поднялась на помост. Она мерно покачивала роскошными бедрами, слабо прикрытыми бахромой из тюля и бисера. Ее полные ноги были обнажены. Живот у танцовщицы был круглый, нежный, как подходящее тесто для пирогов. Грудь туго затянута ярким куском материи.
Музыкант воодушевился. Его пальцы еще быстрее забегали по струнам. Танцовщица поплыла в такт музыке. Она отлично владела своим телом. Следуя такту, отбиваемому на бубне, девушка раскачивалась всем корпусом, крутила бедрами, животом, грудью.
Танец закончился. Сейид громко захлопал в ладоши, протиснувшись к самой сцене. Он крикнул на ухо Али:
— Какова?! Чудо, а не девка!
Тут же Ихсан обернулась к хору девушек, махнула рукой, и они запели величальную "Ах-ах! Чего злишься? Нет у тебя на то никакого права!" Песня зазвучала на весь переулок. Сейид начал было подпевать, но вдруг замолчал и схватил Али за руку.
— Видишь?
— Что — видишь?
— Видишь, что поднимается по лестнице?
— Ага! Несут!
— Давай поспешим. Хватит с нас этих танцев да песен. Пошли за стол. Умираю по рису с орехами и прочими приправами.
Оба быстро проникли в комнату, где был накрыт стол, и сели на лавку. Вскоре появился большой поднос с рисом, который Сейид увидел еще на лестнице. Человек, несший поднос, начал раскладывать рис по тарелкам и мискам. Мальчишка внимательно наблюдал за этой важной операцией и облизывался. Раздатчик, вдруг увидел Сейида и грозно крикнул:
— Ты здесь чего делаешь? А ну, брысь отсюда! И ты тоже! Бегите по своим делам, пока не заработали!
— Какие у нас дела? Еда — вот наше дело. А ты не отвлекайся, быстрее раздавай. А уж мы быстро все упрячем в живот!
Мальчишка заклекотал от смеха. Мужчине это совсем не понравилось. Он схватил Сейида за руку и сильно дернул, стараясь оттащить его от стола. Но не тут-то было. Мальчишка вырвался из рук и угрожающе заговорил:
— Но-но, полегче. Ты думаешь, мы кто?
— И кто же вы такие?
— Это вот сын хозяина дома… Брат невесты, значит.
— А сам ты кто будешь?
— Брат жениха.
Окружающие засмеялись. Их преследователь тоже заулыбался.
— Другое дело, уж извините, пожалуйста. Таким гостям почетное место. Добро пожаловать! Только не очень спешите. Подождите, когда гости начнут.
— Ладно, не к спеху, подождем.
Пока шли эти переговоры, принесли и другие угощения. Сейид начал хватать еду со всех тарелок, время от времени спрашивая Али: "Что это за еда, а что это?" Он ел не останавливаясь, пополняя свою миску всем, что попадалось ему на глаза. Насытившись, он взял приятеля за руку.
— Потопали вниз.
— Послушай, я настолько сыт, что и горошины не в состоянии больше проглотить.
— Не обязательно есть! Просто посидим, посмотрим на людей, послушаем, о чем говорят. А может, чего и съедим, орешков, кусочек мясца… На свадьбы-то нас приглашают раз в двадцать лет.
Они побежали вниз, присоединились к другому кругу людей, но он оказался для них не таким интересным, как первый. Сидевшие за столом лениво болтали о пустячных вещах. Отсюда приятели пошли в большой шатер.
Там музыканты и певцы уже занимали свои места. Раздавался нестройный хор настраиваемых инструментов, Певец — Абду Зияда — был одет в черную пару, точно такую же, как была у Шеххаты. Лицо у него было темным, морщинистым, изрытым оспой. Он то и дело облизывал губы, язык его двигался так, как будто он что-то сосал. Со всех сторон кричали, прося исполнить ту или иную песню. Певца дружно приветствовали, он отвечал, высоко подняв вверх обе руки. Он кивал головой на каждую просьбу.
— Спою… Обязательно… Услышишь и эту песню…
Оркестр настроил инструменты, и певец запел известную песню, обращаясь к одному из сидевших. Это был своеобразный гимн хорошим, добрым людям. Пел он так медленно, так растягивая слова, что они были совершенно непонятны слушателям. Певец давал им возможность домысливать содержание песни на свой вкус. Тем не менее певцу бурно захлопали, со всех сторон неслось "браво!" Трудно объяснить, почему так шумели слушатели. Или песня им была по душе, или уж так заведено — не обижать певца холодным приемом. Во всяком случае на всех очень подействовала шумная атмосфера в шатре. На лицах появились улыбки — признаки большого довольства. Абду Зияда с еще большим воодушевлением распевал непонятные слова.
Между певцом и слушателями установился тесный контакт. Они подпевали ему кто как мог. Восторги лились через край. Но тут все услышали громкий хохот, раздавшийся у входа в шатер. Он заглушил и оркестр, и певца. Среди хохота послышался крик:
— Объясните нам — что за сборище?
Певец замолчал, присутствующие обернулись на голос. В шатре воцарилась напряженная тишина. Гости с удивлением узнали в кричавшем муаллима Али Дангаля. Лицо его выражало отвращение. Муаллим Изз беспокойно забормотал:
— Видно, двойную дозу гашиша выкурил и кочевряжится. Дай бог, чтобы вечер закончился нормально!
Дангаль снова заорал:
— Что уставились? Молчите, словно вас божья кара настигла. И "пожалуйста" сказать не в состоянии? Если нас не приглашают — сами зайдем. Пошли, мужики, посмотрим! Уступите дорогу! Пройти дайте!
Перед ним расступились. Дангаль вошел, за ним еще несколько человек. Лицо Хишта налилось кровью. Он вскочил, но Шуша его задержал:
— Сиди… Сам не лезь… Пусть себе сидит. Пусть праздник закончится по-хорошему.
Затем Шуша обратился с приветствиями к вошедшим:
— Проходите, пожалуйста, приятель! Добро пожаловать! И вы садитесь, отдохните, послушайте.
Дангаль не удостоил его ответом. Он взгромоздился на помост и замахнулся палкой, угрожая певцу. Хишт снова вскочил со своего места. Но и тут Шуша остановил его:
— Сядь ты наконец! Разве не знаешь этого болтуна и проходимца? Лучше всего его выпроводить по-хорошему, без шума. А то весь вечер испортит.
— Это кто болтун и проходимец? Я?! Да я тебе брюхо распорю и кишки выпущу! Настроение вам испорчу?! В куски искромсаю бездельников!
— Чего расходился? Успокойся. Совесть имей! — заговорили со всех сторон.
Подойдя к Дангалю, Шуша попробовал его успокоить:
— Садись, пожалуйста! И вы все, гостями будете!
Но Дангаля распирало от воинственности и желания поиздеваться над кем-нибудь.
— Эй, Абду! Это ты тут поешь? Ух, как вознесся! Бедный бубен, целую ночь аккомпанировал такой бездарности! А я чем не певец? Чем я хуже тебя? Пойди прочь, уступи мне место!
Певец вопросительно смотрел на сидевших: "Уходить или кто спасет меня от позора?!" Тут Хишт окончательно потерял терпение. Выхватив из кармана длинный нож, он бросился к обидчику.
— Пустите меня! Ах, собачий сын, я ж тебе кишки сейчас выпущу! Не знаешь, что ли, у кого радость?! Пустите меня!
