– Бобби! Bay! Добро пожаловать. Вот это скорость!
– Скажешь тоже, полз как улиткины сопли. Теряю форму, не иначе. Но ты?! Какого черта? Скатился с лестницы в борделе?
Свиттерс пощупал черную кожаную куртку Бобби: не влажная ли.
– Дождик перестал, верно? Пойдем выйдем на боковую террасу, потолкуем наедине; хотя даже на террасе, чего доброго, стоят «жучки».
– Это компания расстаралась или иностранные державы?
– Расстаралась Маэстра.
– Да ну? На звезду любительской радиостанции она не похожа, но что у нее шило в заднице – так это точно.
– Нахамила тебе в дверях?
– Напротив, была мила и любезна. Даже вроде как флиртовала со мной.
– Маэстра! Афродита до мозга костей.
– Я-то ей глянулся. А вот с тобой у нее, похоже, проблемы.
– Ну что ж, она в этом не одинока. Следуй за мной.
– Бегу, сынок. Но что она имела в виду, когда назвала тебя «мистер Рабочий Муравей»?
– Не обращай внимания. – Свиттерс едва не покраснел. – Ласкательное прозвище. Семейный фольклор, так сказать.
– А. Вроде как мои дядюшки и тетушки называли меня «жопчиком».
Демонстрируя всевозрастающий опыт обращения с креслом, Свиттерс проехал по полутемному вестибюлю, мимо домашней гостиной – задержавшись на мгновение, чтобы удостовериться: Матисс по-прежнему там, – и через парадную столовую, намертво пропитавшуюся вульгарными ароматами еды «навынос». Из столовой застекленные створчатые двери выходили на просторную террасу, откуда открывался обширный вид на студеный, бурлящий жизнью пролив, названный в честь Питера Пыоджета.[84]
Подле вечнозеленого растеньица в горшке притулился пенополистироловый сундук; Свиттерс трижды стремительно объехал вокруг него – и затормозил рядом, глядя на воду.
– Да ты с этим креслом сроднился, точно червяк с текилой, – восхищенно заметил Бобби. – А давно ли ты перешел на данное транспортное средство?
Свиттерс похлопал по обитым синим наугахайдом подлокотникам облегченного складного «Invacare 9000XT», гордости Элирии, штат Огайо. Похлопал по хромированным, с пластиковыми насадками, рычагам ручного управления, пнул краем ботинка пневматические «литые резиновые» колеса, поерзал задницей по подушке («повторяет контуры тела»), что дополняла откидное, «весьма простое в обращении» сиденье. Как такое новехонькое, эксклюзивной модели инвалидное кресло угодило в больницу Бокичикоса, он понятия не имел. Надо думать, вместе с гуманитарной помощью. Свиттерс не отослал кресло назад вместе с Инти, как обещал, и испытывал по этому поводу легкие угрызения совести, хотя и перевел на счет клиники тысячу долларов на второй же день своего возвращения в Штаты.
– Жаропрочное, между прочим.
– Что весьма удобно.
– И антибактериальное.
– Клево. Мебель на колесиках. Бог весть, где она побывала и кто его трогал.
– О, я за ним приглядываю.
– И на ночь на замок запираешь, надо думать. В наши дни стерильность – залог здоровья. – Характерным жестом Бобби убрал с глаз «помпадурный» хохолок чернильно-черных волос, одновременно пригладив вихор, торчащий точно сломанная диванная пружина ближе к затолку. Свиттерсу только что исполнилось тридцать шесть (день рождения его прошел незамеченным – всеми, кроме провокаторов мигрени, – на борту самолета Париж – Нью-Йорк), а это означало, что Бобби должно быть по меньшей мере под тридцать три, но с тех пор, как Свиттерс виделся с ним в последний раз тот, если угодно, лишь помолодел и выглядел совсем мальчишкой – сложен как Тайгер Вудз,[85] держится как Гек Финн, и при этом ощущалась в нем некая «обреченность», острее, чем прежде. Неудивительно, что у Маэстры или любой другой женщины при одном взгляде на него сладко замирало сердце.
– Чудо современной техники, к нему бы еще и трубы подвести!
– На предмет подачи горячительных напитков или что?
– Не, – рассуждал вслух Бобби, встряхнув иссиня-черной гривой и словно отвергая предыдущую мысль, – не сработает. Но скажу тебе, сынок, ежели бы мне пришлось припарковать свою пригожую техасскую задницу в этаком драндулете, хищные волки скорбей и терзаний грызли бы мое беспечное сердце всякий раз, как придет нужда отлить. Я имею в виду, тебе разве не приходится облегчаться на специально подогнанном троне и писать сидя, точно королеве Мая?
– Воистину подобные неудачники есть – и достойны всяческого сожаления, – промолвил Свиттерс, – но узри же, с какой мужественной непринужденностью исполняю я обряд опорожнения. – И в подтверждение своих слов он храбро вскочил на ноги и встал на подножке кресла, словно перед общественным писсуаром. – Разумеется, необходимо позаботиться о том, чтобы кресло стояло на тормозе, и удерживать равновесие, а не то ухнешь головой вниз прямо в сантехнику.
Бобби выпучил глаза: точь-в-точь озадаченный зевака на шоу Лазаруса.
– Ты можешь стоять?!
Усмехаясь, Свиттерс сиганул спиной вперед на сиденье и запрыгал на месте вверх-вниз: колени его взлетали едва ли не до самой алой футболки, надетой под двубортным темно-синим костюмом в тонкую полоску. Кресло заходило ходуном.
– Но какого?… – В лице Бобби эмоции сменялись быстрее, чем Кларк Кент[86] меняет белье: изумление, облегчение, раздражение, смех, понимание: да, летчик был уверен, что он на верном пути. – О'кей. Отлично. Я усек. Даже такой маньяк, как ты, не станет утруждаться только того ради, чтобы поиздеваться над инвалидами либо сыграть жестокую шутку над старым друганом. Я так понимаю, ты сооружаешь себе надежную «крышу» и пытаешься убедить окопавшихся где-то так называемых скверных парней, что силы империализма тебя непоправимо изувечили. ЦРУ и Актерская студия[87] – близнецы-братья. Кстати, а ты знаешь, что настоящее имя Маты Хари[88] – Гертруда? Как бы то ни было, я рад до усрачки, что ты на самом деле не покалечился, – потому что я-то надеялся, мы нынче вечером на танцульки сбегаем в клуб-другой.
Свиттерс вновь уселся в кресло.
– Понимаешь, Бобби, все не совсем так, – тихо проговорил он. – Я действительно прикован к этому драндулету. На неопределенный срок, если не навсегда.
– Тогда какого?… Ты только что скакал и прыгал, точно цыпка в микроволновке.
– Ты бы снял с себя банданку и, например, вытер бы один из стульев, что ли. – Свиттерс приподнял крышку пенополистиролового охладителя и, побренчав кубиками льда, извлек на свет пару запотевших бутылок. «Синг Ха». – Вспомним добрые старые времена, – промолвил он. – Боюсь, в запасе у меня только четыре. Я не ждал тебя так скоро. Но в миле отсюда есть тайский ресторанчик с доставкой на дом. Садись. Ты не замерз, часом?
– Я живу в Номе, – напомнил Бобби. – Ном, Аляска. И на случай, если твоя натренированная в Лэнгли наблюдательность совершенно иссякла, сообщаю: на мне кожанка. Это ты, чего доброго, продрогнешь.
Солнце впервые за несколько недель протиснулось-таки сквозь устричный холодец, но с залива дул легкий ветерок, пробирающий до костей.
– В моем нынешнем состоянии к климату я невосприимчив. Так что устраивайся поудобнее. Мне есть что рассказать…
– Я надеюсь.
– …И проглотить рассказ будет потруднее, чем омлет с кошачьей шерстью. Мне, в общем, тоже непросто, так что наберись терпения, если терпение вообще входит в список твоих добродетелей.
– Все мои добродетели ты легко втиснешь в пупок Минни-Маус, и еще останется место для язычка Микки и их брачного контракта.
– …Потому что мне понадобится некоторое время – даже для того, чтобы начать. Возможно, пока я собираюсь с мыслями, как говаривал метрдотель в отеле «Алгонкин», ты мне поведаешь о своем житье-бытье.
– Как скажешь, – отозвался Бобби, видя необычную серьезность собеседника. – Можешь не торопиться, я ж никуда не гоню. Только сперва скажи одну-единственную вещь. А то этот вопрос просто дыру прожигает в моей лепешке… ну, словом, эта неприятность, из-за которой ты загремел в колымагу для престарелых… она, часом, не из серии венерических? Ну, то есть не хочу показаться грубым, но если ты заболел чем-то в таком роде через два года после Бангкока, есть шанс, что и я…
Свиттерс поневоле рассмеялся.
– Что ж, мы же с тобой пахали одни и те же поля, сам знаешь. Добывали руду из соседних шахт. Фигурально выражаясь.
На кончике языка Свиттерса уже дрожало слово «расслабься», но при мысли о Моряке он едва не поперхнулся. И вместо этого сказал:
– Нет, совсем не оно. Просто-таки вообще не из той оперы, честное слово. – Из бокового кармана кресла он добыл сотовый телефон и заказал в кафе «Зеленая папайя» дюжину «Синг Ха». А затем, не дожидаясь, пока Бобби представит свой доклад по Аляске, Свиттерс начал – сперва запинаясь, путано и сбивчиво, а затем, постепенно набирая живость и блеск, драматично, прямо-таки самозабвенно и со смаком – пересказывать события минувших недель.
