Солнце, как будто под ним еще может произойти что-то новое, разогнало створоженные слоисто-кучевые облака и подобралось ближе. К тому времени, как Свиттерс завершил свой часовой рассказ, террасу затопили предвечерние лучи – мягкие, почтительные, осенние, достаточно яркие, но не жгучие. Морской ветерок дул, не стихая, однако теперь настолько сдержанно, что складывалось впечатление, будто повесть заворожила и его.
Если исповедь Свиттерса околдовала солнце и впечатлила ветер, то про Бобби Кейса можно сказать то же самое и многое сверх этого. Бывший офицер военно-воздушных сил в буквальном смысле слова остолбенел – будь то от изумления, благоговения, недоверия, сочувствия или презрения, трудно сказать доподлинно. Много минут прошло, прежде чем он вновь нашел в себе силы донести пиво до губ. Когда же Бобби наконец нарушил молчание, голос его звенел от напряжения – так старался летчик изобразить бесстрастное равнодушие.
– Ну так чем дело кончилось с этим бедолагой-то? С англичанишкой? Он в самом деле скопытился?
– Muy muerto.
– Чертовски досадно.
– О да. Потни был парень свой в доску. Подозреваю, что аристократ, хотя и из тех, что склонны носить черные деловые ботинки и парадные носки с бермудами.
– В любом загородном клубе в штате Техас таких несколько штук наберется. И ты всерьез считаешь, что его убило проклятие индейца?
– Ну… – Свиттерс тоже изо всех сил пытался вести себя непринужденно. – Сдается мне, он схрупал яблоко не по зубам…
Бобби сощурился.
– Яблоко? – переспросил он лукаво.
– Ну да. Яблоко Евы. Плод с древа познания.
– О? А я на секундочку подумал, что это ты про головку своего…
– Бобби! Ради всего святого! Нет уж, на этом фрукте – ни следа зубов; и, к слову сказать, я бы скромно уподобил его райскому яблочку или, на худой конец, сливе. Господи милосердный, приятель! Он же всего лишь ткнул в него. Я всего лишь имею в виду, что Потни откусил от доброго старого запретного «Уайнсапа»[89] и не смог ни переварить его, ни отрыгнуть. Жестокая дилемма. Как говорил Гессе: «Магический театр. Вход не для всех – не для всех…»[90]
– То есть парень купил билет на шоу, к которому пуританское воспитание его не подготовило? А увидев раз, не смог забыть? Ладненько. Но как именно это его убило?
Свиттерс молча и медленно покачал головой.
– И, что более актуально, как именно это убьет тебя? Ты – иного поля ягодка.
Свиттерс продолжал качать головой, не говоря ни слова.
Мимо с визгливыми воплями пролетели чайки: как всегда, судя по звуку, в состоянии едва контролируемой истерии. Гадая, а не близок ли к тому же его друг, Бобби решил поэкспериментировать с эмпатией.
– Будь это кто угодно, кроме тебя, друган, я бы сказал, что у тебя крыша поехала. Вроде как у моего дядюшки из Джаспера, который по сей день свято верит, что в его розовых кустах прячется Фидель Кастро. Розы, кстати, фиговые – обтрепанные, как веник. Он их даже не подрезает толком. Но зная, что ты не врешь, и после всего того шизанутого дерьма, что ты там насмотрелся, я вот пытаюсь поставить себя на твое место и должен признать: если бы это я прошел сквозь такое и насмотрелся на то, чего насмотрелся ты, так я бы, верно, уж валялся на спине, задрав лапки кверху, что твой перевернутый майский жук. По крайней мере до тех пор, пока не разберусь в этом деле.
Свиттерс закурил гаванскую панетеллу: кубинские сигары то и дело перепадали сотрудникам ЦРУ в качестве своего рода бонуса. Выдохнул дым (вдыхать он никогда не вдыхал) и заметил:
– Разобраться… в этом-то и загвоздка.
– Прям не знаю, чем тут тебе помочь. С психокомплексами воюй сам, тут я вмешиваться не буду – пока по крайней мере. Что до меня… мы договорились до того, что у тебя есть веские основания держать пальчики ножек подальше от земли. Другого выбора, кроме как раскатывать в инвалидном кресле, у тебя нет. И первая наша задача – вызволить тебя из такового.
– Что, по всей видимости, подразумевает снятие табу.
– Вот именно. – Бобби задумчиво присосался к бутылке с пивом, точно малыш к леденцу или коммивояжер к карандашу. И спустя минуту-другую промолвил: – Мы оба работаем на контору. Даже если я – всего лишь летчик-контрактник, а ты в силу своих персональных предпочтений пашешь под началом у старшего по званию. Все равно контора – одна. Так давай же подойдем к этой проблеме как коллеги и сослуживцы. Как бы наши гении с консервной фабрики взялись за это дело?
– Зависит от степени вовлеченности Белого дома.
– В самую точку, сынок. Президентские прихвостни – наипервейшие ковбои на всей планете, а мы за них отдувайся. Что демократы, что республиканцы – один хрен.
– Первые, пожалуй, похуже будут.
– Эге. Ненаглядный старина Дж. Ф.К.[91] В рукаве – запас трюков еще более грязных, чем шлюха в угольной шахте. К тому времени, как он якобы накушался «кислоты» и постиг горькую правду о Вьетнаме, его кармический бумеранг уже летел домой как на крыльях. Ковбоем живешь, ковбоем и помрешь, я так считаю. Но мы отклонились от темы. Так вот. Контора. Первым делом они отправили бы какого-нибудь малого пообщаться с этой начинающей шкатулкой со смехом и подкупить его. Дать взятку, чтобы отозвал буку. Так?
– Скорее всего. Но Конец Времени – или Сегодня Суть Завтра – в деньгах не нуждается. По правде сказать, понятия не имею, чем его возможно подкупить.
– У всякого – своя цена. Ну, кроме нас с тобой. А по зрелом размышлении, кроме тебя одного. Какова моя цена, я слишком хорошо знаю. Ну ладненько, предположим, что подкупить его невозможно. Следующим номером контора выслала бы пару-тройку дезинформаторов, подбросила бы компромат, попыталась бы его дискредитировать. Настроила бы против него население. Давила бы на него, шантажировала, заставила уйти с поста до срока.
– Насколько я могу судить, за исключением разве что не обладающего никаким влиянием аутсайдера по имени Ямкоголовая Гадюка, соперников у него нет. А если когда и были, подозреваю, что он их слопал.
Бобби расхохотался.
– Я далеко не уверен, что такое предположение за уши притянуто. А тебе смешно?
– Нет, нет, – запротестовал Кейс. – Я просто представил себе, как ты уплетаешь бабкиного попугая. – И он расплылся в ухмылке от бачка до бачка.
– Ш-ш-ш, – цыкнул Свиттерс, украдкой озираясь по сторонам.
– Извини. Но мы же все тут проверили на предмет «жучков». Что само по себе забавно. Как бы то ни было, если все прочее не поможет, контора послала бы оперативника – ухлопать колдуна. Если бы этим делом занялись ковбои, так уж точно.
– Да, но ковбои этим делом не занялись. И представь себе джунгли Амазонки. Вот уж не поручусь, что им это удалось бы. Они и Кастро-то ухлопать не смогли. При семи попытках!
– А им всего-то и надо было скатать в Джаспер и побрызгать какой-нибудь дрянью розы дядюшки Джерри.
– Кроме того, кто за это возьмется?
– Я, – не задержался с ответом Бобби.
– Да ты смеешься!
– Не-а. Раз уж совсем прижало. Если это – единственный способ тебя вызволить.
– И ты в самом деле?… – начал было Свиттерс, равно растроганный и потрясенный.
– Ну, раз уж так вышло. Как сказал Кришна Арджуне в «Бхагават-Гите», дозволяется…
– Я отлично знаю, что Кришна якобы сказал в «Гите»: «Если цель твоя праведна», et cetera. Точно так же, как с ветхозаветной чепухой «око за око» авторства Яхве, – эту фразу всякий раз извращают, извиняя и оправдывая разные там сомнительные бойни. В любом случае – а я искренне благодарен тебе за предложение – угроза смерти или даже смерть как таковая вряд ли принесут желаемые результаты. Сегодня Суть Завтра и его кореши воспринимают смертность несколько иначе, нежели мы, так называемые люди цивилизации. Кислородоперебравшие, которым нравится Думать, что все люди одинаковы, никогда не сталкивались нос к носу с кандакандеро.
– Черт, да они и с французом не сталкивались. «Единый мир» – это лишь замаскированная форма ксенофобии. Даже твой родич Потни из родственной Доброй Старой Англии выложил на стол шизовое культурное отличие-другое. В противном случае ты бы, глядишь, и не ввязался в эту заварушку. А говоря о том, как тебя из нее вытащить… Я понимаю. Избавление от смешливого шамана вовсе не означает непременно снятие табу.
– Разве что он скончается каким-нибудь эзотерическим способом, которого мы с тобой даже измыслить не в силах.
– Хм-м… – Бобби залил в себя «Синг Ха». Свиттерс последовал его примеру. Вдали, на Пьюджет-Саунд, стареющий грузовоз заполнял трубу паром. Этот звук – протяжный и скорбный – вдохновил соседского пса на исполнение собачьей версии «кантри вестерн»; импровизация, в свою очередь, вспугнула чаек, грациозных, но хватких мусорщиков, которые, не колеблясь, объели бы Хэнка Уильямса[92] дочиста – под стать «кадиллаку», забитому доверенными лицами, или залу суда, забитому разведенными женами. И вновь воцарилась тишина: слоисто-кучевые террористы повязали солнце, набросили на него капюшон, а Свиттерс вернулся к прежнему занятию – принялся качать головой. Что до общей атмосферы, небо и вода постепенно приобрели один и тот же зеленовато-синий оттенок, Бобби медленно сполз по стулу и положил ноги в поношенных сапогах на ящик со льдом. И, похоже, целиком ушел в мысли.
