– Ты про ангельские тузы в моем рукаве? Да ничего нового. Подмахиваю счета, так сказать, глушу сигнал-другой, что до остального – обычная бумажная рутина. По-прежнему собираю материал про гватемальские «батальоны смерти»,[95] про конторские махинации с наркотой, про мэнсоновскую подставу,[96] про сокрытие НЛО, и т. д., и т. п. Да, корпоративной лояльности ни на грош; а что делать, если в наши дни где грязь, там и корпорация. Собрал, между прочим, больше чем достаточно – пусть дважды подумают, прежде чем дать мне пинка под зад. В противном случае не знаю, когда пойду со своих козырей и пойду ли вообще.
– Да уж, не хотелось бы кончить так же, как Одубон По.
– Ха, старина Одубон По процветает и радуется – насколько это возможно для человека с синим ярлычком на лбу. Ведет жизнь более продуктивную, нежели мы с тобой. Во всяком случае, на данный момент – момент упадка в наших биографиях.
Но не успел Свиттерс поинтересоваться судьбой бывшего агента По, как в дверях появилась Маэстра, напоминая мужчинам, что они обещали поиграть с ней в новые компьютерные игры, как только передохнут после завтрака. Дескать, полдень уже миновал, и «Апокалиптический Ак-Ак» настроен и готов к запуску.
В «Апокалиптическом Ак-Аке» Бобби оказался непобедим, зато Свиттерс одержал победу в «Новом миропорядке», а Маэстра разбила наголову обоих в «Воинствах Армагеддона», так что все развеселились и за разговорами умяли здоровенную вегетарианскую пиццу, после чего Маэстра ушла вздремнуть. Мужчины справили нужду, умылись, переоделись: Свиттерс – в оранжево-коричневый костюм ирландского твида, Бобби – в джинсы «Ранглер» и свитер, да такой просторный и толстый, что на изготовление его надо думать, пошел целый лохматый мамонт и еще два шетлендских пони в придачу. Затем, задержавшись полюбоваться творением бессмертной кисти Генри М., они возвратились на безопасную террасу. Там, в сероватом ноябрьском мареве, словно профильтрованном через мочевые пузыри замороженных кальмаров, – в этом заменителе солнечного света, изобретенном норвежскими химиками, Свиттерс сидел и гадал, как бы завести разговор о следующем своем ходе. Очень скоро Бобби подбросил ему долгожданное сэгуэ.[97]
– Так как, сынок, что ты на консервной фабрике-то скажешь?
– Отличный вопрос. Мой отпуск истекает через десять дней. Ну, состряпаю что-нибудь, прежде чем нагряну в святая святых босса. Этот-то точно ничего даже отдаленно похожего на правду не переварит. Только не Мэйфлауэр Кэбот Фицджеральд. А тем временем мне позарез нужно измыслить, что сказать Маэстре. – Он помолчал. – И Сюзи.
– Сюзи?
– Да.
– Твоей маленькой сводной сестренке?
– Да. Я тут надумал в понедельник слетать повидать девочку. (Дело было в субботу вечером.)
– Чтобы забраться к ней в трусики?
– Чтобы помочь ей с первым итоговым сочинением. – Он помолчал. Улыбнулся. – И… – Свиттерс недоговорил.
– И что?
– И забраться к ней в трусики. – Он тут же пожалел о своих словах – не потому, что солгал, – нет, он твердо вознамерился консуммировать их отношения и был уверен, что Сюзи разделяет его чувства, – и не потому, что стыдился сообщить о своих намерениях лучшему другу, но скорее оттого, что формулировка прозвучала настолько откровенно и грубо – самая ее небрежная мужская прямота в ложном свете выставляла глубину его чувств к ней. К ней, к его лютику с пляжного полотенца. Его искрящейся росою росомахе.
Что до Бобби, тот ответил не сразу. Напротив, выказал все признаки задумчивости. Уйдя не только в мысли, но и в необозримые просторы свитера, он казался совсем малышом – ни дать ни взять киноактер в реальной жизни.
– Ох, Свиттерс ты, Свиттерс, – проговорил он наконец. – Бедняга. Ты вообще представляешь себе, во что влип? Ты сознаешь, что притягиваешь к себе нечто, в сравнении с чем проклятие шамана покажется открыточкой с пожеланием скорейшего выздоровления от Матери Терезы?
Свиттерс безмолвствовал. Его рука с пивом застыла на середине пути между ящиком со льдом и ртом, так что Бобби продолжил:
– Ты понимаешь, что балуешься с единственным величайшим табу нашей культуры? Табу посерьезнее, чем обложить налогом церковь плюс сжечь национальный флаг, табу, за нарушение которого тебе подадут на бумажной тарелке твои же яйца и любой доктор в Америке скорее нарушит Гиппократову клятву и пропустит три партии в гольф, нежели согласится пришить их обратно? – Бобби отставил пиво и наклонился к инвалидному креслу. – Я, если кто не понял, разумею табу на сексуальность девочек-подростков.
– Да, сынок. В Соединенных Штатах Америки это – табу номер один, и я подставляю под нож свою тощенькую техасскую шею уже тем, что о нем упоминаю. Хорошо, что мы на предмет «жучков» все проверили. – Бобби вновь взял со стола «Синг Ха», сделал большой, не доставляющий ни малейшего удовольствия глоток и откинулся назад. – То, что сексуальная жизнь есть даже у младенцев – факт бесспорный и подтвержденный наблюдениями; разумеется, сексуальная жизнь чисто развлекательная, бездумная и эгоцентричная – просто-напросто удовольствие, получаемое посредством раздражения половых органов, однако ощущения эти по малости дают о себе знать на протяжении всего детства. К тому времени, как на подростков со всего размаху обрушится половая зрелость, они приучаются мастурбировать с такой частотой, что просто диву даешься: надо же, не развился синдром навязчивых движений! Как у девочек, так и у мальчиков, рог favor.[98] Собственно говоря, поскольку женщины рода человеческого взрослеют быстрее, они нас с полпинка обгоняют; сомнительно, чтобы мы, мешкотные корабли до Китая,[99] вообще когда-нибудь с ними поровнялись.
Полуприкрыв глаза, Свиттерс упорно пытался представить себе мастурбирующую Сюзи, но тщетно; кроме того, Бобби развивал свою мысль дальше.
– Грубая, неприкрытая правда состоит в том, что девочки-подростки сексуально одержимы что твои зайцы. И не их в том вина: так матушка-природа распорядилась. Во имя сохранения вида. Политика и религия эту физическую данность изменить бессильны – вот разве что одурманивать девочек медицинскими депрессантами или отсасывать им гормоны через резиновую трубочку. Но поскольку современное общество по природе своей с природой в разладе, мы категорически данный факт отрицаем. Категорически отрицаем, говорю. Нам до того неловко, до того тошнотворно сознавать, что наши дочки, внучки, племянницы и младшие сестренки на самом деле – взрывоопасные секс-динамо-машины, что все мы, как мужчины, так и женщины, вынуждены лгать самим себе и друг другу и притворяться, что проблемы просто не существует.
Ну а то, чего мы упорно отрицаем, рано или поздно воспрянет – и цапнет нас прямо в задницу. Старый хрен Миллер как раз об этом и писал в своем «Суровом испытании»,[100] а мы аплодировали пьесе и делали вид, будто в ней речь идет о колдовстве или тому подобном дерьме, и на голубом глазу продолжали отрицать очевидное. Ну и на ведьм охотиться. Меня как раз «охота на ведьм» и тревожит. Ради Сюзи – и ради тебя самого тоже.
– Угу. – Свиттерс молча кивнул, однако бутылка с пивом застыла недвижно на полпути между пенополистироловым контейнером, понизившим температуру напитка, и контейнером органическим, которому суждено было поглотить содержимое и согреть его снова.
– Мы уже не в Таиланде, сынок. Помни об этом. И здесь вам не Дания и не Швеция. Здесь девочке полагается свои естественные биологические потребности заметать под дверной коврик. Держать их при себе – и терзаться чувством вины. В противном случае она заплатит жестокую цену и в социальном, и психологическом плане. Девочки нашей культуры не готовы к… э-э… эмоциональным сложностям траханья. Хотя в шестнадцать лет твоя Сюзи чертовски быстро продвинется в нужном направлении. А тем временем, я знаю, ты не захочешь замутить ее прозрачные воды. Это ты-то, с твоим «пунктиком» насчет невинности…
– Опять ты за свое, – буркнул Свиттерс.
– Кроме того, надо бы тебе и о себе, любимом, подумать. Слушай сюда. Любой взрослый мужчина гетеросексуальной направленности, если он утверждает, что его ну абсолютно не «заводят» половозрелые девочки, врун либо подонок; встретишь такого, так ему от Скверного Бобби и передай. Но и этот факт реальности мы отрицаем. Отрицаем всеми силами. Мужчина, вздумавший развлекаться на манер Гумберта Гумберта в Америке, доиграется до того, что его в жерло вулкана швырнут, как жертву богам, что покарали человечество этими гнусными, нежелательными, дестабилизирующими трансгенерационными влечениями. Романтического идиота вроде тебя полиция нравов вымажет дегтем, причем той же самой проволочной кистью, которую, по справедливости, пускает в ход для извращенцев и выродков, что бессовестно пользуются детьми и причиняют им вред в силу психически нездоровой потребности утверждать свою власть над кем-то, кто слабее их самих, презренных слабаков. Пакостные нюхачи из индустрии преследования тоже наслаждаются собственной властью, помни об этом, а способностью усматривать тонкую разницу никогда не блистали. Некоторые, как ни печально, всего лишь пытаются отомстить за раны, нанесенные в детстве им самим; с другой стороны, то же самое можно сказать и о пристающих к малолетним. Две стороны одной и той же злополучной медали. Как бы то ни было, в результате мы живем в таком климате, что нормальные мужчины боятся признаться – даже себе самим, глядя в зеркало, – что при взгляде на несовершеннолетнюю мисс их порой кусает блоха похоти. Сдается мне, общество так и будет беззастенчиво врать на этот счет, вплоть до того самого дня, когда придет к просветлению. – Одним глотком Бобби прикончил пиво. – Разумеется, пока общество врет себе самому о себе же самом, шанс достичь просветления у него нулевой. В общем, Свит, не делай этого. Вот тебе мой совет. В силу дюжины веских причин воздержись.
