КОПЕНГАГЕН
Дания — исправительное учреждение для буйнобородых викингов, где все уже давным-давно благополучно исправились, отменили строгий режим и с тех пор зажили долго и счастливо.
* * *
Город Копенгаген — безопасное и приветливое место. Здесь никто никому не мешает. Толпы туристов на пешеходных улицах — и те не мешают никому, даже велосипедистам, которых совершенно не напрягает необходимость всех объезжать, а то и обходить, покинув седло и волоча за собой транспортное средство.
Раздражительным людям надо ездить в Копенгаген как на воды, лечить нервы. Правда, потом они, наверное, откажутся возвращаться домой, где бы этот дом ни был. Другого настолько успокоительного города лично я не знаю.
В центре Копенгагена в июле цветут липы, а в метро пахнет морем, как будто не из аэропорта в город едешь, а сидишь на пляже, метрах в десяти от кучи водорослей, не гнилых еще, а выброшенных, скажем, вчерашним штормом.
Еще в центре Копенгагена на площади напротив Сити-холла играют и поют замирившиеся с викингами скёрлинги, то бишь американские индейцы.
На другой площади, поменьше, стоит пианино. На нем играет черный человек. Черный человек, согласно надписи на картонке, называется Юл Андерсен — отличная, аутентичная фамилия.
А на одном перекрестке дяденька с лицом советского инженера играет на дудке, да так, что, если бы он куда-то шел, с меня бы сталось повторить подвиг крыс и детей из Гамельна. Но дяденька, хвала Одину, смирно стоял на месте. Когда он сделал перерыв, мне удалось взять себя в руки и удрать.
Лодки здесь паркуются вперемешку с велосипедами, на палубах разбиты сады и огороды, собаки облаивают чаек, булькают кофейные машины.
* * *
В парке Тиволи атмосфера умиротворяющая, как на хорошем старом кладбище. Хотя казалось бы — качели-карусели, пиво-чипсы-лимонад. А поди ж ты.
Отдельно хочу заметить, что даже после одиннадцати вечера в парке Тиволи полным-полно людей с детьми, в том числе дошкольниками. Наших родителей, загонявших нас спать к десяти и не способных честно признаться, что делают это не ради гипотетической «пользы», а желая выкроить для себя пару часов свободного времени, кондратий хватил бы от такого разгула совиного либерализма.
Ну хоть у кого-то счастливое детство.
Еще тысяча мелочей, но все они меркнут в сравнении с главным открытием: похоже, я знаю, кто населяет Копенгаген.
Была у меня в детстве книжка про город Кардамон, где жили разбойники Каспер, Еспер и Джонатан. Они обитали в доме на окраине, держали домашнее животное льва, грабили лавки Мясника, Молочника и Булочника поочередно, а однажды украли даже городской трамвай с целью на нем покататься. Потом их в конце концов поймали, посадили в тюрьму, умыли, приодели, накормили домашней едой, сказали доброе слово — и не одно. От такой жизни разбойники, понятно, немедленно перевоспитались и даже спасли город от пожара, а потом вышли из тюрьмы, и Каспер стал пожарником, Джонатан поваром, а Еспер — дрессировщиком своего домашнего льва.
Я так думаю, эти разбойники дали обильное потомство, которое теперь живет в Копенгагене. Разбойничья сила и лихость прекрасно сочетаются в здешних горожанах с готовностью исправиться и перевоспитаться столько раз, сколько понадобится для блага общества. Хотя куда уж дальше.
Человеку, который всю ночь ехал в автобусе и проспал в лучшем случае часа два, поутру, вопреки распространенному мнению, хочется не столько кофе, сколько немедленного единения с Абсолютом. Потому что кофе уже вряд ли поможет, а Абсолют — вполне возможно. Ну, есть небольшой шанс.
Так вот, рано утром в Кракове можно получить и то и другое.
В баре «Szara», расположенном по адресу Главный рынок, 6, мне подали лучший в моей жизни эспрессо. Повторяю, лучший. Да, я отвечаю за свои слова. И понимаю степень ответственности. Тем не менее продолжаю настаивать, что это был лучший эспрессо в моей жизни. Крепкий до густоты, черный, как злодейские замыслы, и при этом совершенно не горький.
Поощрив организм кофеином, можно воздать должное Абсолюту. Например, выйти на улицу, подойти к Мариацкому костелу и стоять задрав башку. Облака бегут по небу так быстро, что ясно видишь: башня падает тебе на голову. И от этого делается необычайно хорошо.
А в Старом городе весь день играет невидимый трубач. Судя по звуку, он все время где-то рядом, рукой подать. Но никого не видно. Скрипачи есть, баянисты и шарманщики, а трубача нет. Но он там громче всех. Играет одну и ту же мелодию, очень короткую и простую. Много раз кряду. Я ее теперь захочу — не забуду.
Зачарованный, завороженный, ходишь потом по Кракову, вывернув шею кренделем, с кренделем же в зубах, они тут на каждом шагу продаются, тайные гербы города Кракова, сладкие подобия ленты Мёбиуса. В газетных киосках торгуют глиняными ангелами — вот и правильно, трудно человеку оставаться наедине со свежими новостями, а в компании ангела еще и не такое можно пережить. По узким улицам неспешно курсирует белый микроавтобус с надписью «Химера» и соответствующими изображениями на кузове, это, надо думать, такая социальная служба, срочная доставка химер населению — по первому требованию, так уж здесь принято, кто бы сомневался.
Ну, прежде всего, никакой не Лиссабон, конечно же. Lisboa, Лишбоа — вот настоящее имя города-на-краю-света. Это важно.
Рано утром, наскоро плеснув в лицо ледяной водой, едва проглотив утреннюю порцию гостиничного кофе, выходишь на улицу и видишь пальмы, растущие вдоль тротуара. Потом опускаешь глаза и обнаруживаешь, что в траве под пальмами синеют старые знакомые, цветы цикория, и алеют мелкие маки. На краю света свои законы природы, здесь возможно не просто всё, но — всё в любых сочетаниях.
Архитектурные шедевры (других зданий в центре, кажется, просто нет) сплошь завешены разноцветными панталонами, полотенцами, простынями. Лишбоа — хозяйка с открытым сердцем, не прибирается специально к приходу гостей, показывает все как есть, и такая доверчивость подкупает, конечно.
Всякий, кто гуляет по самому центру Лишбоа, имеет неплохие шансы вдруг, как бы ни с того ни с сего, взять да и выйти на берег Лиссабонской бухты, где и в помине нет всей этой нечеловеческой избыточной архитектурной красоты, где некоторые местные жители рыбачат, а другие просто валяются на траве — бродяги, студенты, молодые мамы с колясками. Рыбацкая деревушка, да и только.
Оказавшись в таком месте, понимаешь: Лишбоа — это в первую очередь большой, разгильдяйский южный приморский город, со всеми вытекающими (прекрасными) последствиями.
И конечно же, улицы Лишбоа пропитаны запахом жареной рыбы, который во всяком другом месте — вонь и смрад, а здесь — соблазнительный аромат, понуждающий даже не слишком голодного путника занять место в одном из бесчисленных рыбацких ресторанчиков.
Что еще, что еще? Старые фуникулеры Байро-Альто, которые для беспечного туриста — милая экзотика, а для местных жителей — обычный городской транспорт, кафе на окраине под названием «Блюдце и боли», бесчисленные улицы-лестницы Альфамы, порой такие узкие, что широкоплечим людям приходится пробираться бочком, темно-зеленые двери в пыльных белых стенах, лучшие в мире десерты в кафе возле знаменитого Mosteiro dos Jeronimos, горячее солнце, горький кофе, цитаты из Лао-цзы на стенах метро и немыслимая, неописуемая, беспричинная тоска, испытать которую может только очень счастливый человек, оказавшийся вдруг на краю света — при условии, что «край света», скажем так, не совсем метафора.
А зимой здесь, говорят, всегда идет дождь.
Здесь сразу же бросается в глаза обилие часов, которые не стоят, а идут, но время при этом показывают черт знает какое. Только собственному телефону и можно верить. Скажем, выходишь из дома в половине двенадцатого. Часы в гостиной при этом показывают девять, уличные часы — двадцать минут четвертого, часы в магазине — без десяти шесть, часы в ближайшем кафе — четверть одиннадцатого. При этом, повторяю, все эти часы не стоят, а идут, что видно по движению секундной стрелки.
Возможно, именно поэтому во многих львовских кафе на столиках стоят не только свечи и салфетки, но и песочные часы. Назначение их неведомо (и при этом вполне очевидно).
Впрочем, здесь, конечно, нет никаких «кафе», здесь — кавярни. Вслушайтесь, как это звучит: кавярня! Фонетика — великое дело; жирное, густое, плотное слово сулит гурманам немыслимые радости и не обманывает ожиданий. Львов принадлежит к тем немногим городам, куда имеет смысл специально заехать на чашку кофе. Начать следует в «Синей фляшке» на углу Сербской и Русской улиц, а дальше — как пойдет, куда местные лешие выведут, им видней.
