— И вам нравится ваша профессия? — спросила Ирен, с трудом произнося слова. — Я бы ни за что не угадала, кто вы.
— Да, нравится. Меня это забавляет, впрочем, я часто корю себя: мне кажется, что я попусту теряю время. Собственно говоря, я режиссер. Но мне хотелось бы самому и писать пьесы, и ставить их. Однако, как вам известно, существует цензура. Темы, которые меня интересуют, под запретом. Вот и приходится паясничать.
Он сказал это все с той же грустной и беззащитной улыбкой, и Ирен едва сдержалась, чтобы не прильнуть к нему и не поцеловать складочку в уголке его рта.
Молодые французы тоже находили себе партнерш, но, похоже, не так легко. Иногда они, сбившись стайкой, нерешительно топтались на краю танцплощадки. Жан-Мари что-то обсуждал с Лораном и Бернаром за кружкой пива и отпускал по адресу каждой танцующей девушки плоские шуточки. Однако никто, кроме Жюдит, не пытался отвечать ему. Софи танцевала, держась прямо и надменно, точно принцесса. Ни один локон на ее голове не шелохнулся. Все взоры были прикованы к ней, но она уже привыкла к всеобщему вниманию. Руководитель группы, Жюльен, переходил от одних к другим, радуясь тому, что между французами и другой группой туристов зарождается симпатия. Мартина не отходила от него ни на секунду. У нее, видимо, еще не прошло дурное настроение.
На следующий день французы и их новые знакомые уже здоровались и перебрасывались какими-то фразами, встретившись на палубе или в кают-компании. Иностранцы часто собирались небольшими группами го в одном, то в другом углу и, судя по всему, о чем-то страстно спорили. Девушки приставали к Бернару, архитектору-бретонцу:
— Хорошо бы узнать, кто они такие. Паломники? А может, делегаты какого-нибудь конгресса? Пойди спроси.
— Почему бы вам не сделать это самим?
— Мы не смеем. Ты со своими серыми глазами цвета штормового моря можешь вполне сойти за морского волка. Вот увидишь, они еще примут тебя за капитана. И уж тебе-то они непременно все скажут.
Девушки схватили Бернара за плечи и вытолкнули вперед. Вскоре он вернулся.
— Ну что, узнал?
— Да.
— Говори скорей!
— По их словам, это группа ономастов.
— Чего-чего?
— Группа ономастов. Я хорошо расслышал. Они именно так и сказали.
— А что это значит?
— Мне неудобно было спросить.
— Надо бы послать тебя снова, чтобы ты все разузнал.
— Группа ономастов!
Чуть позднее Жюдит и Ирен встретили профессора, который церемонно приветствовал их, и Жюдит воспользовалась случаем:
— Профессор, нам сказали, что вы и ваши спутники — ономасты. Просветите нас, невежд, и объясните, что это значит.
— Нет ничего проще. Ономасты — однофамильцы или, точнее, тезки. Мы члены общества, объединяющего людей, носящих имя Хосе.
— Хосе у вас такое распространенное имя! — воскликнула Жюдит. — Да в ваше общество, наверное, входит полстраны?
— Хосе у нас и в самом деле очень много, но, кроме этого, существует еще общество Педро и общество Хуанов.
— Поэтому вы и отправились в плавание на «Сан-Хосе»? — поинтересовалась Ирен.
— Разумеется. Этот круиз организован нашей ассоциацией.
— Но женщин, путешествующих с вами, очевидно, зовут иначе? — спросила Жюдит.
— Конечно, — без тени улыбки ответил профессор. — Это просто жены мужчин, которых зовут Хосе.
— Ну что ж, так проще вести беседу. «Здравствуете, Хосе. Как ваше самочувствие, Хосе? Вы не страдаете морской болезнью, Хосе? Мне хочется с вами потанцевать, Хосе». Не нужно утруждать память.
— Может статься, кончится тем, что вы скажете: «Я люблю вас, Хосе», — заключил профессор.
— Может статься. Но кому из вас?
Вечером Жюдит не удержалась, чтобы не проделать свой эксперимент. Всем, кого встречала, она говорила: «Добрый вечер, Хосе». И прыскала со смеху.
На следующий день, вскоре после полудня, «Сан-Хосе» сделал первую остановку в порту большого острова. Судно не успело причалить, как его окружили жалкие лодчонки, где сидели мальчишки, окликавшие пассажиров. Некоторые туристы, зная местные обычаи, бросали в воду монеты. Ребятишки ныряли за ними на глубину в несколько метров и доставали монеты со дна. Ирен отошла от бортовой сетки, чтобы не видеть этой жалкой игры нищих.
Группу Хосе уже поджидал на пристани автобус. Они спешно погрузились и уехали, а французы отправились гулять по порту. Ирен казалось, что почва все еще плывет у нее под ногами.
Туристы набились в четыре такси, которые понеслись с горы на гору. Остров был вулканического происхождения и потому покрыт холмами. Вдоль дорог росли голубые и белые гортензии, которые вызвали умиление Моники. Эти цветы, сказала она, напомнили ей о детстве, проведенном на баскском побережье.
— У дедушки был дом в Биаррице, который стоял на скале, нависающей над морем. Дед был ученый-лингвист.
Внезапно за поворотом открылось побережье со множеством бухточек, кос и рифов и бескрайним водным простором. На одном из крутых виражей пассажиры повалились друг на друга, и такси помчалось вниз-вверх, как с американских горок. Шоферы устроили гонки. Вернувшись в порт, французы уселись в баре. Бармен закладывал в миксер кусочки ананаса с ликером и взбивал — получалось очень вкусно.
Пароход отплывал лишь на следующий день. Поужинав на корабле, туристы опять сошли на берег прогуляться по городу. В воздухе стоял запах цветов и фруктов. Контуры церкви в стиле иезуитов очерчивала цепочка электрических лампочек, придавая ей праздничный и нарядный вид. Лампочки окаймляли арки и изображали на фронтоне огромную пламенеющую гашу. На площади, тоже увешанной электрическими гирляндами, играл военный оркестр — моряки в парадной белой форме. Всем сразу захотелось танцевать.
Хосе появились лишь на следующий день. Автобус привез их за несколько минут до того, как подняли якорь.
Едва Ирен очутилась в море, она снова почувствовала пустоту в голове. На нее накатывали волны грусти — очевидно, это было следствие депрессии. Но к грусти примешивалась нежность, почему-то ей вспоминалась печальная и беспомощная улыбка актера. «Боже, как он мне нравится!» — сказала она себе, чувствуя, что слезы навертываются у нее на глаза.
Когда они пересекали пролив, ее окликнул один из Хосе — немолодой грузный мужчина, как ей сказали, адвокат. Он с наслаждением курил сигару, глядя на таявший вдали остров.
— Ну, мадемуазель, как вы провели время в порту?
Ирен рассказала, чем они занимались.
— В общем, тут нет ничего интересного. Этот остров словно специально создан для старых англичан.
— Они приезжают сюда, чтобы провести здесь свои последние годы?
— Нет. Их влекут сюда следы прошлого, которые хранят их заросшие пышной зеленью и цветами особняки — точно так же сами они засахарились в хересе.
— Вы как-то таинственно исчезли. Мы уже подумали было, что автобус увез вас навсегда и не видать нам больше ни одного из наших Хосе. Куда вы ездили?
— На экскурсию. Не забывайте, что мы жители этой страны. У нас ведь тут друзья на всех островах.
— Разумеется.
— Дорогая барышня, я хотел бы задать вам один вопрос, если вы не сочтете это бестактностью. Вот вы приехали сюда как туристы, и путешествие этого стоит, но что вы знаете о нашей стране, о ее политическом строе, о социальных проблемах?
— Перед отъездом я слышала, что у вас здесь были забастовки, и, кажется, довольно серьезные, — осторожно сказала Ирен.
— Я рад, что вы поняли это. Здесь происходит немало событий, но так, что посторонний может ничего не заметить. Никакой информации не существует. От нас даже не требуют молчания, за многие годы мы к нему и так привыкли. Наша жизнь — это, в сущности, гражданская смерть. Вот почему мы были очень рады встретить французов. Ведь вы для нас — символ страны революции, страны свободы.
— Только сами мы давно об этом забыли.
— Существуют, конечно, и другие символы революции. Мои молодые друзья ориентируются на более современные образцы, но для такого старого либерала, как я, ваша Декларация прав человека — величайшее достижение человечества.
Стряхнув пепел сигары за борт, он повернулся к Ирен и тихо сказал:
— Здесь орудует гестапо плюс инквизиция.
Этот разговор ничем не отличался от тех, какие вели другие французы с другими Хосе. Постепенно туристы поняли, что ономастов связывает нечто большее, чем дружба. В условиях диктатуры их общество служило прикрытием для оппозиции.
— У меня создалось впечатление, что они используют этот круиз как предлог, чтобы объехать острова и встретиться со своими единомышленниками, — сказал Жан-Мари, который постучался к девушкам, желая поделиться своими мыслями относительно Хосе. Он говорил тихим голосом, что делало их всех похожими на заговорщиков. Впрочем, это не мешало каждому заниматься своим: Жюдит, сняв лифчик и повязав грудь шарфом, вертелась перед зеркалом, Софи продолжала покрывать черным лаком ногти на ногах, Моника писала что-то на открытках, купленных в порту, а Ирен изображала мадам де Рекамье — лежала на верхней койке, слегка изогнувшись, и было непонятно, дремлет она или слушает их беседу.
