— Зачем ты, Кельвин, носишь револьвер? До сих пор боишься?
Меркс с озадаченным видом взглянул на свою кобуру и сказал:
— Понятия не имею. Наверное. Просто привык.
Когда на следующее утро он пришел постучаться к Нэшу, револьвера при нем не было.
Теперь Нэш не знал, что и думать. Давал ли так Меркс понять, что Нэш свободен, или это был новый ход в сложной тактической игре? Не успел Нэш задуматься как следует, как в его жизни возникло еще одно обстоятельство, добавившее неприятностей. Обстоятельством этим стал ребенок, и через несколько дней Нэшу начало казаться, будто он подошел к краю бездны и стоит, заглянув на дно собственной преисподней, о какой и не знал, где кишат в адском пламени визгливые твари и темные, невообразимые желания. Через два дня после того, как Меркс снял револьвер, тридцатого октября, он пришел в поле, приведя с собой за руку четырехлетнего мальчика, который оказался его внуком, Флойдом-младшим.
— Они жили в Техасе, — сказал он, — но летом Флойд-старший потерял работу, и они с моей дочерью, Салли, сюда вернулись, чтобы, значит, начать все с начала. И работу, и дом пока еще только ищут, а Эдди что-то с утра прихворнула, вот я и подумал, пусть лучше малыш побегает здесь со мной. Если, конечно, ты не против. Я за ним присмотрю, тебе он мешать не будет.
Мальчик, хрупкий и узколицый, одетый в толстую красную парку, стоял, держась за деда, и, шмыгая носом, смотрел на Нэша во все глаза с холодным любопытством, будто на странную птичку или растение. Нет, конечно, Нэш не был против, а если бы и был, то как бы он это сказал? Мальчик почти все утро провел на краю поля, где лазал по камням, как безгласная маленькая обезьянка неизвестной породы, но всякий раз, когда туда возвращался Нэш нагружать тележку, бросал свои занятия, усаживался на гранитную глыбу и внимательно изучал Нэша безучастным, задумчивым взглядом. Нэшу от этого взгляда становилось не по себе, и, когда история повторилась подряд раз пять или шесть, он совсем занервничал и заставил себя поднять голову и улыбнуться — просто чтобы выйти из-под гипноза. Неожиданно мальчик улыбнулся в ответ и помахал ручкой, точь-в-точь как в ту ночь, в другой жизни, им с Поцци помахал ребенок из проехавшего мимо пикапа. «Неужели их так и вычислили?» — подумал он. Значит, мальчишка сказал матери и отцу, что видел, как два человека роют яму в лесу под забором? Значит, отец пошел и доложился Мерксу о том, что видел мальчишка? До сих пор Нэш не понимал, как это все могло произойти, и теперь, когда понял, он еще раз поднял голову, посмотрел на мальчишку и почувствовал, что ненавидит его так, как никогда никого в жизни. Он возненавидел ребенка так, что готов был его убить.
Тогда-то и начался настоящий кошмар. Крохотное зерно, однажды запавшее в голову, пустило корни и проросло раньше, чем Нэш успел его заметить, и грозило теперь расцвести, заполонив все поле, все пространство сознания, будто дикий сорняк-мутант. Нужно только поймать мальчишку, думал Нэш, и все сразу решится — он тут же узнает то, что должен узнать. Либо мальчишка, либо правда, скажет он Мерксу, и Меркс скажет, что сделали с Поцци. У него не останется выбора. Если откажется, внук умрет. Нэш сделает это. Придушит мальчишку у него на глазах.
Стоило один раз позволить себе подобную мысль, и за первой последовала вторая, третья и так далее, одна хуже и отвратительней предыдущей. Все утро Нэш представлял себе, как перережет мальчишке горло бритвой. Как забьет насмерть ногами. Как возьмет за ноги и будет бить головой о камень, пока не расколется маленький череп и не разлетятся мозги. К обеду Нэш был на грани, снедаемый дикой, безумной жаждой убийства. В отчаянии он гнал от себя прочь чудовищные картинки, но, едва они исчезали, ему снова хотелось того же. В этом и заключался главный кошмар: не в том, что Нэш смог подумать о том, как убить ребенка, а в том, что ему снова и снова хотелось об этом думать и рисовать в воображении.
Как нарочно, мальчишка повадился приходить в поле с Мерксом каждый раз — и на следующий день, и через день. Труднее всего дались первые несколько часов, а потом мальчишка стал откликаться на улыбки с таким восторгом, будто бы они присягнули на верность друг другу и были теперь лучшими друзьями. Незадолго до перерыва маленький Флойд даже бросил ползать по камням и носился рысцой за своим новым героем по полю, когда тот с тележкой шагал на другой конец. В первый момент Меркс было дернулся его остановить, но Нэш, уже представлявший себе, как убьет мальчика, помахал рукой и сказал, что ничего страшного, все в порядке. «Он мне не мешает, — сказал он. — Я люблю детей». К тому времени Нэш уже заподозрил, что в мальчике было что-то не так — то ли притупленные реакции, то ли чрезмерная простодушность, — отчего он выглядел не совсем нормальным. Он почти не умел разговаривать и, бегая следом за Нэшем по короткой траве, выкрикивал только, будто дурацкое заклинание, одно слово: «Джим! Джим! Джим!» Ничего общего с Джульеттой, только разве что возраст, и Нэш, сравнив свою дочь, с ее веселыми, густыми кудряшками, с чистым смехом, ободранными коленками, поставив ее, свою радость, рядом с этим убогим созданием, не почувствовал к нему ничего, кроме презрения. Час от часу желание его схватить становилось сильней и мучительней, и, когда в шесть часов день наконец закончился, Нэшу даже не верилось, что мальчишка остался жив. Он отнес инструменты в сарай и уже закрывал дверь, когда к нему подошел Меркс и похлопал его по плечу.
— Честное слово, Нэш, — сказал он. — Ты просто волшебник. Наш пацан еще в жизни так к чужим не относился. Не видел бы сам, не поверил бы.
На следующее утро мальчик пришел вместе с Мерксом, одетый в костюм для Хеллоуина: в черно-белый балахон, раскрашенный под скелет, и в маске-«черепе». Это был дешевый, грубо сшитый костюм, из тех, что продаются в любом «Вулворте», а так как погода в тот день выдалась холодная и балахон натянули поверх одежды, то вид у мальчика стал такой, будто за ночь он растолстел вдвое. По словам Меркса, ребенок сам захотел одеться в костюм, чтобы показаться в нем Нэшу, и Нэш, в своем тогдашнем безумии, принялся рассуждать, не подает ли ребенок ему какой-нибудь знак. В конце концов, он явился в костюме смерти, смерти в ее чистейшем символическом смысле, и, возможно, тем самым давал Нэшу понять, что знает о его планах и пришел к нему так, одевшись смертью, потому что готов умереть. Нэш против воли видел в этом костюме зашифрованное послание. Так мальчик давал ему понять, что все в порядке, что если убийцей станет Нэш, то все идет хорошо.
Нэш сражался с собой весь день, изобретая разные способы отослать от себя этот скелет на безопасное расстояние. Перед обедом он поставил его охранять один камень, лежавший за одной из куч, наказав следить, чтобы никто не унес, днем разрешил повозить тележку, пока сам на другой стороне поля возился с цементом. Но ребенку надоедало, и он, быстро потеряв к игре интерес, снова бежал к Нэшу или, если Нэш в ту минуту был от него далеко, начинал оттуда кричать свое: «Джим, Джим, Джим», монотонное, как ектинья, отзывавшееся из глубин страха сигналом тревоги. Нэш не раз собирался попросить Меркса больше не приводить ребенка, но борьба с собой отнимала столько сил, что он, на грани нервного срыва, побоялся открыть рот. Вечером он до беспамятства напился, а на следующее утро, открыв дверь, почувствовал себя так, будто проснулся посреди кошмарного сна — перед дверью стоял мальчик, прижимая к груди пакет хеллоуинских конфет, и, не говоря ни слова, протянул его Нэшу, точь-в-точь как юный индейский воин, который протягивает вождю трофей своей первой охоты.
— Чего ради? — сказал Нэш Мерксу.
— Джиму, — ответил вместо него мальчик. — Конфеты Джиму.
— Вот так, — сказал Меркс. — Он решил поделиться конфетами.
Нэш заглянул в пакет и увидел шоколадные батончики, яблоки и засахаренный изюм.
— Тебе не кажется, Кельвин, что это уже чересчур? Чего он добивается — хочет отравить меня?
— Ничего он не добивается, — сказал Меркс. — Он тебя просто жалеет — ты тут один и так далее. Есть ты их не обязан.
— Понятно, — сказал Нэш, глядя на мальчика и думая о том, как бы прожить этот день. — За добро нужно платить добром, так ведь?
Это было невыносимо. Едва выйдя в поле, Нэш понял, что дня ему не продержаться, и, если он не придумает, как себя остановить, мальчик не доживет до вечера. Он положил на тележку камень, взялся за второй и, разжав пальцы, услышал глухой стук о землю.
— Что-то мне нездоровится, — сказал он Мерксу. — Что-то не по себе.
— Грипп кругом, может, и подхватил, — сказал Меркс.
— Ага, наверное. Видимо, у меня грипп.
— Ты слишком много работаешь, Нэш, вот в чем дело. Ты вымотался.
— Пойду прилягу на час-другой. Может, после обеда оклемаюсь.
— Даже не думай. Лежи весь день. Какой смысл так стараться? Никакого смысла. Отлежись, восстанавливай силы.
