Ее звали Кики с Монпарнаса. Эта девушка-девочка еще до Великой войны слыла более чем опытной в любви, но три-четыре веснушки с каждой стороны носа, короткие черные волосы и полноватые, всегда плохо выбритые ноги делали ее похожей на похотливую школьницу или девицу в поиске своего первого мужчины. Кики носила мужскую шляпу, потертое пальто и слишком большие туфли. С 1914 года она работала на фабрике, производившей консервы для солдат на фронте. С Кокто она познакомилась еще до войны в обществе художника Сутина. Теперь кавалер в кепи с красным верхом напоминал Кики о том, какой она была прежде и какой веселой была их пестрая компания. Они вместе вспоминали довоенные шутки многих художников, которые Кокто выдавал за свои собственные остроты. Понравилась ли Кики поэту, стал ли он за ней ухаживать? Ни в коей мере. Маленькие бестии были не в его вкусе. Кокто просто хотел использовать Кики, так же как и она хотела просто использовать его.
Ей нужны были деньги, а ему — усиленное питание, потому что он снова начал нащупывать свои ребра даже через сукно шинели. Поэтому Кокто накупил провансальского гусиного паштета, черной икры (он думал, что русской, но она оказалась прибалтийской), розовых раков (без панциря) и прочих роскошных продуктов, а Кики — за его счет — должна была спрятать их в банки, предназначенные для обычных консервов «Мадагаскар». Для нее это не составляло особого труда. Кики работала именно за механизмом для запечатывания банок, и ей потребовалось всего несколько дней, чтобы вложить в банки его продукты и вручить их радостному заказчику. Не мог же Кокто не мудрствуя лукаво вернуться в часть с едой для богачей, не так ли? А так она была замаскирована лучше любого миномета. С ранцем, полным консервов, Кокто вернулся на фронт и еще долго поедал запасы своего «обезьяньего мяса». «Посмотрите, — говорил он товарищам, показывая им розовое мясо омара, — разве это похоже на говядину?» — «Да это все обезьянье мясо», — отвечали они ему, а некоторые добавляли: «Это сорочьи проделки».
Почему «сорочьи» — этого солдат Кокто так и не понял, но известно, что сороки любят воровать блестящие вещи, и стаи бельгийских сорок утащили у многих солдат Западного фронта зеркальца для бритья. Одна «сорока-воровка» в Лондоне тоже вела себя подобным образом. Этой птичкой была необычайно красивая женщина, водевильная певичка Лилиан Смит. Не единожды случалось, что все кафе для офицеров высшего ранга вместе с ней громко распевало «It’s a Long Way to Tipperary» [19]. Лили была утонченной и любезной. У нее было холеное лицо фарфоровой куклы и ухоженные, абсолютно прямые черные волосы, собранные в узел. Особое внимание привлекали ее большие глаза с блестящими зрачками, но больше всего она пленяла своим самоуверенным и властным меццо-сопрано.
По военным меркам Лили была богата. Участие в водевилях приносило значительный доход, и, кроме того, она «питала слабость» к солдатам британских экспедиционных сил, отправлявшимся погибать в Европу, и за весьма умеренный гонорар соглашалась петь на их проводах, а в ее договоре даже было прописано, что она должна поцеловать сто солдат «for goodye» [20].
Несмотря на то что ее приглашали в самые разные круги, Лили жила замкнуто, в сельском доме вместе со своим Дядей. Это был костлявый человек с согнутой, как у официанта, фигурой, желтыми кривыми зубами и моноклем, висящим на серебряной цепочке. Никто не знал, чем занимается Дядя. Никто не знал, чем на самом деле занимается Лили. Никто не знал, что ее мать — немка и что ее настоящая фамилия Шмидт. Наконец, никто не знал, что никакой это не Дядя, а связной, который передает из Дувра в Кале для дальнейшей отправки в Германию сведения, собранные Лили на Острове. Никто об этом не догадывался, потому что Лили была осторожной. Она не хохотала вызывающе в обществе офицеров высшего ранга, не бросалась на первого попавшегося генерала, героя франко-прусской войны, поцеловавшего ей руку; ей даже петь песню «It’s a Long Way to Tipperary» было не очень приятно. Она, как настоящая сорока, искала человека, который сияет по-настоящему, и нашла его в лице майора военно-воздушных сил Лайона Джорджа Хокера, первого командира британского авиационного корпуса.
Потом все выглядело как настоящий военный роман. Майор отправлялся с опасными заданиями на восточные берега Англии и во Францию, возвращаясь с пригоршней информации для своей возлюбленной, а Лилиан сообщала Дяде цифры, отметки высот, даты налетов, маршруты, сведения о тоннаже грузов и составе конвоев. Она работала непрерывно и уже заслужила немецкий Железный крест первой степени, когда все пошло шиворот-навыворот. В равносторонний треугольник между ней, майором и Дядей вторглась любовница майора по прозвищу Алая Роза. Сорока не могла поверить, что ее потеснила какая-то Роза, даже если эта Роза тоже была певицей. Неужели ее сельское сопрано с непроработанными колоратурами могло сравниться с полным достоинства, можно даже сказать, патриотическим меццо-сопрано Лили Смит? Ни в коем случае. Поэтому ей нужно было отомстить и вернуть майора, по крайней мере, по двум причинам: не только из-за оскорбленной женской, но и шпионской гордости.
Вероятно, Лили совершила бы первый необдуманный шаг в своей карьере, если бы в ее дверь не постучали сотрудники британской контрразведки. Они сказали ей, что Алая Роза является немецкой шпионкой и за ней уже давно следят. Предложили Сороке сотрудничество и пообещали титул «баронессы», если она будет им помогать. Лили замерла, но потом пришла в себя и подумала о двух вещах: как хорошо, что вместо нее нашли другую шпионку, и как бы было прекрасно, чтобы к ней обращались «Dame Lilian Smith». Так что она легко согласилась на роль двойного агента. А остальные (Дядя, садовник и служанка) в тот же вечер на заседании небольшого «военного совета» согласились с этим.
Майор Лайон Джордж Хокер приобрел двух боевых подруг, два места дислокации и две пары внимательных ушей, но… С Лили он все чаще был замкнут. Ему больше не хотелось говорить о боевых действиях или делиться планами. Они, словно две совы, отправлялись в «Скотт», и там она всякий раз, когда майор напивался, должна была петь «It’s a Long Way to Tipperary». Потом совы ложились в постель, но сова-самец даже там ни разу не ухнула.
Что могла подумать опытная шпионка Лилиан Шмидт? Она предполагала, что настоящая информация не циркулирует в кровати Алой Розы, ведь она догадывалась, что та не является немецкой шпионкой, но думала, что в этой кровати — и еще как — циркулируют мужские соки майора. Поэтому она решила убрать соперницу с дороги. Этого — решила она — в какой-то степени ожидает от нее и британская контрразведка. Сотрудникам бюро Секретной службы она обещала, что вскоре ей удастся заставить майора рассказать ей о роли Алой Розы, на самом же деле у нее был иной план. На этот раз она не поделилась им со своим штабом, а именно это и нужно было сделать. Шмидт решила представить Алую Розу шпионкой. Но как это сделать? Убеждением? Вербовкой? Нет, элементарной инсценировкой. Однажды вечером она пошла в «Савой», где выступала Алая Роза, и подбросила ей свою немецкую шифровку.
Она позаботилась о том, чтобы Дядя немедленно сменил шифры. А британской контрразведке она сообщила, что они найдут у Алой Розы самое убедительное доказательство ее шпионской деятельности. Теперь ей оставалось только ждать. Прошло всего несколько часов, и возле обычного сельского домика остановилось несколько темных автомобилей с высокими кузовами. Над британской равниной лил дождь, и щетки, нервно дергаясь, с трудом успевали смахивать воду со стекол. Какие-то люди в мокрых полуцилиндрах вышли из автомобилей, но среди них не было ни одного посланника королевы, прибывшего вручить Лили Смит титул «баронессы». Первым вошел майор Лайон Джордж Хокер в мокрой парадной форме. Лили это не удивило. За ним последовали два ее знакомца из британской контрразведки, промокшие до костей, но и это ее не удивило. Настоящее удивление возникло тогда, когда за ними — совершенно сухая, словно на улице и не было никакого дождя — в гостиной победоносно появилась сотрудница бюро Секретной службы Алая Роза, держа в руке подброшенную шифровку. По дороге к Хайесу низко на горизонте сверкали молнии, сияли ордена майора, у Дяди из-под брови выпал монокль и бросил отблеск на стенку кабины, а карьера «сороки-воровки» была закончена.
