Марлон Брандо - Тигр Железного моря

Он мирился с отсутствием душа или ванны. Энни всегда легко приспосабливался к неудобствам. Но внешний вид своей бороды был ему важен. Это было сродни особому вниманию любого моряка к прическе. На борту «Железного тигра» имелся парикмахер, при ветре силой в восемь баллов он мог за десять минут обрить человека наголо. Вдохновленный таким мастерством, Энни попросил его подровнять ему бороду.

Ближе к вечеру, когда от топившихся древесным углем печей потянула дымком и ароматами готовившегося ужина, команда собралась на представление брадобрея. Энни восседал на стуле. Голову он обмотал старым куском зеленого шелка с традиционным китайским рисунком, в той самой манере, которая нравилась присутствовавшим зрителям. Он сделал это для того, чтобы уберечь свою шевелюру, неровно и беспорядочно отросшую после тюрьмы. Несмотря на неопрятность прически, Энни не хотел, чтобы этот парикмахер стриг его сзади и с боков. Пользуясь своим бронзовым зеркалом, он объяснил: бороду, пожалуйста, надо только подровнять.

Парикмахер, заходя со всех сторон, критически изучил бороду Энни, а потом, выслушав многочисленные советы зрителей, на пальцах показал Энни, что это будет стоить двадцать центов. Дорого! Но Энни не хотел стать предметом насмешек в таком серьезном деле и выразил свой протест. Завязалась дискуссия, далекая от обычной формальности. Сошлись на шестнадцати. Процесс занял совсем немного времени, и капитан Долтри получил классическую китайскую бородку, разделенную на две части.

Мадам Лай наблюдала за происходящим со своего места на полуюте, но не смеялась. Поэтому и никто другой не смеялся, пока Энни, привалившись спиной к старой пушке, ощупывал оба кончика бороды и изучал в зеркале свое новое обличье. Он дал парикмахеру шестнадцать центов и еще два на чай, после чего поднялся и направился туда, где Чэнь раскрашивал резную часть над переборкой носового кубрика. Резьба состояла из повторяющегося символа благоденствия (этот знак — свастику, перевернув его в обратную сторону, — использовал патологический молодой харизматик — лидер национал-социалистической партии Германии).

— Погоди-ка, Чэнь, — сказал Энни и забрал у него банку с краской.

Он опустил в краску оба кончика своей новой бороды, которая окрасилась в красный цвет.

Эффект получился ошеломляющий, и, поскольку было дано разрешение смеяться, палуба взорвалась хохотом. В общем хоре выделялся дикий смех мадам Лай. Чтобы заставить ее смеяться, Энни пожертвовал своей бородой, которая за долгую историю морских странствий имела разные формы и разную длину, но сейчас она походила на что угодно, только не на бороду. Хрипло гудел даже маленький злобный рулевой. Но это представление Энни затеял только ради нее. Ему нравилось смотреть, как она смеется, как широко открывается ее рот, богато украшенный золотыми коронками. Но наедине они теперь никогда не оставались.

Несмотря на это, в один из солнечных дней, ближе к вечеру, на палубе полуюта у них состоялся разговор. Утром ненадолго стих ветер, и сейчас они двигались на юго-восток вместе с теплыми и слабыми потоками зимнего муссона, шедшими от Формозского пролива (или Тайваньского, как называли его китайцы) и угасавшими, едва коснувшись левого борта. Джонку сносило к острову Пратас. Мадам Лай сидела на своем обычном месте, на сундуке у левого борта. У ее ног, как всегда, располагалась одна из служанок. Капитан Ван расхаживал по палубе, курил и спорил о конных скачках с рулевым, находившимся в своей рубке. Любопытно, но не было человека в Гонконге и на территориях, находившихся под его влиянием, кто бы не говорил о лошадиных скачках и не делал ставки.

Мадам Лай никогда не обращалась напрямую к рулевому. Она разговаривала только с капитаном Ваном, а он уже со всеми остальными. Но в тот вечер она отправила служанку к Энни узнать, не слишком ли он устал и не откажется ли выкурить сигарету в ее компании, она бы хотела попробовать его сигареты. Это было своеобразным приглашением.

Энни прикурил для нее сигарету. Служанка тоже пришла и теперь сидела под небольшим черным зонтиком от солнца.

— Вы идете к Пратас? — спросил Энни.

— Да, ветер не сильный. — Мадам Лай посмотрела на небо. — Полная луна. Я очень хорошо знаю этот остров.

Энни промолчал. Он не знал ни одного западного моряка, который пожелал бы, вне зависимости от погоды, приблизиться ночью к острову Пратас более чем на пять миль. А в неблагоприятную погоду от этого места держались на расстоянии в двадцать миль; Энни тоже придерживался этого правила, хотя и не отличался консервативностью. Он тоже взглянул на небосвод, втянул носом воздух и сказал:

— Хотя у меня и нет барометра, держу пари, давление будет падать. На севере погода портится, и идти к острову не совсем благоразумно.

Солнечный диск раскатился добела.

— Приближается Тиет-Кией — Железный ураган, — сказала мадам Лай. — Он мчится от Батаана. Капитан Ван и я решили, что пройдем перед его носом. Мы идем быстро, и он останется позади. От него останется лишь сильный северный ветер, который вынесет нас к Маниле.

Энни очень хотелось спросить, откуда такая информация, если нет радиосвязи; но он не спросил, а направился к капитану Вану и вежливо попросил у него бинокль. Энни направил бинокль на восток, к острову Батаан, от которого их отделяли четыре сотни миль. Горизонт был чистый; если не считать легкой дымки, ничего угрожающего. Капитан Ван легонько похлопал его по плечу и указал направление на один-два румба к северу. Там, подрагивая в мощном объективе бинокля, над маревом кучевых облаков, цвета морской волны, висело кольцо пара на высоте примерно шести миль. Оно находилось как раз над водами Лусонского пролива и островом Батаан.

— Это и есть Железный ураган — Тиет-Кией? — спросил Энни у мадам Лай.

— Да, — тихо ответила она.

Энни никогда раньше не слышал о таком урагане, но хорошо знал, что такое тайфун, на своей шкуре испытал гнев и свирепость этого «доброго малого», сравнимого разве что с землетрясением, извержением вулкана вроде Мон-Пелье или Кракатау. Хороший тайфун подобен буйволу, на спине которого восседает мудрец. Но — арена цирка, как в Древнем Риме, широка, особенно если эта арена — океан, — и тогда не имеет значения, умудрен ли ты опытом или остался последним глупцом. Под взглядом императора Нерона мудрец и глупец равны в своем бесправии, так что и тому и другому остается уповать на случай. Его величество ветер в полной мере способен показать людям, что такое катастрофа.

— Мадам Лай, — начал Энни, — я не сомневаясь, что ваш капитан очень опытен в морских делах. Но мне кажется, было бы мудро прямо сейчас взять курс на юго-запад и позволить северо-восточному ветру унести нас подальше от этого тайфуна, а вместе с ним и от рифов острова Пратас. Пытаться пройти под носом у тайфуна — чистое безумие.

— Капитан Ван — «лио да а тоу йен», — он глаз моего ума. Мы, люди Желтого знамени, так называем капитана.

В этот момент «глаз ума» отнял у Энни бинокль, хотя было очевидно, что он вовсе не собирался любоваться на приближение Огнедышащего Дракона.

— Он, мой «тоу йен», говорит, что мы можем легко пройти перед тайфуном. Идти прямо вперед, прямо-прямо. Мы обогнем остров Пратас с подветренной стороны, чтобы поймать ветер тайфуна, который принесет нас в Манилу завтра утром, как раз к завтраку.

И мадам Лай залилась смехом. Это был знак для служанки засмеяться и захлопать в ладоши, а для капитана Вана улыбнуться. Эхом донесся и басовитый смех рулевого.

Смех мелкой рябью прокатился по палубе джонки, омывая склонную к юмору команду. Пираты в это время ладили реи, задраивали главный люк и закрепляли пушку дополнительной цепью и стальными тросами. Некоторые даже сняли головные уборы и побросали их на носовой люк. А джонка быстро шла вперед, толкаемая на траверзе сильными порывами ветра.

Слегка истерический смех произвел на Энни впечатление. Мадам Лай и ее «глаз ума» вместе с командой — на джонке царила демократия, как и на всех пиратских джонках, — решили во что бы то ни стало обогнать Железный ураган. Возможно, для них это было делом чести. Скорее всего это походило на прихоть, поскольку никто никуда не спешил, и к Маниле вполне можно было подойти вечером, а не утром. Энни больше не стал давать мудрых советов или делать саркастические замечания. Если пираты приняли решение, значит, так тому и быть.

Вскоре на востоке показалась горбатая спина Черного Дракона, миль восемьдесят шириной и примерно столько же высотой, — он летел прямо на них. Железный ураган от непрерывного вращения выбросил вперед свой похотливый язык. Океан начал приобретать темно-стальной цвет, напомнивший Энни бронзовую оправу круглого зеркала. Продолжая двигаться прямо на джонку, огромный дракон выпрямился вертикально, создавая впечатление, будто раскачивает колыбель океана. Ветер был не сильный, но казалось, что он режет поверхность воды, как лезвие бритвы кожу.