– В нашей литературе есть две тенденции, – сообщил писатель. – Либо роман без сюжета, либо сюжет без романа! И скоро обе тенденции останутся без читателя!
– Что будете тогда делать? – спросила Вендулка.
– Ну, – принялся рассуждать писатель, – похороню литературу, справлю по ней поминки и дважды в неделю буду ходить на кладбище и читать стихи…
Любовь скончалась раньше суммы,
Отпущенной на этот случай!
– Эти стихи о чем? – уточнила Вендулка.
– О любви читателя к современной литературе, – пояснил писатель и снова продекламировал:
Я с возрастом таращусь на вершины
Без прежнего, спортивного желания…
Как обладать тобой до половины
За двадцать пять процентов содержания?!
– А вы не хотите похоронить свои стихи? – осведомилась Вендулка. – И может, литература еще поживет!
– Вам повезло, – заметил писатель, – что я хорошо воспринимаю критику. Но могу и встать! Это на Льва Толстого можно брехать все что вздумается. А я способен еще подняться с дивана и навалять!
– А я могу взять сковородку и адекватно ответить, – ввернула неугомонная Вендулка.
– Что вы делаете?! – забеспокоился Густав Шкрета.
– Обмениваемся мнениями! – пояснила Вендулка.
– Диалог стимулирует выделение желудочного сока, – свернул на свою любимую тему писатель. – Дикий Единорог выходит из леса…
– И тут девственница бьет ему по потенции! – закончила фразу Вендулка. – После чего дикому Единорогу становится не до литературы.
«Пора бы появиться Йиржи Геллеру», – подумал я, поскольку обмен мнениями грозил перейти в потасовку…
Автор припоминает цитату и употребляет ее не к месту: «Я приеду к тебе на обед, но вот мои условия: обед должен быть прост, дешев и изобиловать только беседами в сократовском духе. Но и тут – в меру…»
– Искренне тронут! – сказал Йиржи Геллер, осматривая гостей. – Вы приняли мое приглашение отобедать! Однако беседа, что тут поддерживается, мне кажется, не в сократовском духе.
Выступление Йиржи Геллера потрясло всех, даже такого отчаянного нигилиста, как писатель. Питер Устинов попытался «встать в строй», но только вытянулся на диване солдатиком. Анита поплотнее запахнула халат, Янка глупо расхохоталась, Густав Шкрета чихнул и выронил альбом, а Вендулка брякнула: «Как доехали, чтоб вам провалиться!»
Йиржи Геллер был в маске Тутанхамона.
– А вот и Хэллоуин! – воскликнул писатель. – В смысле, как тыквой по голове!
Но Йиржи Геллер ничуть не смутился от подобных сравнений и маски не снял.
– Извините за странный вид, – сказал Йиржи Геллер, – но мне захотелось придать нашей встрече побольше артистизма.
– Это удалось, – подтвердил писатель. – А нет ли у вас в хозяйстве противогаза? Я мог бы изобразить египетского слона!
– У вас и так хорошо получается, – пробурчала Вендулка. – Без противогаза.
– Вот привязалась! – в сердцах воскликнул писатель.
После чего закрыл глаза, скрестил на груди руки и принялся корчить из себя классика мировой литературы на смертном одре, только со стаканом вместо свечки.
– Питер Устинов! – представил писателя Густав Шкрета. – Дальний родственник из России. – Он раскрыл «семейный альбом» и принялся демонстрировать Йиржи Геллеру фотопортреты писателя: – Вот, вот и вот…
– Симпатичненько получилось, – оценил фотографии Йиржи Геллер. – Надеюсь, вы понимаете, что данная мистификация не имеет под собой никаких дурных намерений?
– Ну, если вам хочется повалять дурака, милости просим! – ответил писатель. – История видела обеды и посмешнее…
– Все писатели педерасты! – вдруг заявила Вендулка.
– Почему?! – опешил писатель.
– Потому что у них однополые мысли, – пояснила она.
– Не надо утрировать, – возразил писатель. – У меня в голове полный бордель!
Как-то русский писатель Андрей Белый принес в издательство рукопись романа «Петербург». Ее опубликовали в 1914 году. После чего Андрей Белый переработал свой «Петербург» и сократил вдвое. Новую версию романа опубликовали в 1922 году, а современные авторы были потрясены! Они всегда доливали воды в свои произведения и никогда их не сокращали. Ведь сделать из «Петербурга» двухтомник «Санкт-Петербург» намного выгодней, чем просто иметь совесть. Почему Андрей Белый шел от обратного – одному Богу известно!
– Все дважды сосчитано, взвешено и поделено! – сказал Йиржи Геллер, опираясь на стол, уставленный блюдами и закусками. – Кстати, вы знаете, откуда это изречение?
– Боюсь ошибиться, – ответил писатель, подтягивая к своему дивану «перекати-бар», – но на иврите это звучит как «мене, мене, текел, супинатор»…
– Упарсин, – поправил его Йиржи Геллер.
– Точно! – воскликнул писатель. – У меня незаконченное высшее образование, поэтому я начинаю за здравие, а завершаю за упокой, – пояснил он. – А с чего вы вспомнили про пир Валтасара?
– К слову пришлось! – солгал Йиржи Геллер. – Вдобавок этот Валтасар олицетворяет в христианском искусстве тип Антихриста. О чем же еще говорить за обедом, как не об искусстве?
– Я слушаю вас, Геллер, – заметила вдруг Вендулка, – слушаю и недоумеваю… Что случилось с вашим голосом?
– А что тебя смущает? – удивился Йиржи Геллер.
– Ваше колоратурное сопрано, – пояснила Вендулка. – Сперва вы пищите, словно комар, а потом говорите басом. Это маска на вас так действует?
– Нет, – отвечал Йиржи Геллер. – Мне так больше нравится.
– Ну, как знаете! – махнула рукой Вендулка.
– А меня больше устраивают обеды Лукулла, чем Валтасара, – встрял в разговор Густав Шкрета. – А то вдруг на стене появляются надписи, которые только пророк Даниил в состоянии расшифровать… Это же не конкурс кроссвордов, а совместный прием пищи!
Химику Менделееву как-то приснилась одноименная периодическая таблица. Но когда Менделеев проснулся, то химик не смог до него достучаться, и, как следствие, Менделеев ничего не помнил. На другую ночь химику Менделееву снова привиделась сволочная таблица, однако поутру он с удовольствием выпил чаю и пошел на работу как ни в чем не бывало. С тех пор так и повелось! Менделееву периодически снилась таблица, а химик бился головой о стенку, пытаясь донести свое открытие до Менделеева. Это безумие продолжалось довольно долго, покуда химик не окислился в Менделееве. Тогда Менделеев сел за письменный стол и собственноручно начертил периодическую таблицу Менделеева. И вот она – несправедливость! Душа поет, а вся слава достается телу…
– Если вы не расскажете, кто такой Валтасар, – предупредила Вендулка, – я напишу на стене все, что о вас думаю.
– Упоминается в Библии, – пояснил Йиржи Геллер, – что, когда вавилонский царь Валтасар обедал со своими придворными, женами и наложницами, на стене появилась надпись, которая предвещала Валтасару скорую гибель.
– Обычно такие надписи возникают после водки с портвейном, – заметил писатель. – А что они пили?
Но этот вопрос так и остался без ответа, потому что после пророческого заявления о скорой гибели Валтасара Йиржи Геллер пошатнулся, ухватился рукой за скатерть и вместе с «обедом» рухнул на пол. Это действие сопровождалось звуками бьющейся посуды и прочими акустическими фокусами, как то – эхо и резонанс. Гости бросились к Йиржи Геллеру, чтобы помочь ему подняться, однако не встретили никакого отклика. Йиржи Геллер, основательно залитый соусом и приправленный закусками, оставался ко всему безучастным, словно холодная свекла в винегрете. Тогда Вендулка стащила с дивана писателя, а на свободное место энергичные гости уложили хозяина. Сняли с него маску Тутанхамона…
– Это не Йиржи Геллер! – хором воскликнули Шкрета с Вендулкой.
– Как вы догадались? – удивился писатель. – Он же весь в кетчупе! Да я бы маму родную сейчас не узнал!
Автор думает, что, если комедия заканчивается трагедией, – это оплошность автора. Конечно, юмор понятие скользкое и не всегда оправданное, когда покойнику рассказывают анекдоты. Однако надо придерживаться литературного жанра от пролога до эпилога, и если жизнь задумана как фарс, то становитесь в очередь к Петронию, пойте ему шутливые песни и читайте легкомысленные стихи. Покойник все стерпит!
– А кто же это?! – воскликнули Янка с Анитой, глядя на безучастное ко всему тело.
– Вы так и будете разговаривать хором? – спросил писатель. – Прямо древнеримская ателлана какая-то или комедия дель арте!
– Это неизвестный автор, – пояснила Вендулка по поводу человека, уложенного на диван.
Она успела сгонять в кабинет Йиржи Геллера и вернуться обратно.
– Что значит «неизвестный»? – спросил Густав Шкрета.
– То и значит! – махнула рукой Вендулка. – Он гостит у Йиржи Геллера каждое лето. Видный чешский писатель и общественный деятель.
– Видный, но неизвестный, – пробурчал Густав Шкрета. – Как это может быть?
