Ознакомительная версия.
— Послушай, дорогой, — сказал мне призрак, задрал штанину и показал больную, странную на вид ногу. — Мехмед Окур не такой дурачок, чтобы идти в армию с хромой ногой! Ясно?
— А кто я такой?
Я от изумления сделал вид, что на мгновение забыл ответ на этот вопрос. Наверное, я все перепутал, сказал я, зная, что звучит мой ответ неубедительно.
Мне удалось смыться, пока меня не побили, и позже, закусывая в заведении одного обиженного кондитера прекрасным, таявшим во рту слоеным пирожком, какие пекут только в Анатолии, я думал, что хромой Мехмед совершенно не похож на человека, прочитавшего книгу. Однако теперь я понимал, какое это заблуждение — думать, что знаешь, что у человека на сердце.
Возьмем, к примеру, городок Инжир-Паша, улицы которого пропахли табаком. Там книгу серьезно прочитали не только молодой пожарный, на которого донесли, но и вся муниципальная пожарная команда, что было удивительно. И когда городок готовился отпраздновать День освобождения от греческих оккупационных войск, я вместе с детьми и послушными пастушьими овчарками смотрел, как друзья-пожарные идут в ногу строем; и пока на железных касках искрили маленькие газовые баллончики, они слаженно исполняли песню «В огне, в огне, наша родина в огне!». После этого мы сели обедать и съели жаркое из козлятины. Пожарные, сияя яркими, желто-красными форменными рубашками, вдруг начали бормотать отдельные фразы из книги, — я счел это шуткой в честь моего присутствия. Позже, правда, они показали мне место, где хранили книгу, — как и Коран, она была спрятана на водительском месте их единственной пожарной машины. Неужели это я неправильно истолковал книгу? Или ошиблись пожарные, поверившие, что Ангелы — не Ангел, а Ангелы — спускаются с небес летними ночами в сиянии звезд и, вдыхая табачный запах, указывают несчастным и страдающим путь к счастью?
В одном городе я сфотографировался у городского фотографа. В другом попросил доктора послушать мне легкие. В третьем не купил кольцо, которое мерил в лавке городского ювелира. И каждый раз, когда уезжал из этих печальных, пыльных и полуразрушившихся мест, я фантазировал, что однажды мы приедем сюда с Джанан не для того, чтобы узнать, кто такие фотограф Мехмед, доктор Ахмет и ювелир Рахмет[46] и почему они с такой страстью читали книгу, а для того чтобы сфотографироваться, проверить ее легкие или купить кольцо, что свяжет нас навеки, пока смерть не разлучит нас.
Потом я бродил по городку, гонял голубей, гадивших на памятник Ататюрка, смотрел на часы, щупал «вальтер» и уже было собрался на автовокзал, как вдруг мне стало казаться, что меня преследуют злодеи в плащах — точный Сейко и призраки «часов». Могла та высокая тень оказаться Мовадо из Национального разведывательного управления? Ведь завидев меня, этот человек в плаще вышел из автобуса, отправлявшегося в Адану, в который только что сел… Да, кажется, это был он. Именно он, и мне надо как можно скорее ехать в другую сторону. Так я и сделал. И я прятался в вонючей уборной, ждал, что в окнах автобуса фирмы «Быстрая поездка», куда собирался сесть в последний момент, мне явится Ангел, как вдруг я почувствовал на себе взгляд — от него мурашки бежали по коже; я решил, что на сей раз с задних кресел за мной предательски шпионит Серкисов. Когда автобус сделал остановку среди ночи, я бросил в ресторанчике недопитый чай и пошел по кукурузному полю, где и ждал отправления автобуса, глядя на звезды в темной синеве бархатного неба; или среди бела дня я заходил в какой-нибудь местный магазин одежды в белоснежном костюме, с улыбкой на лице, а выходил в красной рубашке, лиловом пиджаке, бархатных штанах — и с угрюмым лицом. Несколько раз я замечал, что торопливо бегу сквозь толпу на автовокзал, а меня преследуют черные тени.
После всех погонь и побегов я стал верить, что улизнул от вооруженных призраков, преследовавших меня, потом я решил, что «часам» Доктора Нарина нет смысла следить за мной только ради, того, чтобы изрешетить меня, и тогда вместо злобных взглядов, следивших за мной, я замечал дружелюбные лица жителей городов, довольных встречей со мной.
Однажды, чтобы убедиться, что Мехмед из соседней квартиры, уехавший к дяде в Стамбул, не тот Мехмед, который мне нужен, я помог болтливой старушке, жившей напротив него, принести сумки с рынка. Пока она выкладывала на солнце крепыши-баклажаны, спелые помидоры и перцы с острыми носиками, она рассуждала о дружбе, о том, что надо находить, своих армейских друзей, о том, как прекрасна жизнь, забыв, что меня ждет дома больная жена.
Может, так око и есть. В саду ресторана «Вкусная закуска» городка Карачалы я сел под огромным платаном и съел аппетитный, пахнувший тимьяном шашлык с тушеными баклажанами. Легкий ветер, игравший листьями, доносил до меня запах ароматного теста, приятный, как все воспоминания о минутах счастья. В неспокойном городке недалеко от Афьона, название которого я забыл, ноги сами привели меня в кондитерскую, и я опешил, увидев мамашу, гладкую и кругленькую, как сверкающие баночки, заполненные сладостями цвета засушенной розы и цукатами, и я, пораженный, повернулся к кассе. Миниатюрная копия матери, восхитительная красавица лет шестнадцати, скуластая, с крошечными руками, слегка раскосыми глазами, подняла голову от глянцевого журнала, который читала, и радушно улыбнулась, глядя на меня, — так улыбаются эмансипированные женщины-вамп из американских фильмов.
Однажды вечером, когда я ждал автобус на автовокзале, освещенном мягким светом и напоминавшем поэтому спокойную, тихую гостиную роскошного дома в Стамбуле, я играл с тремя приятелями, офицерами запаса, в карточную игру «Шах в недоумении», придуманную ими же. Они вырезали карты из картонной упаковки от сигарет «Йенидже» и нарисовали на них шахов, драконов, султанов, джиннов, влюбленных и ангелов; ангел приравнивался к джокеру; и ангелы — ангелы в женском обличил, — судя по их дружелюбным насмешкам друг над другом, были вполне реальными, земными, — они нарисовали кто соседку, кто единственную любовь своей юности или звезду турецких фильмов, кто певицу кабаре — частую гостью фривольных фантазий, что в основном практиковал самый веселый из них. Четвертого ангела они предоставили рисовать мне и не спросили, кого я изобразил, — так поступают тактичные и внимательные друзья.
Но один момент счастья, свидетелем которого я стал, причинил мне сильную боль. Я все пытался убежать от «часов» в плащах — воплощения зла, преследовавшего меня на автовокзалах, на городских площадях, в закусочных на стоянках, я слушал вранье обиженных доносчиков и разыскивал среди многочисленных Мехмедов того единственного, который был нужен мне (все Мехмеды, конечно же, забились в дальние углы, за запертую дверь, за забор с колючей проволокой, за стену, увитую плющом, — пути к ним были трудны и извилисты).
Я был в дороге пятый день. Я выпил ракы из чайного стаканчика, которой меня угостил издатель «Свободной газеты Чорума», чтобы я смог лучше понять его стихи. Я узнал, что он больше не будет публиковать отрывки из книги в рубрике «Семья и дом», так как он понял, что это не поможет решению проблем строительства железных дорог и прокладки путей из Чорума в Амасью. В следующем городе, проискав адрес шесть часов кряду, я с гневом обнаружил, что обиженный торговец донес на несуществующего читателя и поселил его на несуществующей улице лишь для того, чтобы вытянуть деньги у Доктора Нарина. И я сбежал в Амасью, где из-за скалистых, обрывистых гор, окружавших город с двух сторон, рано наступал вечер. Мехмедов в моем списке осталась ровно половина, результата не было, а у меня тряслись коленки, когда я представлял себе больную Джанан в постели. Тогда я решил сесть на первый же автобус в сторону Черного моря сразу после того, как схожу по тому или иному адресу, спрошу о своем армейском друге и удостоверюсь в том, что он — не тот, кто мне нужен.
Я перешел мост над Зеленой рекой — она была не зеленой, а мутной — и попал в квартал, расположенный под выдолбленными в отвесных скалах могилами. Старые и вычурные особняки свидетельствовали о том, что некогда жившие здесь люди — паши или землевладельцы — знавали лучшие времена. Я постучал в дверь одного из особняков, спросил о своем товарище по армии; мне сказали, что он катается на машине, но пригласили войти. Так я стал свидетелем счастливой семейной жизни:
1. Отец семейства, адвокат, бесплатно занимавшийся делами бедняков, провожал до дверей грустного подзащитного, чьи беды его страшно огорчали; взяв из шикарного книжного шкафа том по юриспруденции, он уселся читать. 2. Когда мать семейства, знавшая о моем деле, представила меня задумчивому отцу, сестре с озорным взглядом, бабушке, носившей очки от дальнозоркости, и маленькому братику, рассматривавшему коллекцию марок серии «Наша страна», все разволновались и обрадовались, проявив то истинно турецкое гостеприимство, о котором часто пишут западные путешественники. 3. Мать с озорницей девочкой вежливо расспросили меня о том о сем, пока в духовке разогревался ароматный пирог, испеченный тетей Сювейде, а потом стали обсуждать роман Андре Моруа «Любовь в изгнании». 4. Их трудолюбивый сын Мехмед, весь день работавший в яблоневом саду, честно сказал мне, что совершенно не помнит меня, но стал старательно искать общие темы для разговора. Так мы смогли обсудить урон, который нанесли нашему государству отказ от строительства железных дорог и отсутствие стимулирующих факторов создания кооперативов в деревне.
Ознакомительная версия.
