С позиций эсхатологической логики отречение Петра — есть признание, а бегство учеников — приближение к учителю. Мера предательства Иуды выше, следовательно — больше и награда. Если Петру вручены ключи рая, то Иуде наверняка назначены двери ада. Но в грядущей метаморфозе мира небо и преисподняя вновь поменяются местами, поэтому Иуда будет воскрешен из мертвых и вознесен на небо тем, кого он воскресил своим жертвенным служением: «Никто не знает сына, кроме отца; и отца не знает никто, кроме сына и кому сын хочет открыть».
Во время космического переворота вознесенный Капернаум низвергнется в ад, а достигшие преисподней удостоятся небес, ибо относительно вновь возникшего мира — движение вверх приводит вниз, свет оказывается тьмой, а живые — мертвыми. В подобной ситуации ошибся царь Вавилона, надеясь, приблизившись к звездам, поставить престол свой на тверди небесной: «Как упал ты с неба, денница, сын зари!» (Ис. 14:12).
Сошедший небожитель встречает сатану внизу — в пустыне, но, совершив преображение на земле, он воспринимает искусителя как спадшего с неба. Чрезвычайно сложно зафиксировать в сознании постоянные метаморфозы евангелических персонажей. Это было нелегко и две тысячи лет назад: «Многие из учеников его, слыша то, говорили: какие странные слова! кто может это слушать?» (Ио.6:60).
Иисус существовал одновременно в двух противоположных состояниях. Отсюда временная неуязвимость и склонность к постоянным перемещениям: «Дух дышет, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь откуда приходит и куда уходит» (Ио. З:8). В ряде эпизодов ученики не узнают своего наставника, а обычные люди вообще не знают всемогущего чудотворца и целителя. В какой Иерусалим въезжал Иисус на молодом осле? Какой народ стелил перед ним одежды и срезанные ветки, восклицая: «Осанна сыну Давида»?
Могут ли одни и те же люди признавать пришельца мессианским царем и требовать его распятия? Если следовать традиционным представлениям, то всенародно прославленный чудотворец был совершенно безвестным человеком. Смешение времен приводит к тому, что Иисус обвиняет иудеев в покушении на его жизнь, а они еще не знают о своем намерении: «Не бес ли в тебе? кто ищет убить тебя?» (Ио.7:20).
В одном мире спаситель всенародно прославлен, в ином — его видят лишь бесы, слепые и прокаженные, а для остальных он остается бесплотным и невидимым существом. Не каждый может знать небожителя, но только кому дано свыше, ибо действие евангелие разворачивается одновременно в нескольких мирах.
В одном из них Иисус — мессианский царь, в другом — богохульник. В одном состоянии, он чист и безгрешен, а в противоположном — сосуд зла. Если он экзорцист, то и сам одержим бесом. Следует помнить, что противоположные качества постоянно переходят друг в друга. Отсюда динамичность, изменчивость и текучесть евангелических персонажей.
Трагедия Иисуса состоит в бесконечном одиночестве, поскольку в абсолютно чуждой реальности ни одно существо не могло понять его вещих слов. Он обреченно распределяет свою сущность между учениками: «Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит» (Мат. 12:25). И оказывается навсегда отделенным от них, ибо последователи не могут разделить ни мыслей, ни чувств учителя.
Раньше он плакал разве что предощущая воскрешение Лазаря, но перевоплощение дает возможность обрести вполне объяснимые эмоции. Страдалец в час горестного борения со своей слабостью просит единственно близких людей лишь бодрствовать ради него, но трижды находит их спящими. Ученики демонстрируют нечеловеческое бесчувствие, ибо противоположно воспринимают происходящее.
Взяв на себя грехи и болезни, искупитель преобразился в хтоническое существо, способное внушать ужас. Отсюда чрезвычайные меры при задержании. Вооруженные воины отступили назад и пали на землю, потрясенные внешним видом столь необычного человека.
Иисус, уклончиво отвечая на провокационные вопросы, не допуская прямого богохульства, довольно лояльно воспринимался иудеями, но после тайной вечери ситуация резко изменилась: «Как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями, чтобы взять меня! Каждый день бывал я с вами в храме, и вы не поднимали на меня рук» (Лук.22:52).
Вероятно, и ученики бежали в страхе от преображенного учителя, а не от стражников, ибо их никто не преследовал даже после попытки вооруженного сопротивления. И только у Петра хватило мужества тайком последовать за отрядом, чтобы видеть все до конца.
Трудно предположить, что столь избранный муж, будущий владыка рая, совершивший много подвигов ради веры, не только трижды отрекся от спасителя, но и стал клятвопреступником из-за едва ощутимой угрозы. Петр говорил правду, когда начал «клясться и божиться, что не знает сего человека» (Мат.26:74).
Иудеи преследовали Иисуса не потому, что видели в нем монстра, часть из них обладала возможностью узреть его неземную красоту. Первосвященники определили пришельца как посланника сатаны, поэтому пытались уберечь свой мир от губительного вторжения: «Что нам делать? Этот человек много чудес творит; если оставим его так, то все уверуют в него, — и придут римляне и овладеют и местом нашим и народом» (Ио. 11:47).
Если небожитель воспринимает настоящее состояние земли как преисподнюю, то иудеи аналогично относятся к царству небесному. Иисус — свет для грядущего мира, но относительно настоящего — он суд и тьма. Поэтому иудеи воспринимают новое учение как нестерпимую ересь, проповедь добра — как сущее зло, а самого проповедника — как посланца сатаны.
Все попытки объясниться с народом напоминают разговор глухого с немым. Услышав богохульные речи, побуждаемые справедливым гневом иудеи искореняют восставших на Бога, отражают вторжение ада, ибо для них закрыто грядущее. Отдавая на суд Христа, избивая апостолов и адептов новой веры, люди думали, что совершают богоугодное дело: «Наступает время, когда всякий, убивающий вас, будет думать, что он тем служит Богу» (Ио.16:2).
Суд над Иисусом представлял феноменальный юридический казус, ибо подследственный реально не существовал в мире. Всенародно прославленный чудотворец оказывается совершенно неизвестным: «Первосвященник же спросил Иисуса об учениках его и об учении его» (Ио.18:19). Пришелец, признав свое мессианское достоинство, собственными устами произнес приговор. Санхедрин не нуждался в посредничестве римлян. Иудеи неоднократно хотели побить его камнями, но не могли уловить бестелесный призрак.
Узник, назвавший себя сыном Бога, должен понести неминуемое наказание. Но фарисеи лишь осуждают преступника и отдают его римской администрации. В реальной жизни столь необычная ситуация могла возникнуть, если бы ученые мужи полагали подследственного римским гражданином. Впрочем, мало ли язычников погибло в Иерусалиме тех лет за гораздо меньшее святотатство.
Новый Завет оперирует категориями, которые невозможно объяснить в рамках традиционных представлений. Мог ли кровавый римский наместник, услышав, что обвиняемый призывает к мятежу, запрещая платить подать, заявить: «Я не нахожу никакой вины в этом человеке»?
В каком мире иудеи были друзьями кесаря, которые заботились о его интересах больше, чем Понтий Пилат: «Если отпустишь его, ты не друг кесарю; всякий, делающий себя царем, противник кесарю»? (Ио. 19:12). Мог ли иудейский первосвященник сказать: «Нет у нас царя кроме кесаря»?
Евангелие повествует о воистину удивительных происшествиях, ибо первосвященник Иерусалимского храма, однозначно почитавший одного лишь Бога царем Израиля, признает своим единственным владыкой языческого императора. А жестокий римский прокуратор, обязанный по долгу службы пресекать малейшие попытки посягнуть на интересы империи, убеждает иудеев, что виновник волнений является их мессианским царем: «И сказал Понтий Пилат иудеям: се, царь ваш» (Ио.19:14).
Невольно начинаешь думать, что иудеи ведут себя как римляне, а римляне как иудеи. Возможно, смешение противостоящих миров зашло уже так далеко, что заставляло людей амбивалентно воспринимать Христа, который соединял противостоящие миры, но разделял ранее единых людей.
Пилат полагает узника праведником и мессианским царем, а римские солдаты избивают помазанника и издеваются над ним. Одна часть иудейского народа видит Иисуса грешником, а Варавву праведником, другая — глубоко скорбит об участи небесного проповедника.
Пилат, знавший об относительности истины, еще более устрашился, услышав от новоявленных язычников, что перед ним сын божий. Римский наместник ищет любую возможность уйти от ответственности, отсылая опасного узника к Ироду, который в свою очередь отсылает заключенного обратно. И тогда Пилат, исчерпав все возможности противиться воле провидения, открывает для страдальца путь на Голгофу, а вместе с тем — и в бессмертие.
