— Вот это да! Отгадай.
— Ладно, не важно.
— Не можешь? Потому что оно не двузначное, вот и не можешь!.. А я свое загадала. Ты мое отгадай… Ну? Почему ты молчишь? Я загадала двузначное.
— Прекрати, я не буду.
— Ну пожалуйста. Я загадала.
— Сказал же, не буду.
— Хочешь, я к нему прибавлю… сколько прибавить?.. четыре?
— Мне все равно.
— И отниму… два?
— Мне все равно.
— Ну? Я прибавила и отняла. Говори же!.. Молчишь?.. Двадцать четыре!
— Мне все равно. Я не знаю, что ты задумала.
— Врешь! Ты отгадал! Двадцать четыре!
— Я не отгадывал. Это ты мне внушаешь. Я не знаю, что ты задумала.
— Ты плохой, Капитонов. А по-твоему, я их каждый день надеваю?.. Вот скажи, Капитонов, почему я к тебе: «Капитонов, Капитонов!», а ты меня даже ни разу не назовешь по имени? Ты со всеми так в постели? Это твой принцип?
— Нет, почему ж…
— Надо было раздеться догола, чтобы ты увидел на мне серьги.
— Я их видел и раньше.
— Когда? Мы знакомы несколько часов.
— Вот я и видел.
— Да ты очки на себе не видел. Как ты мог увидеть на мне серьги? Капитонов, залезай под одеяло, пожалуйста. Водка не греет. Мне холодно.
23:16
Больше она не кричит «Капитонов!», да и вообще не кричит. А потом
23:28
она говорит (поскольку в коридоре шумят какие-то люди):
— Наши с банкета.
«Наши с банкета» идут и спорят о чем-то насущном — того ли избрали и о качестве кухни…
Она вызывает такси.
— Ты уверена?
— Абсолютно. Я только дома ночую.
Тут
23:32
сосед за стеной — тоже с банкета.
— Пожиратель Времени, он все время блюет, — говорит Капитонов.
— Знаю, знаю… Ну, скажите на милость, порвались колготки.
Капитонов тоже оделся, Капитонов намерен ее проводить.
— Мне тут термоноски продали, белорусско-российского производства. Утверждается, что уменьшают трение при ходьбе. Не проверял, правда.
— Дашь на память?
— Ну, тогда уж на счастье. Уменьшение трения при ходьбе — это же к счастью.
— Мужские. Значит, на память… Давай.
23:56
Когда спускаются по лестнице, она ему говорит:
— А тебе никогда не кажется, что действительно кто-то его съедает или, не знаю, объедает, что ли?
— Ты о времени?
— Да, о личном времени, которое отпущено каждому из нас. Кто-то объедает всю его мякоть, всю самую сочную плоть, а остается какая-то шелуха. Одна шелуха, шелуха событий. И только.
— Если ты о том, кто у меня за стеной, боюсь, это не наш случай. Не похоже, что он питается вкусненьким. Ты же слышала, он только блюет.
— Да нет — я вообще.
— А у меня эти два дня как раз бесконечные. Это потому что не сплю, наверное. Или, кто его знает, может быть, это он мне навыблевывал столько…
— Прости, Капитонов, но у тебя сейчас лицо усталого человека.
— Вот и день все не может закончиться.
— Все закончится, не переживай.
И это действительно последние слова этого дня.
Наступил
Понедельник.
00:00
Снег повалил. Таксист ждет, не выключая двигателя, а по лобовому стеклу ерзают «дворники».
— Хочу тебе признаться, я бы, может быть, на тебя и не запала вовсе, если бы ты не сделал это. Просто я бы не смогла тебя по-настоящему разглядеть. Хотя это была не твоя игра, но и по его правилам ты сыграл восхитительно. Ты так и не понял Водоёмова? Он же сам этого добивался. Водоёмов только хотел казаться такой обаяшечкой, на самом деле он был плохой человек, суетный, злой, невыносимый. Я это знаю лучше других. Он и тебя тоже использовал. Нашел, вытащил из Москвы, заманил в ту кладовку. Ты правда ничего не понимаешь? Это же было самоубийство! Ты был для него… ну, как золотой пистолет! Но тебе не надо себя ни в чем упрекать. Ты лучше и больше любого пистолета из золота! Ты был просто блистателен, просто блистателен! По-человечески мне жаль Водоёмова, а по-женски — нисколечко. Береги себя, Капитонов. Помни Нинель. Чао, товарищ! Никогда не спала с убийцами.
Капитонов провожает взглядом отъезжающую машину. Ему не хочется возвращаться в гостиницу. Как-то ему нелегко, словно он проглотил тяжелую гайку. Он бы сел на скамейку под фонарем, да ее запорошило снегом.
А ведь за ним наблюдают.
Он резко разворачивается — в сторону подкрадывающегося автомобиля: это старые «жигули» с разбитой фарой. Он заприметил их, когда Нинель произносила свой прощальный монолог про порочность Водоёмова, — машина тогда проезжала здесь так же медленно, как сейчас, только в противоположную сторону, а на перекрестке «жигули» развернулись.
Автомобиль останавливается, с Капитоновым поравнявшись, и водитель, изогнувшись, приоткрывает Капитонову дверцу.
— Хозяин, едем! Куда?
Вот вам и разговоры о победе института такси над неорганизованными бомбилами.
Капитонову просто хочется сесть.
Дверца не закрывается с первого раза — приходится хлопнуть сильнее.
Восточный человек улыбается Капитонову, ждет.
— Минутку, — говорит Капитонов. — Щас придумаем. — Соображает, спрашивает: — Тебя как зовут?
— Тургун.
— Тургун, ты давно в Питере?
— Год и пять месяц.
— На стройке работал?
— Нет, у брата.
— А по горам скучаешь?
— По семье скучаю. По сестрам. У нас нет гор.
— А Петербург тебе нравится?
— Хороший город, большой. Холодный очень. Куда ехать будем?
— А никуда, — Капитонов достает две купюры. — Ты меня просто так покатай.
— Нет, я нет! Я нет наркотика!
Капитонов сует ему деньги в карман.
— Тургун, я с тобой как с человеком. Ты меня не слышишь, да? Я хочу Петербург посмотреть. Давно не был здесь. Соскучился. Исаакиевский собор знаешь? Адмиралтейство с корабликом? Просто можешь меня повозить? Нева, Мойка, канал Грибоедова… Если есть у тебя место любимое, туда вези. Куда хочешь вези. Мне завтра улетать. Когда еще буду?
— Далеко улетать? В Америку улетать?
— Да при чем тут Америка? — бормочет Капитонов, чувствуя, что поменялся местами с Тургуном, теперь тот вопрошатель. — Ближе. Почему Америка обязательно?
Воодушевляясь, Тургун спрашивает:
— До утра будем ехать?
— Пока не надоест.
Тронулись. Тургун еще не до конца поверил в удачу — он поглядывает на пассажира: не передумает ли, не потребует ли назад денег.
Здесь тепло. Капитонов расстегивает пальто и снимает шарф. Посмотреть Петербург в зимнюю снежную ночь, это то, чего Капитонов хотел больше всего. То ли вспомнив о том, то ли о том догадавшись, он закрывает глаза и немедленно засыпает.
0:41
— Хозяин, приехали.
— А? Что?
— Исакский собор.
— Где?
— Вот. Исакский собор.
— Тургун, ты — Тургун?.. Это, Тургун, не Исаакиевский собор, это Троицкий собор, он же Измайловский… А я что, вырубился?
— Спал, пока ехали.
— Зачем же ты меня разбудил?
— Исакский собор, сам просил показать.
— Троицкий, я же тебе объясняю. Он тоже большой, но поменьше. У Исаакиевского купол золотой. Ты вот что… если мне хочешь Исаакиевский показать, давай-ка поворачивай на Лермонтовский, а там на Римского-Корсакова, ну и по Глинке до Большой Морской… как-нибудь так. Или по Измайловскому, но там по Вознесенскому движение одностороннее, надо будет по Садовой на Большую Подьяческую выскочить, и до Фонарного… Только будить меня совсем не обязательно, если я сплю.
— Спать будешь?
— Нет, Тургун, мне есть где спать. Я тебя не для этого взял. Я три ночи не спал, неужели еще не смогу не поспать? Понял? Я человека, можно сказать, на тот свет отправил. Меня утром следователь пытать будет. Я, может, никуда не полечу. Понял? А ты «спать» говоришь. Ты меня не знаешь, Тургун. Я не люблю фокусы. Но только знай, если вдруг усну, имей в виду, я все вижу, я сам знаю, когда надо проснуться.
Капитонов в качестве штурмана внимательно следит, чтобы Тургун повернул на Лермонтовский проспект. Когда проезжают по мосту, он сообщает, бодрясь, Тургуну: «Фонтанка, видишь, вся подо льдом…» Но перед Садовой, когда останавливаются у светофора, глаза Капитонова снова слипаются и он уже не отслеживает поворот на проспект Римского-Корсакова.
Мост через Крюков канал Тургун переезжает очень медленно, — ему хочется, чтобы пассажир увидел высокую колокольню, но будить его он не решается. Там еще храм с куполами, и все освещено ярким светом, но Тургун знает, что и это не Исаакиевский собор, — про собор он уже вспомнил все сам, а то, что перепутал его с Троицким, это потому что у Троицкого собора Троицкий вещевой рынок, там Тургун помогал брату.
Повернув налево, Тургун пересекает трамвайные пути, — может быть, пассажиру было бы интересно увидеть два памятника — один стоит, а другой сидит, особенно сидячий хорош — у него на голове высокая снежная шапка. Однако дальше интереснее будет, и эту улицу Тургун проезжает довольно быстро — настолько, насколько позволяет тающий снег на асфальте.
