— Хочешь снова на меня посмотреть?
Она подняла руку и сняла бретельку со второго плеча, а потом спустила купальник. Он смотрел на ее обнаженное тело, чувствуя, что у него подгибаются колени.
— А теперь ты сними халат и дай мне посмотреть на тебя.
Как в тумане он сбросил халат на пол, а потом со стоном опустился у кровати на колени и начал утолять свое желание. Она приподнялась, чтобы лучше его видеть.
— Делай это для меня! — приказала она, торжествуя. — А я сделаю это для тебя. Но до меня не дотрагивайся!
* * *
Для Лэдди это лето стало летом боли, острых ощущений и угрызений совести. Он не мог спать, не мог есть, он боялся взглянуть на нее утром за завтраком, а потом боялся потерять из виду. Жгучая ревность охватывала его, когда он видел, как она, улыбаясь, разговаривает с другими подростками. Только когда они оставались вдвоем, он немного успокаивался.
Глубоко в его подсознании таился страх. Страх перед разоблачением, перед болью и отвращением, которые появятся на лицах родителей. Но когда Рина смотрела на него, улыбалась ему, прикасалась к нему, все это исчезало, и он был готов для нее на все. А потом страх возвращался. Никуда не скрыться от того, что она его сестра. И это неправильно.
Наконец это сумасшедшее лето подошло к концу. Он вздохнул с облегчением. Расставшись с ней, он снова станет собой, сможет контролировать лихорадочный жар, который она в нем будит. Когда на следующий год они опять поедут на море, все будет по-другому. Другими станут и он, и она.
Так он говорил себе, возвращаясь к занятиям в конце того лета.
— Я беременна, — сказала она. — У меня будет ребенок.
Лэдди ощутил волну тупой боли. Почему-то он не сомневался, что именно так и получится. Произошло то, чего он больше всего боялся все эти два года.
— Откуда ты знаешь? — спросил он, щурясь на солнце.
Она говорила спокойно, словно речь шла о погоде.
— У меня задержка. Раньше никогда такого не было.
— И что ты собираешься делать?
— Не знаю, — ответила она. Блеснув пепельными волосами, она повернулась и стала смотреть на океан. — Если до завтра ничего не произойдет, придется сказать маме.
— Ты… ты скажешь ей о нас?
— Нет, — сразу же ответила она. — Скажу, что это Томми, или Билл, или Джо.
Он невольно ощутил укол ревности.
— У тебя с ними… тоже было?
Ее темные глаза встретились с его взглядом.
— Нет! Конечно, нет. Только с тобой…
— А если она поговорит с ними? Она сразу поймет, что ты солгала.
— Нет, — уверенно ответила Рина. — Особенно если я скажу, что не знаю, от кого из них забеременела.
Лэдди пристально посмотрел на нее. Во многом она была гораздо старше него.
— Как ты думаешь, что она сделает?
Рина пожала плечами.
— Не знаю. Да и что она может сделать?
Она пошла поздороваться с кем-то из друзей, а он перевернулся на живот и со стоном уткнулся лицом в руки. Это случилось. Впрочем, он этого ждал. Ему вспомнился тот вечер.
В начале лета они, как всегда, переехали на побережье. Но на этот раз все должно было быть иначе. Он дал себе слово. И ей тоже об этом сказал. Она согласилась. Дала слово. И он должен признать, что он сам нарушил свою клятву. И все из-за проклятого лимонада!
Днем было очень жарко и влажно, и воздух плотным одеялом обволакивал тело. Вся его одежда намокла от пота. Он отправился на кухню, но в леднике не оказалось бутылки лимонада, которую он там держал. Сердито захлопнув дверцу, он направился к себе в комнату. Он прошел мимо открытой двери Рины и только потом понял, что именно там увидел. Вернувшись, он встал на пороге. Она лежала голая на кровати и держала в руках бутылку лимонада.
Он почувствовал, как у него застучало в висках.
— Что ты делаешь с моим лимонадом? — спросил он, понимая, насколько глупо звучит его вопрос.
— Пью, — глуховато ответила она. Она поднесла бутылку к губам, и лимонад тонкой струйкой вытек из уголка ее губ, побежав по щеке, потом между грудями, собрался лужицей на животе — и попал на простыню. — Хочешь?
Он словно со стороны видел, как идет через комнату и подносит бутылку ко рту. Она нагрелась от ее пальцев.
— Ты возбужден, — мягко сказала она. — А говорил, что больше не будешь.
Он вдруг понял, что выдал себя. Повернулся, чтобы уйти, но она поймала его за ногу. Он чуть не вскрикнул от жаркой боли, вызванной ее прикосновением.
— В последний раз, — прошептала она. — Ну, пожалуйста!
И ее пальцы уже лихорадочно расстегивали ему брюки. Схватив ее за запястья, он прижал ее к подушке. Она бесстрашно смотрела ему в глаза. Он жадно прильнул к ее губам, на которых остался вкус лимонада. С трудом оторвавшись от ее рта, его губы заскользили по ее телу, по шее, груди.
Тут она начала сопротивляться.
— Нет! — прошептала она. — Не прикасайся ко мне!
Но он ее даже не услышал. В висках у него билась алая кровь, грудь сдавило. Она высвободила руку и расцарапала ему грудь. Почувствовав боль, он с изумлением увидел пять глубоких, набухающих кровью бороздок на своем теле. Безудержный гнев охватил его.
— Ах ты дрянь! — Он наотмашь ударил ее по лицу, так что ее голова ударилась о спинку кровати. Ее глаза наполнились страхом. Он сорвал пояс с брюк, стянул им ее запястья и привязал их к спинке кровати. Потом схватил полупустую бутылку. — Еще хочешь пить?
Рина ногой выбила бутылку из его рук. Он поймал ее ноги и прижал их к кровати коленями. При этом он дико хохотал.
— Все, милая сестричка! Игры кончились.
— Кончились, — эхом повторила она, глядя ему в глаза. Он склонился над ней и прижался к ее губам. Она начала успокаиваться.
И тут яростная боль пронзила ее тело. Она закричала. Он зажал ей рот рукой, и боль стала накатываться волнами.
А потом остался только звук ее голоса, беззвучно вопившего в ее горле, и отвратительное ощущение лежащего на ней тела.
* * *
Лэдди перевернулся на спину. Завтра мать узнает. И во всем виноват он. Все будут винить его — и будут правы. Он не должен был допустить такого. На него упала тень. Подняв голову, он увидел Рину. Она присела рядом.
— Ну, что будем делать?
— Не знаю, — тупо проговорил он.
Она прикоснулась к его руке.
— Я не должна была тебе это позволять, — тихо произнесла она.
— Ты бы меня не остановила. Я совсем обезумел. — Он посмотрел на нее. — Если бы мы не были братом и сестрой, мы бы убежали и поженились. И зачем только они удочерили тебя!
— Их нельзя винить в том, что случилось. — По ее щекам побежали слезы. — Их вины тут нет.
— Не плачь.
— Не могу. Мне страшно…
— Мне тоже. Но слезы тут не помогут. — Она продолжала беззвучно плакать. Неловко шевеля губами, он проговорил: — Но хоть ты мне и сестра, ты же знаешь, что я люблю тебя? Всегда любил. Все другие по сравнению с тобой — пустое место.
Рина задумчиво посмотрела в безбрежную гладь океана и убежденно произнесла:
— Я вела себя так отвратительно, потому что ревновала к тем, с кем ты встречался. Я не хотела отдавать тебя им. Поэтому сделала то, что сделала. Я никогда не позволяла другим парням прикасаться ко мне.
Он сжал ее пальцы.
— Может быть, все еще обойдется, — попытался он ее утешить.
— Может быть, — безнадежно отозвалась она.
* * *
Лэдди сидел за рулем маленькой яхты и смотрел на сидевшую на носу мать. На горизонте собирались облачка. Ветер усилился. Время возвращаться.
— Поворачиваем? — спросила Джеральдина.
— Да, мама.
Непривычно видеть ее на борту. Но она сама напросилась. Словно почувствовала, что его что-то тревожит.
— Ты сегодня какой-то тихий. Да и Рина ходит мрачная.
Лэдди подумал о Рине. О себе. О родителях. Его охватила глубокая безнадежность. Почувствовав, как щиплет глаза, он поспешно отвернулся.
— Лэдди, да ты плачешь! — потрясенно вскрикнула мать.
Не сдерживаясь более, он зарыдал во весь голос. Мать прижала его голову к своей груди, как делала часто, пока он был маленький.
— В чем дело, Лэдди? Что случилось? Ты можешь все мне рассказать. Я все пойму и постараюсь помочь.
— Ты ничего не сможешь сделать! Никто ничего не сможет сделать!
— А ты попробуй. — Он молча всмотрелся в ее лицо. Она ощутила непонятный страх. — Это как-то связано с Риной?
— Да! Да! — вскрикнул он. — У нее будет ребенок! Мой ребенок, мама! Я изнасиловал ее!
— О нет!
— Да, мама, — сурово произнес он.
Теперь заплакала она, закрыв лицо руками. Это не могло случиться с ее детьми! Ведь она так их любила, давала им все, что могла! Овладев собой, она с трудом произнесла:
— Думаю, нам лучше вернуться.
— Мы уже возвращаемся. — Он потупился. — Я не знаю, что в меня вселилось, мама. Но взросление — это совсем не сладко и не похоже на то, что пишут в книжках. Взросление — это такое дерьмо! — Он замолчал, потрясенный собственной грубостью. — Извини, мама!
