— Он поправится?
— Пока все идет неплохо. Но нет никаких гарантий.
— Если бы ты только слышала, что я говорил ему в лодке. Господи, если бы можно было вернуть все назад…
— Что ты мог сказать такого ужасного?
— Я заставил его признаться в том, что он желал смерти Уолтера.
Ей требуется какое-то время, чтобы прийти в себя. Как после удара. Который чуть не сбил ее с ног.
— Он признался?
— Не сразу, но признался.
— Почему он этого хотел?
— Потому что любил тебя. Хотел возвратиться домой и жениться на тебе.
— Лучше нам вернуться в палату.
* * *
У Эндрю широко раскрыты глаза, когда они подходят к его постели. Он поворачивает лицо к Майклу.
— Стиб. — На лице проступает ярко выраженное презрение. — Что ты здесь делаешь?
— Дорогой. — Мэри Энн торопится к его кровати. — Майкл проделал весь этот путь из Калифорнии, чтобы увидеть тебя. Разве это плохо?
— Да, лучше не бывает.
Майкл улыбается.
— Рад, что ты пришел в себя, дружище.
— Я тебе не дружище, Стиб.
Глава сорок пятая
Мэри Энн
Они молча сидят на террасе ее ухоженного дома, и Майкл оглядывает ее сад, освещенный луной. Она и сама смотрит вокруг его глазами — аккуратно подстриженный газон, ровные цветники. Подвязанные розы плетутся по дощатому забору. Папоротники и цветы, плющ, обвивающий решетки.
— У тебя красивый сад, — говорит он.
— Спасибо.
Она маленькими глотками пьет красное вино, и когда ее бокал пустеет, Майкл снова наполняет его.
Уже поздно, и воздух становится прохладным. Ощутимо прохладным. Он будто глоток свежего воздуха за все эти годы.
— Сразу видно, что ты уделяешь саду много времени, — говорит он. — Что любишь его. Всегда можно определить, что человек любит, потому что любимым уделяют внимание. Что бы ты ни говорил, а по-настоящему ты любишь только то, чему посвящаешь большую часть времени. — Он делает паузу, чтобы вдохнуть побольше воздуха, словно ему неловко за свою разговорчивость. И все-таки он продолжает: — Иногда я смотрю на свою жизнь и думаю: «Что мне в ней дорого? Что важно?» Наверное, когда я вернусь, возьмусь достраивать этот чертов дом.
Она ничего не говорит, просто берет его за руку.
Он просит ее подняться со стула и сажает к себе на колени. Она не спорит и не сопротивляется. Он обнимает ее за талию, и она кладет голову ему на плечо.
— Не подумай, что я опять пытаюсь соблазнить тебя, — шепчет он ей на ухо.
— Я знаю.
Он прячет лицо в ее волосах, утыкаясь в шею.
— Я не хочу, чтобы он умирал, Мэри Энн.
— Ты уверен?
Он приподнимает ее голову со своего плеча, чтобы видеть лицо. Его лицо в тени. Она не может узнать по нему то, что ей хотелось бы узнать.
— Я не питаю к нему вражды. Я наконец нашел его после долгих поисков и не хочу больше терять.
— Но ты так хотел, чтобы мы были вместе.
— Не так. Не ценой его жизни.
Она пристально вглядывается в его лицо, чтобы убедиться в его искренности.
— Ты знаешь, это должен был сказать Эндрю.
— Что ты имеешь в виду?
— Про Уолтера. Также и он должен был все понимать. Я весь день думала об этом. С той самой минуты, когда ты сказал мне. Пыталась убедить себя в том, что он поступил, как любой другой на его месте. Но все равно в голове не укладывается. Все эти месяцы я сидела дома, молилась о возвращении Уолтера. А Эндрю надеялся на то, что этого не произойдет. Это же предательство. Только враг мог поступить так.
Он вздыхает и кладет ее голову обратно к себе на плечо. Гладит ее волосы.
— Но тебе придется простить его за это.
— Почему?
— Потому что в этом весь смысл. Я думаю, он ждет от всех нас именно этого.
— Кто он?
— Уолтер. Он этого хочет.
— О.
— Думаю, поэтому мы и совершаем все наши поступки. Пытаемся докопаться до сути. Чтобы простить друг друга. Я так думаю.
— Не знаю, Майкл. — Она тихонько всхлипывает. — Не знаю, смогу ли я простить это.
Они сидят какое-то время молча. Несколько минут.
Потом Майкл произносит:
— У вас с Эндрю никогда не было детей?
— Нет.
— Он не хотел?
— Нет, он хотел.
— Тогда почему?
— Я не хотела.
— Ты шутишь. Ты же говорила, что хочешь пятерых-шестерых.
— По-моему, речь шла о четырех-пяти, — поправляет она, вновь пригубив вина. — Но я имела в виду детей Уолтера. Я хотела ему родить четверых или пятерых.
— Да, — говорит Майкл. — Должно быть, он переживал.
— Я никогда не говорила ему напрямую, почему не рожаю. Впрочем, он мог догадываться. И была еще одна причина. Эндрю был бы плохим отцом. Он этого не видел, но я-то видела. Он был таким придирчивым. Расти с таким отцом, как Эндрю, все равно что расти с отцом Эндрю. Он бы убил меня за такие слова, но это правда. Он считает, что совершенно не похож на своего отца.
— Да. Нам всем нравится думать, что мы не такие, как наши родители. Я должен поговорить с ним завтра. Если он будет в порядке. Господи, я надеюсь, что так и будет. Я надеюсь, что не опоздаю.
Наверное, ему хочется, чтобы она сказала, что тоже надеется на это, но она молчит, а он ее не торопит. Она сердита на Эндрю и догадывается, что Майкл это чувствует. Может быть, это та злость, которая не уходит с годами. Может, было бы лучше, если бы он не говорил ей этого. Нет, все верно. Он все сделал правильно.
Ей необходимо разозлиться на Эндрю, хотя бы попробовать постоять на глыбе льда с петлей на шее.
Он держит ее на коленях до тех пор, пока ночь не становится холодной и неуютной, пока не коченеют руки и ноги.
Потом она стелет ему постель на диване, и он соглашается с этим без лишних вопросов.
* * *
Час спустя он просовывает голову в открытую дверь ее спальни. Видит, что она оглянулась на него.
— Не могу заснуть, — говорит он, словно маленький мальчик, пытающийся забраться в родительскую кровать. — Можно, я просто зайду поболтать?
Он ложится рядом с ней, поверх одеяла и на почтительном расстоянии.
— Меня все-таки что-то беспокоит. Я не перестаю об этом думать. Помнишь, как мы уходили сегодня из больницы? Он все повторял, что хочет домой.
— Он напичкан лекарствами.
— Я знаю. Но меня мучает другое. Что-то в его интонации. И ты еще его успокаивала: «Очень скоро, дорогой, если ты постараешься поправиться», а он все повторял: «Нет, нет, ты не поняла. Я хочу поехать домой».
— Просто у него сейчас не слишком ясный ум. Она придвигается. Ей хочется быть ближе к нему, так ей уютнее.
Больше всего ей не хочется услышать то, что он готов сказать.
— Может быть, он не имел в виду дом, который здесь?
— Ты имеешь в виду Оушн-сити? — При этом она знает, что речь не об этом.
— Нет, не думаю.
Звонит телефон. Они оба вскакивают с постели с одинаковым предчувствием угрозы.
Она бросает взгляд на часы. Уже за полночь.
— Тебе когда-нибудь звонили так поздно?
— Нет, никогда.
Телефон продолжает надрываться.
Они стоят, молча уставившись на него, явно неспособные защититься от неизбежного.
Но телефон не замолкает.
Он ощущает чье-то присутствие рядом с его кроватью. Скорее всего, медсестра.
Уже поздно. Темно. Наверное, пересменка у персонала.
Он открывает глаза.
Он видит лишь очертания фигуры. Ему нужно время, чтобы глаза привыкли к свету.
Похоже, молодой мужчина. Не медсестра. «Стиб?»
— Попробуй угадать еще раз, дружище.
Голос ему знаком. Его глаза привыкают к свету, и черты лица человека проступают отчетливее. Густая щетина, ямочка на подбородке. И эти глаза.
— Я знал, что ты придешь сюда, — говорит Эндрю. И испытывает облегчение.
Теперь все. Он может отдохнуть.
— Сюда? Куда, дружище?
— Ты знаешь. Сюда.
— Эндрю, мы в Альбукерке.
— О нет. — Он чувствует в глазах что-то непривычное, что-то горячее, раздражающее его. Слезы. Когда он плакал в последний раз? Когда ему было двенадцать? Или еще меньше? Десять, наверное. В последний раз он плакал, когда отец назвал его младенцем и ударил по губам за то, что он плакал, но сейчас он никак не вспомнит, когда же это было. — Что я должен сделать, Уолтер? Я хочу домой. Как мне попасть туда?
Уолтер присаживается на край кровати. Его интонации становятся живее.
— Я рад, что ты задал мне этот вопрос, Эндрю. Ты уверен, что готов?
— Я уже давно готов.
— Тогда твой разум должен принять все.
— Что именно?
— Для начала все, что ты услышал от Стиба.
Эндрю откидывает голову на подушку и вздыхает.
— Я верю ему. Я вынужден верить. Разве у меня есть выбор? Другого объяснения и быть не может. Я это понял в тот самый момент, когда впервые увидел его глаза.
— Когда это было?
