Ничего не вышло.
Айланты не прижились. Половину лета они словно раздумывали, а потом, когда на тонких ветках так и не распустилось ни единого листочка, стало окончательно ясно — не вышло.
Светлана, видя его настроение, уговаривала на следующий год попробовать снова, но Виктор Андреевич отказался. Он делал всё правильно, ошибки быть не могло.
Айланты не прижились.
Валентин Кулеев вообще не видел айланта с тех пор, как уехал из Грозного. Ни в природе, ни на картинках, ни наяву, ни во сне — нигде.
Впрочем, насчёт сна с полной уверенностью утверждать он бы не решился. Ведь что-то заставило его вспомнить. Это случилось пять лет назад. Случилось совершенно внезапно, прямо в разгар рабочего дня. На сетчатке, словно проецируясь из далёкого прошлого, возникло знакомое с детства изображение, в ушах зазвучал тихий шелест, а в нос ударил резкий терпкий запах.
«Здрасти! — подумал Валентин. — Вот вам и глюки!»
Валентин Сергеевич немного кокетничал. Он прекрасно понимал, что никакие это не галлюцинации. Мало того, он даже знал, как это называется. Правда, было немного удивительно, что такое могло случиться с ним. Кулеев сосредоточился, заглянул в себя поглубже и удивился ещё больше. Больше он этого не делал.
Вместо этого уже завтра с утра он вызвал к себе Вику и несколько раз повторил ей одно и то же, пока не убедился, что секретарша поняла правильно.
«Айлант, Вика. Айлант, а не атлант! — терпеливо втолковывал вице-президент. — Самых лучших специалистов. Не знаю, сама поищи. Хоть в Академии Наук. Цена значения не имеет, важно качество и… Правильно — гарантии. Молодец!»
Вика всё сделала, как надо. Чего ей это стоило, Валентин Сергеевич не знал: сделала и сделала — у каждого своя работа. А что впервые за всё время потратила на поручение целых три дня — так, значит, дело было сложное. Тем более, молодец. Зря Ольга думает, что его секретарши только в постели хороши. Не только, милая, не только.
Представитель фирмы радостным голосом базарного коробейника расписывал Валентину все преимущества его выбора, рисовал радужные перспективы сотрудничества, не забывая цепко оглядываться по сторонам. Кулеев дал ему три минуты, потом тихо перебил и выложил свои условия. Коробейник протух, словно проколотый шарик, в глазах замаячило недоумение. Валентин выждал и назвал цену. Недоумение сменила растерянность, коробейник стал похож на человека, нашедшего на улице чемодан с деньгами: и хочется, и страшно. Кулеев выждал ещё и рассказал, что последует в случае попытки обмана. Представитель фирмы попросил день на раздумья, Валентин не возражал.
Через несколько дней фирма, бросившая, похоже, все остальные заказы, возводила у него на даче специальную теплицу с особым грунтом и системой полива. Теплица должна была сохранить айлант в течение первых трёх лет, дать ему возможность акклиматизироваться, развить корневую систему, привыкнуть. Так объяснил Кулееву руководивший работами пожилой мужчина. На коробейника он не походил, был рассудителен, спокоен и явно знал, что делает.
Айлант привезли в воскресенье, и Валентин посчитал это хорошим признаком. Когда тонкое деревцо заняло своё место, Кулеев испытал странное чувство: показалось, что стоит сделать шаг, и небо раздвинется в необъятную ширь, а рядом, играя радужными бликами, тихо заплещет Сунжа. Валентин, не видя ничего вокруг, подошёл к айланту и вдохнул резкий, пахнувший детством запах. Теплица исчезла, перед глазами смутным миражом возник заросший берег реки, и бегущие по нему дочерна загорелые фигурки.
— Вряд ли он приживётся, — раздалось сзади, и берег исчез.
Валентин обернулся, сузил глаза.
— Да вы не подумайте, — сказал пожилой мужчина, и Кулеев впервые заметил, как он стар, — я сделаю всё, что могу. И даже не из-за денег. Мне самому интересно. Айлант высочайший в Москве… Удивительно! Вы не сомневайтесь, я сделаю всё.
Он и сделал всё. И даже больше. Дерево выжило. Протянуло две зимы в теплице и даже прижилось без неё. Приспособилось.
Вот именно — приспособилось. Потому что с каждым годом оно всё меньше и меньше напоминало грозненский айлант. Всё меньше и меньше прибавляло в росте, всё меньше давало побегов. Листья не блестели, становились жухлыми, и было непонятно, как они ещё вообще распускаются. Не было цветов и не было запаха. Совсем.
Он ещё жил, но как-то по инерции, словно не понимая, что он делает в этом чужом холодном краю.
Зачем он здесь? Почему?
Айлант высочайший замер, ещё раз прошёлся по выуженным из ячеек памяти воспоминаниям и довольно прошелестел ветвями. В уравнении с одними неизвестными появилась зацепка, а вместе с ней и уверенность, что решение близко. Впрочем, это опять преувеличение — какая может быть уверенность у растения?
На небо выползла отдохнувшая за день луна, заиграла бликами на позолоте мечети, на ленивых речных волнах и на листьях деревьев. Айлант высочайший этого не видел. Он вновь перебирал прошлое, скользя по годовым кольцам памяти. Вновь и вновь. С присущим всему роду айлантов упорством. Он не умел сомневаться и знал, что и в этот раз должен найти дверь.
И ему было плевать на преувеличения.
Мимо, как и десятки лет назад, тихо текла река Сунжа.
Что? Айлант высочайший вздрогнул. Когда это было? Двадцать три годовых кольца назад? Точно! Как же он мог забыть, почему не обратил внимания ещё тогда? Покоился в счастливой идиллии и ничего не видел. Прямо как люди. Даже хуже, гораздо хуже.
После танцев снова уселись за стол. Общий разговор разорвался на отдельные диалоги, ещё более сумбурные из-за музыки. Стука вилки по бокалу никто не услышал.
— Атас! — закричал Павел, и за столом стало относительно тихо. — Вы сюда жрать пришли? Муха, наливай! Русик, брось ты это мясо — никуда оно не убежит. Всем налили? Тогда внимание! Разрешите поднять этот бокал за нашего именинника! За дорогого и глубокоуважаемого, я бы даже сказал, глубоко-глубокоуважаемого Вальку Сергеевича!
За столом засмеялись.
— То есть, Кулька Сергеевича. Короче, за тебя, Кулёк! Желаю тебе, как положено, здоровья. У тебя хорошее здоровье? Пусть будет ещё лучше! Ещё желаю…Что же я желаю? А, конечно, мирного неба над головой, — за столом захихикали. Павел изобразил недоумение. — Ещё? Что же ещё? А, как же я забыл, идиот! Желаю тебе использовать данный нам Горбачёвым момент, выиграть выборы и стать, наконец, директором. А что — пора, тебе уже 33.
— Возраст Христа, — сказал Виктор.
— Тьфу на тебя! — шикнул Павел. — Христос в 33 умер, это не для нас. Тридцать три — столько было Илье Муромцу, когда он слез с печи и стал героем. А Вальке ещё министром быть! Вот тогда заживём! С Днём Рождения, Кулёк-Муромец!
Все засмеялись, бросились поздравлять. Некоторое время не было слышно ничего, кроме звона бокалов и криков: «Поздравляем! Кулёк-Муромец! С днём рождения!».
Строго говоря, день рождения у Валентина был вчера. Но вчера в двухкомнатной квартире на проспекте Победы собрались родственники и знакомые, коллеги и просто нужные люди. Вчера, как говорил сам Кулёк, была официально-деловая часть. А сегодня народу было мало, и только свои. Сегодня можно было расслабиться и не следить за выражением лица. Можно было говорить, что хочешь, смеяться и дурачиться. И они говорили, и смеялись, и дурачились. И не следили.
— Кулёк, — спросил Русик, задумчиво глядя на аппетитный кусок мяса, — а какая у тебя машина будет — «Чайка»?
— «Волга», — сказал Валентин. — Зато чёрная.
— Фу! — скривился Руслан и отправил мясо в рот. — Фигня!
— Русик! — в притворном ужасе заорал Павел. — Это же свинина!
— Пофол на фиф! — объявил Руслан с набитым ртом. — Это фенфуфятина!
Этой шутке было уже лет двадцать, но все рассмеялись, как в первый раз. Им было весело, им было легко, им было просто. А может, они просто были ещё слишком молоды, и молодость веселила не хуже выдержанного коньяка. Впрочем, от коньяка они тоже не отказывались.
— Пошли, покурим, — предложил Павел.
— Давай здесь! — разрешил Валентин. — Квартира для нас или мы для квартиры? Жена?..
Ольга, высокая стройная блондинка, растерянно подняла тонкие брови: второй вариант ей явно нравился больше. Протестовать открыто, однако, она тоже не решалась. Она одна, пожалуй, так и не стала здесь своей, так и не нашла общего языка с остальными. Так и осталась чужой — не Ольгой, а Валькиной женой.
— Конечно, — неуверенно протянула она.
— Ничего не конечно! На балкон пошли! — резко бросил Виктор и выразительно посмотрел на жену. — Забыли?
Света была на шестом месяце, и живот уже был отчётливо виден. Минут на пять о перекуре все забыли.
— Ой! — преувеличенно смутился Валентин. — Извини, Света! А ты кого хочешь?
— У нас будет сын! — твёрдо заявил Виктор.
