— А вы обеспечены жильем, — машинально спросил фронтовика. Оказалось, двухкомнатная, сам строил хозспособом.
Время тянулось медленно, и конец рабочего дня он встретил с восторгом. И тогда время полетело, как поезд под откос. Он ничего не успевал.
С Варей встретились на железнодорожной платформе в центре города, когда схлынул поток дачников. Она прождала не менее полутора часов, пока он, проклиная весь свет, нашел работающий пункт проката, выбрал палатку поновее, котелок, рюкзак, накупил продуктов в гастрономе.
— Не беда, я тут посидела в холодке. На поезда поглядела. — Варя была сама кротость. — Поездка не отменяется?
— Айн момент! — Телков огромными прыжками понесся к кассе. Его несла волна благодарности, восторга, умиления. Насколько Варя казалась смиренной, настолько у Телкова прибавилось сил.
Они забрались в одну из электричек, пристроились в тамбуре, и он стал напевать, глядя в окно. Варя ни словом, ни жестом не одернула Телкова, даже не глядела на него, думала о чем-то своем. Может быть, она даже печалилась, а он не спросил, будто бы исчерпав запасы душевной тонкости.
Минут через сорок они выбрались на платформу, название которой показалось Телкову знакомым. В лесу было совсем темно. Карабкались по насыпи, натыкались на деревья, проваливались в ямы, упирались в заборы. Выбившись из сил. Телков натянул палатку на какой-то поляне, может быть, даже на футбольном поле. Он надул дыханием резиновые матрасы и пригласил Варю располагаться. Она подождала, когда он заползет, положила голову ему на плечо и заснула.
Неужели сегодня не будет ночных бдений, подумал Телков. Тело его ликовало. Может быть, это свинство — уснуть просто так рядом с ней наедине, тем более что уже это было, не нужно снова штурмовать крепость? Но можно хоть минуту не шевелиться и ни о чем не думать?
…Стасику Вторушину, возвращаясь домой со школы, непременно нужно было девок валять в снегу. Аня Субачева говорила: «Лучше Ваньку валяй!» Ее огромные серые глазищи закрывались, потому что Стасик приготовился сыпануть ей в лицо снега. Она завизжит, повалит его в сугроб и отскочит. Стасика никто не обижает, и не потому, что у него на спине, как рюкзак, торчит горб. И не потому, что ватага старшеклассников готова его на руках носить — из-за брата, он в тюрьме сидит. Стасик учился лучше Телкова, но это еще можно было пережить, но Мальвина — Субочева! Однажды Ваня тоже попытался насыпать ей снега на шубу, она скривила губки: «Ты-то что?» И столько было в ее восклицании недоумения, что у него внутри будто фарфоровая ваза разбилась. Он побежал наперегонки со своими слезами, а дома дал им волю: «Хочу, чтобы у меня тоже был горб!»
Мать запричитала, вспомнив какой-то давний случай, когда ребенок упал, и она боялась, не вырастет ли горб. Бог миловал, а теперь оказывается зря!
— Не расстраивайся, — сказал отец. — Ты скоро всех удивишь. — Он привез из города проекционный фильмоскоп. Смотреть диафильмы в комнату набивалось человек двадцать. Мальвина тоже пришла, Иван вырос в ее глазах. И в своих вырос. И тоже валял девок в сугробы. Но только в компании со Стасиком. Потом они уехали из этого поселка в Кузбассе. С отцом еще прожили полгода…
Телкова разбудил голос Вари:
— Телков, на выход. Мы чуть не упали в реку. Но местечко выбрали идеальное. Ты в темноте видишь, что ли?
Телков выполз из палатки и зажмурился от золотого света, струившегося снизу: поляна, окруженная березняком, пылала оранжевыми, огненными цветами. Как продолжение сна!
— Я с детства их люблю. Они еще желтые бывают. Купавки.
— А у нас в четвертом классе девочку прозвали Мальвиной. Мы жили с отцом. Кстати, у него здесь, кажется, дача. Новая семья. Он говорил, что надо всем дружить. Женам, детям. Так бывает?
— Это называется переступить через себя, — сказала Варя.
— А ты переступила через меня, — напомнил Иван их ночь в пустой комнате, когда она ходила по нему, как по бревну. — Давай, все-таки его поищем.
Они поднялись на пригорок и увидели десятка три домиков по обе стороны дороги.
— Как ты думаешь, авось — это интуиция? — Спросил Телков.
— Нет, это теория вероятности плюс оптимизм. Сейчас выяснится, что мальчика не было.
— А я его предъявлю. Маленький такой, на голову ниже меня. Такой сорванец, только седой.
— Небось, женщины по нему сохнут?
— Не только они. Дети, домашние животные, а цветы вянут.
— А эта новая жена — кто? Товарищ по работе? По партии? Или современный мужчина находит жену на пленэре?
— Ты знаешь, Наталья Семеновна моментально переключает разговор, если ее спрашиваешь о профессии.
— Заинтриговал вконец. Гляди-ка! У калитки вон. Они?
— Точно. Телепатия, наверное. Или они нас увидели в стереотрубу.
Телков старший, узнав сына, распахнул калитку, хотел выйти за нее, но запнулся, махнул рукой и громко, будто бы для того, чтобы пресечь возможное непослушание, воскликнул:
— Проходите. Извиняйте за беспорядок, но проходите. Наташа, включай свою шашлычницу. Вас, простите, как зовут? — Варя назвалась. — Очень приятно. А я Александр Иванович. У нас так принято в роду: Александр Иванович, Иван Александрович и так далее.
— Сын тоже любит традиции, коль в историки пошел.
— Пусть. Надо чтобы жить было интересно. Я уже старик, а новую схему учета материалов придумал. Сейчас ее многие переняли. Экономия на сотни тысяч. А что я с этого имею? Славу? Деньги? Зато уважают меня. Ценят. Сейчас записку готовлю с обоснованием — про дачные домики. Строят их, как попало. Где стащил, где спер, где купил у ловкача. А на стройках на наших столько валяется отходов, что не один поселок можно построить. Надо делать разборные домики и продавать населению.
— Конечно, — сказала Варя. — Хорошо придумано. Но вы же только на выходные выезжаете.
— А как еще? Была б машина, а то, как все — на электричке.
— Значит, пять дней из семи домики пустые?
— А как бы вы хотели?
— На это время квартирантов пустите. Тех, у кого нет дачи и вообще…
— Сбежали из дома?
— Почти. В консерваторию поступаю.
— На виртуоза, значит.
— На лауреата.
Отец выпроводил ее помогать с шашлыками, и стал выспрашивать сына, где он такое чудо отыскал.
— Такое дело. Хотел посоветоваться.
— Какие могут быть советы. Ты чего-то не договариваешь?
— Я же ничего у тебя не прошу.
— Ну, милый мой, ты думаешь, я затем все это говорю, чтобы отказать тебе в помощи? Нет, ты меня плохо знаешь. Всего-навсего желаю тебе добра. А уж если приспичило, так живите. Здесь живите, на даче, а в городе у меня трехкомнатная. Пятьдесят пять квадратов. В футбол играть можно. Все вам отец плохой. Мать наговорит, а ты слушай больше, уши развешивай. Я все думал, как подрастешь, поймешь сам, на чьей стороне правда, а ты…
Грубый тон отца так подавил Телкова, что он забыл спросить о пустующих комнатах, можно ли их занять нахальным путем и, быть может, взять несколько уроков нахальства. Но неприятные проблемы могут подождать, мысли поворачиваются на пищеварение.
— Шашлычницу нам сослуживцы подарили на новоселье, — сказала Наталья Семеновна. — Пришлось срочно освоить… Быстро мы?
— А кто помогал, — подсказала Варя.
— Разумеется…
— Вот и моя хозяйка… Кстати, она кто — героиня?
— Ветеран завода, — подсказал Телков.
— Вот и она отмечает у меня задатки кулинара. Жаль, что у меня пока нет дома, а то бы я пригласила вас в гости и постаралась довести до гастрономического обморока. Судя по сыну, Александр Иванович любит поесть. И причаститься перед обедом тоже.
— Под такой шашлык усы обмочить не грешно, — сказал отец. — Там у нас, кажется, сухое было? Раньше не принято было спрашивать женщину, пьет ли она. Теперь тоже — по другой причине.
— Зато вам меньше достается. Мужчин надо беречь, разделять с ними тяжкий крест их привычек. — Не угомонялась Варя.
Обед окончился удивительно быстро. И сразу отец отяжелел, не задавал вопросов и отвечал на чужие невпопад. Потом со слоновьей грацией перебрался в гамак и уснул. Телков из вежливости спросил Наталью Семеновну:
— Устали? Всем отдых, а хозяйке заботы…
— А мне у плиты лучше всего. Да на свежем воздухе. Сам суди, разве заставишь твоего отца молоток в руки взять. А здесь он почти все сам построил. И Сашка с ним тоже мастерит. Мы его на лето в Крым отправили к бабушке. А у вас с Варей есть взаимопонимание?
— Мы обмениваемся моим мнением, — сказала девушка. — Это вам, конечно, знакомо?.. Нынешние мужчины такие мямли.
Телков покраснел, ему стал неприятен этот разговор. Торопливо распрощались и ушли. Хорошо хоть, не сказал про пустующие две комнаты. А то насоветуют. Припомнились одна за другой фразы, которые только что произносили с отцом, и неприятное липкое чувство завладело им. Гнев обрушился внутрь. Нужно разобраться с Варей. Как-то более ответственно подходить к тому, что произошло. Ведь он и не ждал ничего от встречи с отцом, так почему же болит сердце?
