— Обалденная, — вспомнилось словечко Горобца.
— Ах ты, невежда, — Варя увернулась и уронила его навзничь. Эта придурь ей нравилась. Она навалилась корпусом на голову Телкову, и он не стерпел. Охнул.
— Больно тебе? — Ее голос доносился до него — как сквозь воду. Она решила пройти по нему, как по бревну: левой ногой встала на бедро, правой — на грудь. Если бы «бревно» шелохнулось, она бы упала. Сделав шаг вперед и шаг назад, Варя потеряла интерес к своему занятию. Села возле Телкова, привалилась к нему и картинно вздохнула.
Телков неуклюже положил ладонь между тонких лопаток Вари. В этом было что-то братское или спортивное. Чувствовалось, как напряжена спина. Варя высидела с минуту, взяла термос, чашки и ушла. Но, должно быть, он переусердствовал, изображая спящего человека. Никаких сил. Щелкнул выключатель, и Телков еще несколько секунд видел свет, загадочную Варю, потом слышал, как она подкралась к нему. Вот она села на матрас, помедлила, будто раздумывала, что делать. Она упала ему на грудь. Он обнял ее, и она почему-то заплакала. Он принялся утешать ее с такой энергией, что она шепнула: «Решил придушить, чтобы не мучилась?»
Неужели это все происходит с ним? Ярко, с подробностями промелькнули картинки — с той минуты, как она сошла с поезда. А как же Витька? Как Соня? Как Оля? Как Галя? Нет, эти вопросы нужно отмести. Нельзя на них запинаться. Их уже нет. Есть только Варя. И он сам. Вместе. Две вспышки в ночи — сблизились, и стала одна, поярче. Нет-нет, только не надо этих красивостей! Есть только Варя. И он. В темноте угадываются ее глаза. Она притаилась, как пантера. Телков поцеловал ее, ожидая, когда сознание захлестнет горячая волна страсти, и он потеряет голову. Но сознание работало с обычной ясностью. В любую минуту он смог бы прекратить начатое, и это не было бы выше его сил, и такая возможность контроля огорчала его. Но потом огорчение прошло. Он понял, что впал в какое-то особое состояние, неизвестное ему ранее. Сродни, должно быть, тому, в которое входит йоги, нечувствительные к боли. Как болгарские лесорубы, танцующие на горячих углях, босые, под песни Лили.
Когда умер Сталин, Телкову было пять лет. На улице реяли красные флаги с черными траурными лентами, и все плакали. Он тоже плакал и боялся оставаться один, потому что небольшие лохматые существа подглядывали за ним из каждого угла.
За стеной избы жила еще одна семья. Там было много детей, там не было страшно. Соседская девочка Галя — шести лет — приходила к нему играть. Она сказала, что Сталин — вождь, как Ленин и Пушкин. А тех, кого ищут в голове — вошь. Галя любила писать на его горшок, хотя ее за это ругали. Мама всегда догадывалась, что это произошло. Галя залезла к нему на печку и спросила, знает ли он, что есть мужчины и женщины. Она сняла трусики и предложила ему сделать то же самое. Можно я потрогаю, спросила Галя и, не дожидаясь согласия, сделала это. А ты хочешь потрогать? Он из вежливости положил ей ладошку на живот. Беспричинный ужас охватил его. Черные мохнатые существа подглядывали из углов. Впервые он увидел их в книге сказок о попе и работнике Балде. Потом они вышли из книги и не оставляли его в покое никогда.
Скоро пришла с работы мама. Чем это вы занимались? У-у, бессовестная! Что ты мне с парнем делаешь? Она вынула из веника тонкий прутик и отшлепала обоих по голому телу. Ему было больно, и он помнил эту полосатую боль на своем теле, находясь с Варей. И старался заглушить эту боль. Он не чувствовал ни боли, ни чего либо.
— Послушай… что ты делаешь?
— Сама знаешь.
— И ты думаешь, сколько это продолжается?
— Сколько?
— Часа два. Так не бывает.
— Ну, извини.
— Ни за что? — Заявила она и рассмеялась. — А ты сможешь это повторить?
… Разбудила его Дарья Ивановна. Он чувствовал себя так, будто упал с самолета, но не разбился, а лишь покарябал щеку и не держал равновесия из-за болтанки в воздушных ямах. И вдруг ослепительно вспомнил, что у них с Варей что-то было, приятное, но и страшное. Мир нахмурился и ждал, что он скажет, чтобы подловить на малейшей оплошке.
— Голова не болит после вчерашнего? — Спросила Дарья Ивановна с издевкой.
— Не болит. Доброе утро.
— Знать, у меня одной ломота.
— Да с какой стати, Дарья Ивановна? Наливка хорошая, да и немного ее. — Он замолчал, понимая, что она все знает, и валять дурака с ней не нужно.
— Наливка! — Взорвалась хозяйка. — Начинка! Как мы договоривались?
— Что? — Телков подскочил от испуга. Ему показалось, что все вчерашнее было подстроено. Подсматривали за ним в приборы ночного видения, стереотрубы и танковые прицелы и сейчас долбанут изо всех стволов. Ощущение на мельчайшую долю секунды, у него доставало благоразумия справиться с ним, но при всей краткости это было сильное, выпуклое и тяжелое. А он будто бы успевал отскочить в сторону и имел «вид сбоку» как на уроке черчения.
— Говорили-рядили, что девушка жить будет у меня. Я ей постель выделила, мебель, целую комнату, а вы? Как это понимать? — Дарья Ивановна делала паузы между словами отнюдь не для того, чтобы ей отвечали. Может быть, это был ее звездный час? — Жениться надумали?
Телков еще более побледнел, подозревая, что не все помнит из вчерашнего. Спиртное, говорят, отнимает память, но это у алкоголиков, а он еще молодой. Или это отец передал по наследству? В прошлом году они встречались с отцом и впервые пили вместе спиртное. Дешевый сладкий портвейн, но очень много. В горле стояла эта сладость — до тошнотворной горечи. Пили, почти не закусывая. Как он подгадал, что в доме на Обской не было ни бывшей его жены, ни младшего сына? О чем-то говорили. Он не мог вспомнить ни слова. Отец потом наутро выспрашивал, не натворил ли чего дурного.
— Жениться — не жениться — это ваше личное дело, — голос хозяйки стал жестким, начальственным. — Я хочу только сказать, что сдавала комнату незамужней девушке. Это совсем не то, что семейной паре. Тут все по-иному: готовка, пеленки. Тут комнату отобрать могут запросто. Ладно, надумаете, скажете. Мне в молчанку играть некогда. Мне на работу пора.
Телков растянулся на матрасе и закрыл глаза. Чувство вины расплющило его. Он выдохнул весь воздух из легких и не вдыхал. Что же это такое было с Варей? Выходит, предал друга Витю? Как быть с Соней? Правда, он ничего ей не обещал, но все же. Как с Олей быть? Сказать, быть может? Ему стало смешно. Никаких угрызений совести. Только счастье и покой. И уверенность в собственном бессмертии. Какая-то новая яркая тайна жизни раскрылась перед ним, и его посетило ликование бытия. Он почувствовал себя древним пещерным человеком, впервые добывшим огонь. Искры из глаз…
Тут пылающий мозг послал, наконец-то сигнал, и легкие стали наполняться воздухом. У него есть любимая женщина! И опять — едва он представил Варю, она вошла в комнату.
— Не буду я жить у этой гусыни, мне так называемая простота и непринужденность во где! Зачем мне комплексовать от того, что не так села или прошла? И эта поза: за мою доброту. Ноги теперь ей мыть и воду пить?
— Слушай, давай-ка мы на пару деньков сбежим из города!
На завод он решил добираться пешком. Улица Челюскинцев казалась ему праздничной, обласканной, раскрашенной, будто на рекламном проспекте Аэрофлота. Встречные люди, думалось Телкову, были счастливыми, а если у кого-то кислая физиономия, так это для маскировки. Чтобы не сглазили. Особенно поражали его женщины. Он хотел встретиться глазами то с одной, то с другой, чтобы знала, что он не какой-нибудь пацан, а знает ее насквозь. Он хотел, чтобы они опускали перед ними глаза. Хотелось остановить какую-нибудь девушку, решительно заговорить с ней, чтобы смутилась и покраснела. Будто он получил какое-то оружие и с нетерпением ждал момента, когда можно будет его применить.
Что-то я много радуюсь, одернул себя Телков. Такого потрясения в жизни еще не было. Если не считать поступления в университет. Месяц как на крыльях летал, пока не засел за первые контрольные. Сейчас он чувствует в себе такие силы, будто природа отпустила их вдвойне, в расчете на Варю. Он должен внести ее во все тайные страницы жизни, во все воспоминания — задним числом. Во все списки под номером один.
На заводе Телков продолжал работать с ветеранами, записывал их воспоминания. Ничто, казалось, не изменилось в нем, если не считать повышенной нежности к старикам и одного добавочного вопроса: где нашли спутника жизни и как начали строить семью. Это любопытство не казалось ветераном чрезмерным. Даже льстило. Правильно, пусть молодые послушают, может быть, им тоже сгодится.
Павел Петрович Леонов пришел в студию при полном параде, и на магнитофонной пленке запечатлелись колокольцы медалей. Телков не удержался, потрогал золотую звезду, вызвав улыбку героя, будто выигравшего пари. Никогда не будь надутым индюком, сказал себе Телков.
