Честно говоря, мне до фонаря. Я жду звонка. К тому же скоро начнутся местные новости, и мне не терпится узнать, какие новые разрушения повлекли за собой холода: хочется лишний раз убедиться, что в этом мире есть люди, еще более несчастные, чем я. Однако Бонни Мэйлер голыми руками не возьмешь. Она зарабатывает себе на жизнь красноречием. Мой отказ ее не слишком огорчает, и, не обращая внимания на мои доводы, она как ни в чем не бывало интересуется, что я надену. Я сразу охлаждаю ее пыл. Если уж я пойду, а это еще бабушка надвое сказала, то обмотаюсь шарфом на манер мини-юбки и дело с концом. Выпендриваться я не намерена. Или я иду в шарфе, или она идет без меня.
Во взгляде Бонни читается ужас. Похоже, она уже не рада, что пригласила меня на праздник, выводить меня в свет в таком виде не имеет смысла. Она колеблется, но виду не подает. С деланым спокойствием спрашивает:
— И все?
— Нет, — отвечаю я. — Еще я надену шерстяные колготки, зеленую блузку, широкий ремень и туфли без каблуков.
Бонни в отчаянии.
— Ну почему? — вздыхает она.
— А мне так больше нравится. Так мне комфортнее. С какой стати я буду косить под секс-бомбу? Ради этих зануд рекламщиков?
На какое-то мгновение мне показалось, что передо мной мать. Когда мне было восемнадцать, она задумала отправить меня на танцевальный вечер в богатый дом, чтобы там я нашла себе мужа. «Кого-кого?» — переспрашивала я. «Ну не знаю, — бормотала застигнутая врасплох мама. В роли сводницы она ощущала себя неловко. — Может быть, ты познакомишься с каким-нибудь славным молодым человеком, на тебе будет самое лучшее платье, вы побеседуете, а потом он назначит тебе свидание». Вот и Бонни Мэйлер туда же. Что-то тут нечисто! Небось, присмотрела очередного богатенького женишка и хочет как бы случайно познакомить меня с ним.
Я украдкой наблюдаю за ней. Что за сюрприз она собирается преподнести мне на этот раз? Решится ли показаться со мной на людях? Я чувствую, что ее одолевают сомнения, она колеблется. Но отступать поздно, и Бонни сдается:
— Поступай как знаешь. Никто не может запретить человеку быть пугалом… Ты сама себе все портишь…
Я разрушила все ее романтические устремления. Бонни хочется, чтобы я влюбилась и поверяла ей свои сердечные тайны. Ей охота посопереживать чужой страсти, пострадать за компанию — понарошку. Она распахивает шкафы в надежде заманить меня в ловушку, швыряет на постель все свои умопомрачительные наряды, но я непреклонна. Повязываю шарфик, напяливаю блузку, натягиваю колготки.
И лишь потом я поняла, почему моя набедренная повязка привела ее в такой ужас.
Я смешала все ее планы…
Снежная пелена окутала Нью-Йорк. Густой туман пропитал городские улицы и обезглавил небоскребы. Город вдруг стал двухэтажным: такое ощущение, будто находишься не в мегаполисе, а в глухой нормандской деревушке. Для полноты картины не хватает саней с бубенцами, малышки Хайди и ее придурковатого деда. Снегопад укорачивает улицы, смягчает углы, заглушает шумы, превращает машины в подобия сугробов. На душе вдруг становится спокойно, так и тянет запеть «Бубенцы, бубенцы» и представить себе младенца Иисуса.
Шофер такси не разделяет моего благодушия. Он чертыхается, разговаривает сам с собой и громко комментирует все происходящее на дороге:
— Сейчас я возьму влево и попытаюсь обойти этого идиота, если не прижму его до перекрестка, придется уступить, а при таком-то гололеде… Попробуем насесть справа, тогда он никуда не денется. Эй, такси, дорогу! Ну и придурок! И откуда его к нам занесло? С Гаити или еще похлеще… Вот недотепа! Наша-то молодежь в таксисты не идет! Все ринулись в адвокаты… На десять инженеров у нас теперь сотня адвокатов!
Бонни Мэйлер крутит пальцем у виска. Шофер замечает этот жест в зеркале заднего вида, поворачивается и, широко улыбаясь, спрашивает:
— Значит, по-вашему, я псих?
Мы вежливо протестуем. Мол, что вы, что вы. Ничего такого мы не думаем. У моей подружки нервный тик, при виде светофора у нее виски чешутся.
В этом городе у всех болезненное самолюбие. Все время надо быть начеку. Стоит кого-то задеть, и вас пристрелят на месте. В «Нью-Йорк Пост» такие истории на каждой полосе. Уйма местных жителей гибнет почем зря.
— Я разговариваю сам с собой, потому что работа у меня такая. Если бы все держал в себе, давно бы заработал язву. Нет, вы поглядите только! Эй, парень, тебе что, жить надоело! Ты прогноз погоды не смотришь? Ну-ка давай отсюда — и прямым ходом в морг!
Мы же прямым ходом несемся в «Эрию», в нижнюю часть города. Бонни нечасто заглядывает в эти кварталы. Раньше на месте «Эрии» были складские помещения. Мясники привозили сюда обезглавленных коров, окровавленные бычьи туши, придушенных кур и потроха. Сегодня здесь кучкуются тусовщики со всего города, однако далеко не каждому удается пройти фейс-контроль.
В этот вечер разношерстная толпа по обыкновению осаждает неприступного охранника Тони в надежде попасть в круг избранных. Общество сплошь мужское, красавцы все как на подбор: у одного джинсы с прорезями, у другого на голом черепе вздымается зелено-розовая грива, третий щеголяет в бесформенной итальянской куртке на два размера больше. Вся честная компания послушно ждет высочайшего соизволения. Пахнет кожей и дешевой туалетной водой. Бонни Мэйлер ждать не любит. Достав приглашение, она с брезгливой гримасой движется ко входу, рассекая толпу.
Внутри царит толчея, характерная для пятничного вечера. Мерцающий свет прожекторов выхватывает отдельные фрагменты живописной мозаики. Перед нашими взорами предстает ожившая статуя ангелочка, который без тени смущения писает в серебристую вазу при помощи скрытого под одеждой шланга. Негр, обливаясь потом, кружит по подиуму. Юный эфеб в розовой пачке бабочкой порхает над толпой. Великое множество людей механически вздымает руки и души к небу, празднуя наступление уикенда. Оглушительная музыка обрекает нас на полное безмолвие. Активно работая локтями, мы движемся сквозь толпу. Моим шарфом здесь никого не удивишь, а вот Бонни в своем безупречном наряде смотрится нелепо.
«Подожди меня здесь. Посмотрю, что там происходит…» — бросает мне Бонни. Она обращается со мной словно с кузиной из провинции, впервые вышедшей в свет. Того и гляди потащит меня за собой в туалет, чтобы не оставлять одну среди подозрительных личностей. Я пожимаю плечами и молча смотрю ей вслед. Бонни плывет сквозь толпу, орудуя локтями. Неотесанность окружающих приводит ее в состояние крайнего раздражения. Прислонившись к белой колонне, я неторопливо разглядываю собравшихся. Бонни Мэйлер этого не понять… Злачные места — моя стихия. В пафосных заведениях для яппи мне становится не по себе. Другое дело «Эрия» и «Палладиум», в этих стенах бушует настоящая нью-йоркская ночь. Здесь не протолкнуться к зеркалу в уборной, подобной наркопритону: в каждой кабинке сквозь свернутую трубочкой долларовую бумажку вдыхаются запретные пары. Красивые слова и изысканные фразы здесь не в ходу, и все мои комплексы через минуту испаряются. В таких местах не нужно притворяться. Я люблю ненавязчивый треп завсегдатаев, их полную неправильностей речь. Казалось бы, несут полнейшую чушь, а вдруг понимаешь, что вот она, истина, совсем близко. Они фонтанируют идеями, подбрасывают пищу для размышлений. Я замираю у своей колонны, выпрямляю спину.
— Не будь я так пьян, стал бы вас домогаться!
Я с трудом различаю его черты. Он не слишком выделяется из толпы: ярко-рыжие волосы, белая кожа, лохматые брови… Похож на мальчика, повзрослевшего раньше срока.
Он протягивает мне свой косяк. Я вежливо отказываюсь.
— Мне нравится ваш прикид. Где вы его откопали?
— Это эксклюзив. Авторский дизайн.
— Понятно… Сразу видно, что вы не американка.
— Я француженка.
Я сообщаю об этом нарочито громко, подобно мажоретке гордо вскидываю родной триколор — неслыханная дерзость в стране, где звездно-полосатый стяг развевается на каждом столбе, а национальный гимн исполняется по любому поводу с неизменно торжественным выражением лиц.
— Вы с севера Франции или с юга?
— Я из Парижа.
— Это на севере или на юге?
— Скорее на севере…
Похоже, он слабо представляет, где находится Франция. В лучшем случае, будучи истинным американским интеллигентом, знает, что она неподалеку от Германии.
— А здесь вы где поселились? На севере или на юге?
— Скорее на севере…
— Вы знакомы с Вольтером?
Да уж, знаю как облупленного. Последний раз мы с ним общались по телефону два часа назад.
Мой собеседник сотрясается от смеха, на его лице образуются складки, глаза сощурены. Косяк обжигает ему пальцы, и мгновенная вспышка позволяет мне его разглядеть. Он весь в черном, волосы совершенно рыжие.
— Я хорошо знаю писателей, потому что сам пишу… А вы чем занимаетесь?
