Я в изумлении смотрю на маму:
— Что вы сказали?
Опустив голову, Марико сидит неподвижно. Юкио берет ее за руку. Глаза у него печальные. «Какое унижение!» Чувствую, как вся моя кровь приливает к вискам. Тут я не выдерживаю:
— Хватит! Терпение мое вот-вот лопнет!
Родители удивлены: я никогда не повышал на них голоса.
— Вы снова хотите помешать мне принять решение, от которого зависит моя жизнь? — продолжаю я.
Мама говорит:
— Женитьба — это дело семьи. Ты не можешь принимать решение один.
— Подумай, сын, — прибавляет отец.
Но я вне себя:
— Как вы только можете говорить такие слова моей будущей жене и ее сыну? С меня довольно! Просите у них прощения!
— А ты не отличаешься сдержанностью, — холодно замечает мама.
Марико встает. Юкио по-прежнему держит ее за руку. Она растерянно смотрит на меня:
— Нам пора идти.
— Нет, Марико! Подожди!
Отец останавливает меня, хватая за локоть. Марико и Юкио покидают гостиную.
— Пусть уходят. Есть одна вещь, которую тебе не помешает знать относительно этой сиротки и ее незаконного сына, — говорит отец.
Я не понимаю, о чем он.
— Мы наняли частного детектива — продолжает он, — чтобы выяснить, из какой семьи происходит Марико Канадзава.
Частного детектива? Не могу поверить собственным ушам.
— Согласно его данным, в Токио не было ни одной учительницы домоводства в коллеже для девочек по фамилии Канадзава. И ни одного журналиста и писателя с такой фамилией. В косеки записано только имя Марико. И ни единого намека на имена ее родителей. Известно ли тебе, Кэндзи, что ее косеки было оформлено лишь после землетрясения тысяча девятьсот двадцать третьего года? Мне это кажется подозрительным. Я ни разу не встречал подобного. Как можно за один день потерять все следы прошлого?
Я молчу. Мама довольна:
— Марико лжет. Недопустимо, чтобы ты женился на такой женщине. Ей нужны только твои деньги!
Отец успокаивается:
— Хватит витать в облаках, Кэндзи. Ты наследник семьи Такагаши, вот что важно. Забудь об этой истории.
— Ты нас очень огорчил, — подхватывает мама. — Мы прощаем тебя, ты ведь ничего не знал.
Они замолчали. Я встаю и говорю:
— Я пошел.
В изумлении они спрашивают в один голос:
— Куда ты?
— Догонять Марико и Юкио.
— Ты сошел с ума! — кричит мама в панике.
— Иди, догоняй, — грозит отец, повышая голос, — но помни, что семья Такагаши не принимает их.
— Тогда я уйду из этой семьи.
— Ты сошел с ума! — повторяет мама.
Я покидаю гостиную. Быстро надеваю ботинки. Руки у меня дрожат. Со всех ног бегу к станции. Не могу забыть испуганного лица Юкио. Знаю, он не понял всего того, что мои родители пытались сказать его маме. Но в их тоне он, конечно, почувствовал враждебность. «Вы ведь сомнительного происхождения, не так ли?» Именно с этими словами мама когда-то обратилась к Соно. По моим щекам текут слезы. В душе разрастается жгучая ненависть к родителям.
Замечаю их издалека, Марико и Юкио. В тот же миг перед глазами возникает образ человека, гребущего против течения. В лодке — женщина с маленьким мальчиком. Женщина держит в руках букет мелких голубых цветов. Лодку сильно качает. Волны разбиваются о борт. В воздух летят брызги. «Подождите!» — кричу я. Все трое оборачиваются и смотрят в мою сторону. Теперь вижу их лица: Марико, Юкио и я.
II
Май, полдень.
Мы с женой дома одни. Сын на работе, его жена ушла в магазин, дети в школе. В комнате с татами, которая выходит окнами в сад, расставляю на доске фигуры для партии в шоги. Сегодня должен прийти господин Накамура, мой приятель.
Открываю все окна. Небо ясное. В комнату врывается свежий запах весны. С каждым днем на ветках хурмы появляются новые листья. Распускаются желтые почки. Над деревом пролетает пара ласточек. Дует легкий ветерок. Динь… динь… динь… Позвякивает фурин.
Марико сидит в бамбуковом кресле перед цветником. Вяжет, откинувшись на спинку кресла. Потом замирает, наблюдая за птицами, которые снуют между электрических проводов. Ее поседевшие волнистые волосы блестят в мягких лучах солнца. Бросив взгляд в мою сторону, она снова принимается за вязанье. На мгновенье ко мне возвращается далекий образ из прошлого.
Она подметает дорожки в саду перед церковью. На ней легкая белая блузка и бежевая юбка. Длинные черные волосы. Высокая грудь. Тонкая талия. С того дня я не мог позабыть ее печального взгляда.
Вспоминаю вечер, когда мы в первый раз занялись любовью. До этого я не встречал таких чувственных женщин. Потребовалось время, чтобы я преодолел в себе ревность к ее прошлому.
Я знаю, что она согласилась выйти за меня замуж только из-за своего сына, Юкио. Он был единственным, в ком текла ее кровь, и я прекрасно понимал чувства матери, желавшей, чтобы у ее внебрачного сына появился отец, который дал бы ему достойное образование. Я никогда не верил, что она гналась за деньгами, как думали мои родители. Марико и Юкио вошли в мою жизнь, чтобы спасти меня от отчаяния и одиночества. Мне было необходимо оказаться в ситуации решающего выбора, чтобы покинуть дом, к которому я никогда не относился как к родному.
Марико еще вяжет в саду. Иду на энгава, прихватив дзабутон. Ложусь и чувствую боль в сердце. В голове промелькнул образ моих родителей. Растираю грудь и стараюсь дышать глубже.
Я никогда не сожалел о том, что женился на Марико. Однако меня не покидает чувство вины перед родителями. Я не выполнил обязательств, лежавших на мне как на наследнике старинного рода, история которого насчитывает больше трех столетий.
Закрываю глаза. Мягкое тепло солнца растекается по коже. На дереве поют птицы, меня клонит в сон. Динь… динь… динь… Я засыпаю.
Вдруг слышу голос господина Накамуры:
— Здравствуйте, госпожа Такагаши! Какая прекрасная стоит погода!
Я встаю. Мой приятель приветствует Марико, снимая шляпу. Протягивает ей горшок с цветами.
— Васуренагуса! — воскликнула Марико. — Они прелестные! Спасибо!
* * *
Мы женаты уже сорок шесть лет. Сразу после свадьбы я усыновил Юкио, и мы переехали в Нагасаки, где у фармацевтической компании был филиал. Здесь наша семейная жизнь вошла в спокойное русло. Я обрадовался, когда Юкио сказал мне: «Мама больше не плачет. Она улыбается». Время от времени я писал священнику письма и отправлял немного денег. Кажется, он по-прежнему отдавал все силы работе и детям. Его ответы были короткими, но я чувствовал, что он счастлив за Марико и Юкио.
Соно вернулась из Маньчжурии в 1933 году, незадолго до нашего отъезда в Нагасаки. В Харбине она заболела и по возвращении ей пришлось лечь в больницу. Мы виделись только один раз. Я привел с собой Марико и Юкио — Соно была рада. Я пообещал, что потом заеду за ней и перевезу ее в Нагасаки, где мы станем жить все вместе. Однако в тот же год Соно умерла.
Десять лет спустя, в 1943-м, меня отправили в командировку в Маньчжурию. Полгода я должен был работать в больничной лаборатории, где занимались исследованием военных медикаментов. Мой коллега, господин Хорибе, перебрался в Нагасаки со своей семьей, чтобы заменить меня, и я уехал. Однако в Маньчжурии мне пришлось пробыть больше года. Положение Японии на тихоокеанских островах все ухудшалось. Незадолго до конца войны я попал в плен, и меня отослали в Сибирь. Я оказался в трудовом лагере неподалеку от Омска. Там мне и сообщили ужасное известие: на Нагасаки сбросили атомную бомбу. Более того, бомба взорвалась над долиной Урагами, где жила моя семья и семья господина Хорибе. Мне не удалось выяснить, уцелели ли они, и я был в отчаянии. Я страдал от голода, плохого питания, холода и в течение двух лет чувствовал себя скорее мертвым, чем живым.
В Японию я вернулся в 1947 году. Как же я был счастлив, узнав, что Марико и Юкио не погибли во время катастрофы. Они встретили меня на вокзале в Нагасаки, изумленно вглядываясь в мое постаревшее, осунувшееся лицо. Со слезами мы обнялись. Они приходили на вокзал каждый раз, когда объявляли о прибытии из Сибири поезда с военнопленными. Марико рассказала, что в то утро, когда упала бомба, она отправилась в деревню, чтобы обменять одно из своих платьев на рис. Ее взяла с собой госпожа Хорибе, у которой были знакомые фермеры, искавшие для своей дочери одежду европейского покроя. Юкио был в университетской больнице: один из моих коллег попросил его помочь. От всей души я благодарил госпожу Хорибе и своего коллегу, которые — пусть даже случайно — спасли Марико и Юкио. Господин Хорибе погиб у себя дома во время взрыва. Его жена и дочь Юкико вернулись в Токио несколько недель спустя. Мне было жаль не только их, но и любовницу господина Хорибе с ее ребенком.
Филиал фармацевтической компании по-прежнему находился в Нагасаки. Отдохнув с месяц, я вышел на работу.
